Валентина Ходасевич - Портреты словами

• Название: Портреты словами
• Автор: Валентина Ходасевич
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1987

Валентина Михайловна Ходасевич (1894—1970) – известная советская художница. В этой книге собраны ее воспоминания о многих деятелях советской культуры – о М. Горьком, В. Маяковском и других.

Взгляд прекрасного портретиста, видящего человека в его психологической и пластической цельности, тонкое понимание искусства, светлое, праздничное восприятие жизни, приведшее ее к оформлению театральных спектаклей и, наконец, великолепное владение словом – все это воплотилось в интереснейших воспоминаниях.

---

Некоторым своим привычкам он неожиданно и по непонятным причинам вдруг изменял, а потом так же внезапно возвращался к ним. То курил трубку, то сигареты, то бросал с абсолютной легкостью на долгий срок курение. То пил вино, то месяцами – не уговоришь! То выходил утром с четками в руках и целыми днями перебирал их, что-то обдумывая, – наверное, важное! Четок было много разных, преимущественно из восточных стран, сделанных из разных камней, янтаря, слоновой кости, из кипариса и вечно благоухающие – из сандалового дерева. Зерна четок были и гладкими, и с причудливыми узорами. А то вдруг надевал на пальцы рук древние перстни, а к вечеру менял их на другие.

Он бывал легок на подъем и перекочевывал без труда, перенося свой кабинет из одной комнаты в другую и даже из этажа в этаж.

Для путешествий, без которых он не мог долго жить и к которым очень тщательно готовился, накапливал он очень обдуманно свое снаряжение: какие-то складные ножи, ложки, фляги, коробочки, баночки с лекарствами и без, и все это компактно упаковывалось в специальные футляры. Брал он с собой и четки – мало ли что!…

Из поездок, особенно зарубежных, он всегда привозил всем домашним и друзьям подарочки, красивые, с большим вниманием и вкусом выбранные.

Вспоминаю: в 1943 году я и художник Виктор Семенович Басов поехали вместе с Всеволодом Вячеславовичем и Тамарой Владимировной на участок сгоревшей в войну их дачи в Переделкине. Мы увидели там опустошение. Чуть намечался фундамент бывшего дома. Мы улеглись на траве, и Всеволод Вячеславович грустно вспоминал свою огромную сгоревшую библиотеку. «Да и карандашей пропало и тут и в московской квартире несколько тысяч – я люблю, чтобы под рукой их было много», – прибавил он.

Басов, побродив по участку и выковыривая из земли, собрал на бывшем огороде сохранившиеся мелкие, как орехи, картофелины. Мы решили испечь их в золе костра, сложенного из спичек с добавкой тоненьких прутиков. Пока картофель пекся, мы строили увлекательные планы будущей жизни. Многое из воображенного тогда сбылось.

В 1944 году Ивановы поселились на даче Сельвинских, а в 1946-м Литфонд построил новый дом для Ивановых, и они в него перебрались.

Этот дом не похож ни на какой другой в поселке Переделкино. Постройкой нового дома руководила Тамара Владимировна, поистине одаренная талантом организатора, а в данном случае проявившая еще и большую архитектурную выдумку и несокрушимую энергию. Небольшой стандартный финский двухэтажный домик благодаря остроумным конструктивным изменениям превратился в удобный дом для зимы и лета. Он получился красивым и снаружи и внутри.

Так интересно было обживать и обуючивать этот дом! Тамара Владимировна еще терпеливо продолжала добиваться мелких доделок по линии комфорта и удобств. А Всеволод Вячеславович уже нетерпеливо громоздил вновь накопившиеся книги на полки и в шкафы. С веселым, как всегда, чуть загадочным лицом нацеливал он глаз на стены, вбивал гвозди и быстрой, легкой походкой шел за стоявшими у стен или сложенными в разных углах картинами, гравюрами, литографиями, находил то, что он хотел, и вешал на вбитые гвозди на выбранных им местах. В результате тут мирно и красиво уживались живопись Кончаловского и Уфимцева с литографиями Пикассо, акварель Айвазовского – с картиной Тышлера, плакаты Маяковского («окна» РОСТА) – с гравюрами XVIII века и русские лубочные картинки – с рисунками Леже. И все это разнообразие, развешанное Всеволодом Вячеславовичем, не только не мешало друг другу, а даже выгодно подчеркивало своеобразие каждого.

Окантовки Всеволод Вячеславович любил иногда делать сам.

Правда, все вешалось не «навеки» – много раз в этом доме происходили не только смены вещей на стенах, но и обитатели дома не были тупо оседлыми жильцами и менялись иногда комнатами. Была в этом какая-то прелестная подвижность молодости и легкость и бесшабашность. Люди не были рабами вещей. Не были они рабами и денег и безболезненно, с большим достоинством переносили и недостаток в них и избыток.

Я взялась на правах укоренившегося в семье друга внести свою лепту в оборудование дома и сделала бумажные пропарафиненные абажуры на лампы почти во всех комнатах. Некоторые из этих абажуров существуют еще и по сей день. В то время такие абажуры были новостью в Москве. Мне нравилось придумывать разнообразные формы и раскраску их.

Редко кто умел и любил, как Всеволод Вячеславович и Тамара Владимировна, принять и приветить гостей. Дни рождений членов семьи, праздники, встречи Нового года, когда собирались к ним в Переделкине или в Москве на Лаврушинский большое количество друзей, праздновались от души, со всяческими выдумками, в которые вкладывали свое остроумие и таланты дети Ивановых и их молодые товарищи. По всем комнатам, начиная с передней, остроумные и смешные живописные плакаты со стихами, карикатуры, восклицания, афоризмы встречали приходящих и создавали словами и цветом радостное праздничное состояние. Ну, а дальше – ужин, за которым каждый проявлял в силу своих возможностей блеск ума в тостах и рассказах.

Празднично получалось и не только в «особые дни», а чуть соберутся днем или вечером несколько человек знакомых, Тамара Владимировна, неутомимая в своем гостеприимстве хозяйка, сразу же организует угощение – чем бог послал, и, не прерывая беседы, примечает, если у гостя хоть минуту пустует тарелка или чашка. За рюмками и бокалами следит Всеволод Вячеславович. Из каких-то тайников извлекает он особую настойку или еще никем не виданное вино. И такой получался всегда уют, что у пришедших раскрывались рты, души и сердца.

Если последние годы, когда все больше стало налаживаться наше общение с зарубежными странами, в доме бывали иностранцы, все равно отсутствовала натянутость и официальность. Тамара Владимировна умела повернуть разговор на интересующие каждого темы или увести «от» и изменить в нужный момент русло разговора. Всякое бывало!

Я любила делать подарки Всеволоду Вячеславовичу – он так задушевно радовался новым «игрушкам»!

В один из приездов из Ленинграда я привезла Всеволоду Вячеславовичу бронзовую китайскую, покрытую эмалью фигурку XVI века – бога литературы. Он изображается сидящим верхом на большой рыбе – карпе. Вернувшись в 1943 году из эвакуации в свою квартиру в Ленинграде, я обнаружила, что карп пропал, а бедный китайский писатель валялся беспомощной раскорякой на полу. Я его бережно сохранила, это была редкая вещь. Писателю Всеволоду Иванову очень понравился китайский бронзовый коллега, и он долго подыскивал, на что его посадить вместо карпа. Решил найти подходящий по форме камень из своей коллекции. Уже сидящим на камне бог литературы был удостоен личной подставки и занял место на стене комнаты своего собрата по перу.

Прошло несколько лет. Однажды в Ленинграде получаю письмо от Тамары Владимировны с приглашением приехать к ним в Москву на Лаврушинский встречать Новый год или на рождение Всеволода Вячеславовича – не помню. Я решила сделать сюрприз. Послала телеграмму с благодарностью и сообщила, что, к сожалению, приехать не смогу. На самом же деле поехать решила и с поезда в Москве приехала не к Ивановым, а к Пешковым. Я везла в подарок Всеволоду Вячеславовичу два английских канделябра на две свечи каждый. Захватив чемодан с вещами и канделябры, мы поехали с Надеждой Алексеевной Пешковой вечером к Ивановым. На площадке перед дверью их квартиры я зажгла канделябры и вместе с чемоданом прижалась так к стене, чтобы открывающему дверь из квартиры меня не было видно. Позвонили. Дверь открылась, и я услышала поцелуи и возглас Тамары Владимировны: «Вы знаете, Тимоша, такая обида – Валентина Михайловна не могла приехать!» Дверь еще не успели закрыть, как появилась я с зажженными канделябрами, а порядочных размеров чемодан, подтащенный к дверям, свидетельствовал о том, что я приехала «на погостить». Эффект был рассчитан правильно. Лицо Всеволода Вячеславовича было на редкость довольное и веселое, а это уже было очень приятным подарком – мне.

* * *

Горький задумал «городок писателей» под Москвой, «гонцы» нашли и выбрали Переделкино. Делая доклад Горькому, они сообщили, что место замечательное и даже имеется речка Сетунь. Горький сказал: «Сетунь река судоходная – это хорошо!» Позднее, поселившись в Переделкине в выстроенных для них домах-дачах, писатели увидели речушку, которая весной разливается метров до трех в ширину, а летом вовсе пересыхает. Выяснилось, что Сетунь была судоходной при царе Алексее Михайловиче, а ведь с той поры сколько воды утекло…

С годами «городок писателей» разросся. Сильно изменилось и всё в окрестностях. Многого не узнаешь. Даже звуки, доносящиеся до «городка», новые. Вместо громыхания поездов и паровозных гудков – гудки электрички. С появлением реактивных самолетов изменились даже звуки «небесные». И только колокола переделкинской древней церквушки звонят как раньше – то безразлично, то весело (свадьбы, крещения, праздники), то грустно – похороны…