Жозе Сарамаго - Поднявшийся с земли

• Название: Поднявшийся с земли
• Автор: Жозе Сарамаго
• Издательство: Махаон
• Жанр: Современная проза
• Год: 2003

«С земли поднимаются колосья и деревья, поднимаются, мы знаем это, звери, которые бегают по полям, птицы, которые летают над ними. Поднимаются люди со своими надеждами. Как колосья пшеницы или цветок, может подняться и книга. Как птица, как знамя…» — писал в послесловии к этой книге лауреат Нобелевской премии Жозе Сарамаго.

«Поднявшийся» — один из самых ярких романов ХХ века, он крепко западает в душу, поскольку редкое литературное произведение обладает столь убийственной силой.

В этой книге есть, все — страсть, ярость, страх, стремление к свету… Каждая страница — это своего рода дверь войдя в которую, попадаешь в душу человека, в самые потайные ее уголки.

Человека можно унизить, заставить считать себя отверженным, изгоем, парией, но растоптать ею окончательно можно лишь физически, и «Поднявшийся» — блестящее тому доказательство,

---

Жоан Мау-Темпо так освоился в камере, что даже попросил у одного товарища по заключению сигарету, а это была дерзость — ведь они же незнакомы, а тут еще и другие стали предлагать ему закурить, но больше всего ему исправилось, когда стоявший рядом и слушавший его рассказ арестант подошел к нему, протянул хороший табак, папиросную бумагу и коробку спичек и сказал: Товарищ, если тебе что-нибудь понадобится, скажи — раз у кого-нибудь одного есть, он обязательно поделится. Вообразите себе только, каково было Жоану Мау-Темпо затянуться в первый раз — у него рука задрожала, со второй затяжкой он пришел в себя и почувствовал, как ему становится легче, а вокруг него, такого невысокого, стояли люди, курили и улыбались. И так как даже в жизни заключенных бывают счастливые стечения обстоятельств, то через два дня Жоана Мау-Темпо вызвали в кабинет, и там полицейский с таким видом, словно сам предлагает ему этот дар -полицейские частенько позволяют себе подобные вольности, — сказал: Мау-Темпо, вот тебе белье, табак и двадцать эскудо, их принес тебе твой земляк. Жоан Мау-Темпо взволновался больше упоминанием о Монте-Лавре, чем неожиданным подарком, и спросил: А кто это был, а полицейский ответил: Какая разница. Для полицейского посетитель есть посетитель, и все, но Жоан Мау-Темпо этого не знал. Он вернулся в камеру и крикнул так, что по всей его родной округе было бы слышно: Товарищи, кто хочет курить, у меня есть табак, и кто-то, тоже в полный голос — такие вещи надо обязательно говорить громко, — ответил: Вот так-то, товарищи, есть у одного, значит, есть у всех, мы все братья здесь, у всех одинаковые права. Обычно, говоря о солидарности, писатели выбирают примеры более возвышенные, но и наш неплох — каждый берет, что ему надо, и отдает, что имеет: сигареты, самокрутки, и наконец дрожащим кончиком языка склеивает папиросную бумагу, это окончание дела, и жаль того, кто не понимает величия таких мелочей.

Одни выходят на волю, другие остаются, появляются новые лица, и всегда в камере находится кто-нибудь, кто встречает их словами: Вот ты и опять здесь, и, когда прошло несколько дней, вошел полицейский и сказал: Мау-Темпо, одевайся, прогуляешься, но с собой ничего не бери, ты сюда вернешься. Сердце у Жоана Мау-Темпо упало, конечно, это просто так говорится, никуда оно не падает, но Жоан Мау-Темпо может подтвердить, что так оно и было, и это гораздо ближе к истине, чем то, что уже четыре года

он не занимается политикой. Он идет той же дорогой, и легаш рядом, на этот раз это мальчишка безбородый, он нервничает, может, не привык еще, руку все время держит и заднем кармане брюк и ни слова не говорит, но Жоан Мау-Темпо может хоть поглядеть на прохожих — всем ясно, что я арестованный, — посмотреть на фонари, взглянуть на часы, совсем как настоящая прогулка, на время Жоан Мау-Темпо забыл о страхе, а теперь он на него навалился, смешал все мысли, застудил кровь, и теперь Жоан Мау-Темпо с удовольствием бы оказался в общей камере и выкурил бы сигарету в окружении товарищей. Теперь ему понятны страдания статуи — обычно люди о них не задумываются, — но кто знает, чего стоит бронзовым и мраморным скульптурам постоянно держаться на ногах, судороги наверняка сводят члены этих людей с вытянутыми руками, животных, застывших в одном положении, не отступающих и не продвигающихся вперед, а ведь у всех них нет той воли, которой обладает человек из плоти, но и он слабеет, опускается на корточки, даже пинки не заставят его подняться, хоть эта последняя слабость оборачивается силой: человек может хоть обделаться, но рта не раскроет, разве только чтобы повторять одну и ту же ложь. И Жоан Мау-Темпо пытается угадать, возобновятся ли знакомые страдания. Что со мной будет, какие пытки меня ждут, и вдруг на город падает тьма, хотя на самом деле стоит ясный и жаркий августовский день, но мне он не по вкусу.

Дверь снова открылась, Жоан Мау-Темпо поднялся по лестнице, подгоняемый легавым, они снова вошли в тот же кабинет, кто это, он же из Вендас-Новас, тот самый, что имеете с Жоаном Мау-Темпо прогулялся до Террейро-до-Пасо, зовут его Леандро Леандрес, и теперь он говорит презрительно: Ты член подпольной организации? Жоан Мау-Темпо, как всегда вежливо и почтительно, отвечает: Нет, сеньор. А Леандро Леандрес опять: Рассказывай все до конца и не вздумай больше повторять одно и то же, из пустого в порожнее переливать, говори, сколько экземпляров вы распространили, почему опять появился местный комитет, почему он переносит собрания, сколько их было и кто на них присутствовал, нам твое имя назвали, и, если это правда, тебе живым отсюда не выйти, тебе же лучше, коли заговоришь. Но Жоан Мау-Темпо в этом не уверен и повторяет: Четыре года я не прикасаюсь ни к каким бумагам, кроме тех, что находил на улицах и на дорогах, а с тех пор столько лет прошло, что я и не помню, кто мне их тогда давал, только о работе думаю, клянусь вам. И хотя на этот раз повторился прежний разговор, те же вопросы и ответы, но теперь Жоана Мау-Темпо не били, не заставляли стоять столбом, он спокойно сидел в кресле, словно для портрета позировал, только душа его в страхе металась, как безумная, а побледневшая, но упорная воля настаивала: Молчи, ври, что хочешь, но молчи. И еще одно отличие было по сравнению с прошлым разом: присутствовал легаш низшего чина, который печатал на машинке все вопросы и ответы, но много бумаги ему не потребовалось, потому что разговор напоминал хождение по кругу слепой лошади на току, которая к концу дня уже месит ногами свой собственный навоз, но вот допрос окончился, и тот, кто писал на машинке, спросил: Где лежат свидетельские показания этого субчика, и Леандро Леандрес ответил: Вместе с протоколом допроса Албукерке. Он сам не знал, что сказал, ведь Жоан Мау-Темпо измучился, стараясь догадаться, кто назвал им его имя, а теперь он это знает — Албукерке, мучили его, пытали, чтобы вырвать признание, а может, он добровольно это сделал, или у него в голове помутилось — бывает иногда такое, — а ведь когда-то говорил: Если они сюда явятся, я буду стрелять, так и сделаю, а потом раскололся. Сейчас Жоан Мау-Темпо и не догадывается, что через несколько лет увидит этого Албукерке в Монте-Лавре, он станет протестантским пастором, вообще-то люди к разным религиям неплохо относятся, но как же он может обещать спасение всем, если не сумел спасти немногих своих товарищей, что-то он себе скажет в свой смертный час… но теперь Жоану Мау-Темпо и горько, и хорошо на душе — я ничего не сказал и меня, может, больше не будут бить и заставлять стоять столбом, а то не знаю, как бы я это выдержал.

Жоан Мау-Темпо вернулся в Алжубе, потом его перевели в Кашиас, и эти вести наконец достигли Монте-Лавре. Полетят письма туда-сюда, в которых Жоан и Фаустина Мау-Темпо обо всем точно договорятся, это ведь не шутки, все надо как следует обсудить, хотя встречу эту и не надо скрывать и сам полицейский откроет дверь, входи, мол; чтобы прибыть на место точно в срок, приходится все рассчитывать очень тщательно, ведь человек издалека едет: из Монте-Лавре в Вендас-Новас на телеге, из Вендас-Новас до Баррейро на поезде, может быть, в том самом вагоне, который вез Жоана Мау-Темпо и Леандро Леандреса, потом на пароходе — но второй раз в жизни увидит Фаустина море, этот необычной величины ручей, затем опять на поезде до Кашиас, здесь море оказывается гораздо больше. Ах, вот оно какое, море! И подруга, которая живет в Лиссабоне, встречает ее в Террейро-до-Пасо, она улыбается снисходительно и понимающе и говорит: Да, это море. Но она скрывает то, что не знает, каково настоящее море, не этот его кусочек, который можно охватить руками, заключенный между двумя мазками, а бесконечная текучая жажда, волны пенящегося стекла и пены, то бурлящая, го застывающая стихия, где водятся большие рыбы и случаются трагические кораблекрушения, ах, какая поэзия!

Конечно, и сведущим людям не все известно, вот и подруга Фаустины Мау-Темпо знает, что с поезда сойти надо в Кашиас, но где тюрьма? Ей не хочется сознаваться в своей неосведомленности, и она идет наугад: Должно быть, там… Стоит август, и раскаленное время приближается к тщательно обговоренному часу встречи, теперь им приходится спрашивать дорогу у прохожих, и становится ясно, что они ошиблись и им, уже измученным, надо возвращаться назад, Фаустина Мау-Темпо разувается — ноги ее не привыкли к туфлям, — она остается в одних чулках, и только бессердечные люди могут смеяться над ней, это же боль душевная, такое унижение, весь остаток жизни будет гореть в памяти: гудрон расплавился от жары, и после первых же шагов чулки прилипли, Фаустина их поддергивает, а они сползают, просто цирковой номер, лучший в сезоне, но хватит, хватит, мать клоуна умерла, и все плачут, и клоун не смешит, он ошеломлен, закроем же и Фаустину ширмой, пусть ее подруга поможет ей снять чулки так, чтобы никто не видел, мужчина не должен оскорблять стыдливость женщины, и вот она идет босиком, а мы вернемся домой, и если кто-нибудь из нас улыбается, то только от нежности. Когда Фаустина Мау-Темпо подойдет к тюрьме, черные от гудрона и кровавые от ссадин ноги засунет она без чулок в туфли, жаль, тяжела жизнь бедняков.