Кэндзабуро Оэ - Опоздавшая молодежь

• Название: Опоздавшая молодежь
• Автор: Кэндзабуро Оэ
• Издательство: Прогресс
• Жанр: Современная проза
• Год: 1973

Перед вами роман известного японского писателя Кэндзабуро Оэ «Опоздавшая молодежь». Раскройте его, чтобы послушать исповедь молодого японца, судьба которого — зеркало жизни целого поколения послевоенной Японии.

---

Для начала мне поручили организацию рождественского вечера, средства поступали в фонд общества. Митихико Фукасэ и я организовали его в общежитии женского университета. На киносеансе демонстрировались документальный фильм о студенческом движении и какая-то старая, не понятно, что представляющая собой, лента «Исикава Такубоку».[12] Мы с Митихико Фукасэ сидели в темноте около нещадно стрекотавшего кинопроектора и разговаривали, глядя вдаль на белое пятно, откуда до нас не доносилось никаких звуков. Митихико Фукасэ пытался объяснить мне, как он себе представляет революцию в Японии.

— Сначала возникает экономический кризис. Задавленные рабочие поднимаются. Держателями акций являются сейчас почти все. Катастрофическое падение курса акций отражается на положении масс, и мелкой буржуазии прежде всего, — одни из них обогащаются, другие разоряются. Начинается бунт. Войска самообороны прибегают к винтовкам и танкам. В стычке на Гиндзе погибает какой-то человек. И тогда вспыхивает справедливый гнев возмущенного народа. Солдаты войск самообороны отказываются подчиняться приказам командиров. Восстание. Дети крестьян, дети рабочих — наша боевая сила, — сразу же вливаются в войска самообороны. Мы будем воевать не бутылками с горючей смесью, а создадим регулярную армию.

«Прожектер, — думал я, временами даже с удовольствием слушая его болтовню. — У нас в университете полно таких прожектеров. Они всегда одержимы фантазиями. Верят в будущее. Но ведь в конце концов реальный мир, в котором живут они, и реальный мир, в котором живу я, один и тот же. Просто фантазеры высасывают из него мечту, рационалисты же, наоборот, не помышляя о будущем, хоронят себя в серой повседневности. Но и те, и другие, столкнувшись с современной действительностью, не могут понять, что лучше: быть фантазерами или рационалистами? Я, так же как мой собеседник, хоть сейчас могу назвать себя фантазером. Но только у меня какое-то отвратительное предчувствие — назваться я назовусь, а пересилить себя не смогу, и движения будут затрудненными, вялыми, как бывает, когда дерешься во сне. Но все же я ощущаю, что отдаляюсь от реальной действительности. И наверно, студенты, которые смотрят эти ужасные фильмы, считают меня прожектером, закованным в латы. В их представлении я живу мечтой».

Неожиданно до меня дошло, что Митихико Фукасэ молчит. Я слышал лишь потрескивание кинопроектора, так лопаются на летнем солнце бобовые стручки, и ощущал запах множества молодых тел. И вдруг мне показалось, что Митихико Фукасэ, стоя перед далеким серовато-голубым экраном, выступает с речью перед студентками. Это длилось одно мгновение. Лишь на несколько секунд в моем воображении всплыл образ Митихико Фукасэ — школьника в белой рубахе с распахнутым воротом, что-то кричавшего в возбуждении и размахивавшего длинными руками. Я обернулся к Митихико Фукасэ, сидевшему рядом со мной в темноте. Какое-то время у меня перед глазами (их чуть резало от темноты) мелькали блестящие сиреневатые искры, а потом из тьмы возникло жестокое и в то же время счастливое и по-детски упрямое лицо Митихико Фукасэ, смакующего нарисованную им за минуту до этого картину. Мне стало легко и хорошо, и я рассмеялся.

— Чего ты?

— Чего они там орут? — сказал я.

— Не знаю. Всегда орут одно и то же. Слова разные, а смысл один. Наш смысл.

— Какой?

— Мы — сила! Мы — сила!

Я почувствовал, что теперь наконец я понял Митихико Фукасэ. «Мы — сила, мы — сила!» Митихико Фукасэ прошептал эти слова возбужденно, с верой в себя, с любовью к себе.

Возбуждение Митихико Фукасэ передалось и мне. У меня тоже появилось страстное желание закричать: «Мы — сила! Мы — сила!» Я вступил в общество из-за глупого обещания, данного Ёсио Китада, но, может быть, именно в тот момент впервые подумал, не включиться ли мне активно, уже по собственной воле в их деятельность? Может быть, и мне стоит на какое-то время стать фантазером? Нет никаких оснований замыкаться в скорлупу рационалиста.

На экране крупным планом прыгало слащавое, невыразительное лицо молодого актера, исполняющего роль Исикава Такубоку. Над губами ползли титры: «Мы, японская молодежь, до сих пор не обладаем упорством, выступая против властей… Воздух вокруг нас, молодежи, сейчас абсолютно недвижим… Подумаем о завтрашнем дне! Это — единственно реальное, что мы должны сделать сегодня. Именно сегодня… Почему? Потому что, когда „завтра“ овладеет сердцами нашей молодежи, только тогда все, составляющее „сегодня“, впервые подвергнется справедливой критике».

— «Сегодня» — это пятьдесят лет назад. Молодая японская интеллигенция умирала, так ничего и не предприняв, даже не сделав попытки выступить против властей. Мы не такие! Мы растим нашу организацию и, чтобы сокрушить власти, располагаем силами, накопленными за пятьдесят лет.

Митихико Фукасэ вскочил и закричал на весь зал. Он знал толк в актерском искусстве.

— Будущее поручите нам, людям будущего! Времена Такубоку миновали. Начнем танцы!

Начались танцы. Сидя на стуле возле проигрывателя и меняя пластинки, я думал: «Будь сейчас юный Такубоку с нами, он бы оказался духовно в тысячу раз ближе наслаждающемуся танцами Митихико Фукасэ, чем мне». Митихико Фукасэ я считал новым типом юноши. Наоси Омори в моем представлении по сравнению с ним ничего не стоил. У меня появилось даже тягостное предчувствие, что и я стану одним из тех многих, кто покорится таким, как Митихико Фукасэ. Хотя я по-прежнему испытывал к нему что-то вроде ревности. Когда я перед тем, как угодить в воспитательную колонию в Сугиока, стоя на холме, шептал: «Юноши Японии, жаждущие стать политиками, с вами на старт выходит еще один человек», люди типа Митихико Фукасэ уже неслись во весь опор. Я вынужден был это признать. У меня тогда и в мыслях не было, что мне придется бежать по другой дороге, чем Митихико Фукасэ и ему подобным.

С рождества до Нового года я проводил дни в блаженстве. Общество сражающейся Японии стояло перед проблемой выработки конкретного плана действий. У Наоси Омори, как и предсказывал Митихико Фукасэ, как будто действительно была идея возложить на меня ответственность за его осуществление. Из чувства соперничества с Митихико Фукасэ я решил согласиться на это.

Общество сражающейся Японии претендовало на роль ударной группы городской Ассоциации комитетов самоуправления. Объектом первой после зимних каникул демонстрации, которую устраивала городская Ассоциация в конце января, было американское посольство. Планы насильственных действий, намеченные нашим обществом, паразитировали на этой демонстрации. Предполагалось, что члены общества вольются в самую неорганизованную часть демонстрации и пойдут вместе с ней. У американского посольства они должны были начать агитацию за то, чтобы прорваться за ограду посольства и устроить там митинг. Если студенты потеряют голову и откликнутся на наши подстрекательства, к нам в конце концов примкнет вся демонстрация. И, если все пойдет хорошо, это выльется в некое подобие бунта. Полиция и журналисты начнут, конечно, искать виновных. Но у них не будет оснований возложить ответственность за беспорядки на руководство Лиги студентов. И тогда они набредут наверняка на Общество сражающейся Японии. Сильной стороной такой операции было то, что, сколько бы она ни повторялась, руководство Лиги не пострадает. А организации, подобные Обществу сражающейся Японии, можно создавать до бесконечности.

Собрание накануне Нового года окончилось в пять часов вечера. Наоси Омори сказал мне, чтобы я не уходил, подождал. Митихико Фукасэ на утреннем заседании присутствовал, а с вечернего куда-то ушел. Полный самых радужных надежд, я сел в углу зала рабочего клуба К., где проходило наше собрание, и стал ждать. Вспоминая, что произошло потом, я теперь уже не могу не испытывать ненависти к Наоси Омори, Митихико Фукасэ и всем остальным из этой компании…

В половине шестого в зал вошли Наоси Омори и Митихико Фукасэ. Я сразу заметил, что они взволнованы. Они сели по обе стороны от меня, точно боялись, что я сбегу. Я хотел было пошутить: «Что случилось? Уж не собираетесь ли вы меня арестовать?» Но, к счастью, промолчал.

— Мы с Фукасэ как члены следственной комиссии хотим, чтобы ты объяснил, что это значит?

Наоси Омори положил на стол передо мной листок бумаги. Я посмотрел на него. Это был подписанный Тоёхико Савада чек на двести тысяч иен. Я почувствовал себя зайцем, попавшим в ловушку. И почувствовал, что краснею, почувствовал, как это безобразно. Я вздохнул.

— Фукасэ все время сомневался в тебе. Сегодня он сделал обыск в твоей комнате. Там он и нашел заказное письмо с чеком. Депутат парламента от консерваторов платит тебе двести тысяч иен. Мы хотим, чтобы ты объяснил, что это значит?

Митихико Фукасэ побледнел, уголки его поджатых губ дрожали, он молча впился в меня глазами. Его полные вражды и гнева глаза были налиты кровью и блестели, точно он плакал. Меня покоробило оттого, как он бегал по мне этими своими глазами.