Габит Мусрепов - Улпан ее имя

• Название: Улпан ее имя
• Автор: Габит Мусрепов
• Издательство: «Жазушы»
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1982

Роман «Улпан ее имя» охватывает события конца XIX и начала XX века, происходящие в казахском ауле. События эти разворачиваются вокруг главной героини романа – Улпан, женщины незаурядной натуры, ясного ума, щедрой души.

«… все это было, и все прошло как за один день и одну ночь».

Этой фразой начинается новая книга – роман «Улпан ее имя», принадлежащий перу Габита Мусрепова, одного из основоположников казахской советской литературы, писателя, чьи произведения вот уже на протяжении полувека рассказывают о жизни степи, о коренных сдвигах в исторических судьбах народа.

Люди, населяющие роман Г. Мусрепова, жили на севере нынешнего Казахстана больше ста лет назад, а главное внимание автора, как это видно из названия, отдано молодой женщине незаурядного характера, необычной судьбы – Улпан. Умная, волевая, справедливая, Улпан старается облегчить жизнь простого народа, перенимает и внедряет у себя все лучшее, что видит у русских. Так, благодаря ее усилиям сибаны и керей-уаки первыми переходят к оседлости. Но все начинания Улпан, поддержанные ее мужем, влиятельным бием Есенеем, встречают протест со стороны приверженцев патриархальных отношений. После смерти Есенея Улпан не может больше противостоять им, не встретив понимания и сочувствия у тех, на чью помощь и поддержку она рассчитывала.

«…она родилась раньше своего времени и покинула мир с тяжестью неисполненных желаний и неосуществившихся надежд», – говорит автор, завершая повествование, но какая нравственная сила заключена в образе этой простой дочери казахского народа, сумевшей подняться намного выше времени, в котором она жила.

---

Жаниша решила, что пора ей вмешаться:

– Нельзя, нельзя! Нельзя упускать эту девушку. Она мне понравилась сразу. Ласкалась ко мне, говорила: «Апа, апа…»

– Ну вот что… – Асреп решил, что хватит разговоров. – Ты отправляйся. Обещал Есенею – отправляйся, не обижай его.

Будь что будет… Мусреп долго седлал рыжего, Кулан-туяку, и, верно, надо отдохнуть. И уехал.

Асреп подождал, когда завеса дождя скроет его брата, а потом сам набросил седло на коня.

Далеко ли уйдет верблюдица, которую ведет пешая девушка? Не то, что чаю напиться, можно барана съесть – и все равно догонишь. Он и догнал их – версты через три.

– Женеше! – окликнул он женщину, подъезжая вплотную. – Ты скажи дочери – пусть повернет верблюдицу. Дождь… Погостите у нас еще день-другой…

Науша первым делом испугалась. Вспомнилось, она сама сказала накануне вечером: «Что мы сделать могли бы, если бы кто-то позарился на нашу верблюдицу». И пришли же на язык такие поганые слова, сама беду накликала! Отчаяние было у нее в голосе:

– Если ты хочешь ее отнять, сбрось меня на землю, убей… И тогда забирай себе!

Но девушка, кажется, не разделяла опасений матери, у девушки вырвался короткий смешок.

– Науша! Ты чего испугалась? – удивился он.

– Откуда я знаю, зачем ты нас догнал – в такую погоду, когда хороший хозяин собаку не выгонит во двор…

Девушка опять засмеялась, кажется, она была не только храбрее своей матери, но и догадливее.

Асреп решил действовать напрямик:

– Да, догнал… И теперь никто, даже сам бог, не разъединит нас! Не разъединит, Науша. Вернись, говорю, не то – помрешь, бродя по дорогам. Вернись – и будь мне сватьей.

– Что говорит этот человек? Что он говорит? Шынар, ты слышишь?.. – В голосе ее звучала растерянность, и тревога еще не прошла.

Шынар молчала.

– Этот болтун по имени Мусреп – вы его вчера вечером видели, он мне брат. Младший брат.

– Это я поняла.

– Ему уже сорок, а он – один, не мог найти достойную невесту! Я догнал вас, чтобы твою дочь засватать за него.

Асреп соскочил с коня в дорожную грязь и обнял за плечи девушку – та под боком у верблюдицы укрывалась от ветра.

– Айналайн… Верблюжоночек, – мать, кажется, называла тебя Шынар? Соглашайся… Тебе у нас будет хорошо. Я стану тебе вместо отца. А Мусреп – настоящий джигит! С ним ты не будешь знать горя, не будешь в такой дождь, на дороге… Поведем назад верблюдицу? А сама – садись на моего коня.

Он взял у нее повод и, не ожидая согласия, заранее настроенный против любых возражений, повернулся к дому. А Шынар, видимо, и не собиралась возражать. Правда, на коня она не села – пешком пошла за Асрепом. У нее – как вспыхивает на ветру сухой хворост – возникло предчувствие перемен в судьбе. Она и хотела этих перемен, и боялась их… А больше всего – стыдилась за свои огромные, неуклюжие сапоги, которые набрали воды и так некстати хлюпали.

Асреп, оборачиваясь то на дочь, то на мать, расписывал, какая жизнь ожидает Шынар. Белую юрту – отау – он обещал поставить для нее. Пригнать отары тучных овец и косяки откормленных разномастных лошадей…

Науша, оглушенная еще больше дочери, спрашивала:

– Шынар, ты веришь всему этому? Неужели веришь?

Но Шынар улыбалась и продолжала молчать.

Слушала…

Он сразу завел их в землянку Мусрепа.

– Вот теперь ваш дом… Снимайте все мокрое, переоденьтесь, наверное, у вас найдется сухая одежда… Смотри-ка! Этот батыр все свое тут разбросал… Ну ничего… И постель можно прибрать. И печь поправить, чтобы не рухнула. Можно все, были бы руки.

Убранство кухни и второй комнаты никак не соответствовало, понятно, тому, что столь красочно расписывал Асреп.

– Вы не бойтесь… – успокаивал он их. – К вечеру я сам все тут поправлю. А вы пока – к нам. Моя катын уже ставит самовар. Приходите, не опаздывайте…

Шынар с матерью остались вдвоем.

– Дочь… Что случилось? Он шутит? Он правду говорит?

– Зачем ему шутить, зачем говорить неправду? Не врет же он только потому, что стесняется тебя или боится.

– Нет, я до сих пор сплю, наверное? И во сне вижу… Свадьба? Вчера еще – мы с тобой думали о свадьбе?

– Кто может, апа, что-нибудь знать заранее? А мне кажется, они неплохие люди.

– Неужели… Я стану для них сватьей? – Бедная растерянная Науша не решалась спросить, согласна ли дочка…

Шынар поняла ее:

– Мне кажется, это уже произошло… Давай устраиваться…

Науша вышла – развьючить верблюдицу. Шынар глубоко вздохнула и затаила дыхание.

Она стащила и выбросила в прихожую ненавистные тяжелые сапоги. И шапка полетела туда же. И мокрые, заляпанные грязью мужские штаны, которые она ни за что и никогда больше не наденет! Ступни ног от воды стали белыми. Шынар – вся обнаженная – стояла посередине комнаты, распустив косы. Кого стесняться? На поясе остался красный след – пройдет… На бедре – запекшиеся бурые точки: видно, расцарапала ночью. Шынар обтерла их полотенцем. Она с каким-то новым, незнакомым ей чувством рассматривала свое тело и любовалась им. Закинула руки за голову и потянулась. Сделала несколько шагов – из угла в угол. Скрипнула дверь, и голая Шынар мгновенно укрылась одеялом.

Но это пришла мать.

Шынар не хотелось вставать. После промозглого мокрого утра она согрелась и ни за что не согласилась бы пуститься в дорогу… Подушка пахла гвоздикой. Пусть землянка… Если подправить печь, будет тепло. Приучить его к порядку, чтобы не разбрасывал повсюду грязную одежду. Мусреп его зовут? Да… Боже мой, когда же мой Мусреп вернется? Мой?.. Как не стыдно! А на черном сундуке, в изголовье – еще одно одеяло и четыре подушки. Разве у него в доме, где нет хозяйки, – бывают гости? Пусть апа возьмет одну из этих подушек и одеяло и поспит.

Науша то заходила, то выходила, и, наконец, внесла и хоржун, и еще небольшой мешок, маленький сундучок, узелки. Она упрекнула дочь:

– Зачем ты легла в чужую постель? Шынар хотелось баловаться, шутить:

– Постель не чужая, – ответила она. – А наши вещи не промокли?

– Нет, наверное, сухие. На ночь я все заносила в дом… Вот твои ичиги, кавуши. Платье и камзол – смялись, но расправятся. А шапка твоя была в сундучке, ничего – только перья надо выпрямить…

Бедность бережлива. Мать сохранила одежду, в какой не стыдно показаться молодой девушке. Она сама ее шила и – пусть на шапочке только верх бархатный, и плюш на камзоле не самый тонкий, шершавый, – Шынар никому не уступила бы в окружении женщин, пусть и богаче одетых…

Что значит для девушки наряд! Шынар одевалась медленно, а когда оделась, то и стройнее оказалась, и походка у нее изменилась, и глаза сияли, как две звезды, отраженные в спокойной озерной воде.

А Жаниша словно ждала, когда на Шынар можно будет взглянуть – только девушка оделась, она и вошла.

– Сватья!.. – протянула она руку к Науше.

Они сперва взялись за кончики пальцев, и соединенные свои руки протянули вперед, и так – три раза и потом обнялись.

– Я совсем другую девушку вижу… – Жаниша поцеловала Шынар в глаза. – Я за вами. Будем пить чай… Постель сейчас уберем, закроем. А печь вашу агеке обещал наладить.

Когда женщины пришли, Асреп стал собираться. – Вы тут – две сватьи, поговорите так, чтобы не только у меня, чтобы у Мусрепа в дороге зазвенело в ушах… Жаниша устроилась за дастарханом.

– Давай-ка, Шынаржан… Чай будешь наливать ты. Где это видно, чтобы сватьи хлопотали, а келин сидела бы, как ханша! Нет, бегом бегай возле нас, угождай!

После случайного знакомства, которое так неожиданно обернулось, им многое надо было узнать друг о друге, и Жаниша с Наушой быстро нашли общий язык.

Шакшак, оказывается, был хорошим сапожником, мастером своего дела. Вот ичиги и кавуши, что у Шынар на ногах, он сшил почти четыре года назад… А потом тиф был. Умер, бедный. Родственники у всех есть, и родственники бывают хуже волков… Семь дней после смерти справляли, сорок дней, годовщину… Вот и не осталось в доме скота! А тут засуха минувшим летом. Не было ни капли дождя. Люди из их аула, семья за семьей, стали перебираться поближе к русским поселкам и городам. Не одним же оставаться… Вот и забрали верблюдицу, она каким-то чудом уцелела, и отправились в путь. А чего искать?.. В кармане камзола у нее три рубля и копеек семьдесят две. Это еще от Шакшака осталось – за сапоги, сшитые им. А больше – ничего нет, и пусть никогда больше и не будет, если она говорит неправду…

Шынар не очень прислушивалась к словам матери, их жизнь и без того была ей известна. Ей важнее было, что расскажет Жаниша о своей семье. Братья рано потеряли отца, он погиб в одной из схваток, которые постоянно вели сибаны. Асреп и Мусреп пасли скот, коров пасли. Они вместе, когда Асрепу было лет около двадцати, ушли в город, в Тюмень, пять лет были там грузчиками на пристани. На баржи, на пароходы грузили пшеницу, кирпич, уголь, кожи… Накопили немного денег, домой вернулись. Асреп вот женился, а Мусреп – один. Много ездит по аулам, в гости, дружит с Есенеем. Асреп – всегда дома, даже отдохнуть от него не удается.