Дмитрий Мищенко - Синеокая Тиверь

• Название: Синеокая Тиверь
• Автор: Дмитрий Мищенко
• Издательство: АРМАДА
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1996
• ISBN: ISBN 5-7632-0255-4

Современный писатель Дмитрий Мищенко в своем новом романе воссоздает малоизвестные широкому читателю события VI века, связанные с борьбой славян с Византией, с вторжением в пределы их земли аваров, показывает духовный мир наших предков.

---

– Знаю, княже.

– И настаиваешь на своем?

– Настаиваю.

– Тогда выношу на суд веча. Моя воля такая: подождать до конца лета. Если не выпадет дождь до осени, потянем жребий. На кого укажут боги, тот и будет принесен в жертву.

Теперь вече уже не кричало: «Слава мудрому князю!» Но и не молчало, как до сих пор. Оно загудело, забурлило, словно океан-море под бурным ветром. Одни размышляли, другие спорили, третьи были согласны с князем, четвертые – нет.

– Пусть будет так, как говорит князь!

– Нечего ждать, пора расплачиваться за вину свою!

– Почему бы и нет? Если такова воля богов, что поделаешь, должны умилостивить их.

– Только не жизнью князя и его семьи.

– Это верно. Где такого возьмем, если потеряем? Хорошо ли, чтобы князь-добротворец расплачивался за наши провинности?

– Так и скажем: все будут тянуть жребий, кроме семьи князя. Так и скажем!

Мысль эта стала вскорости требованием, и волхв вынужден был замолчать.

Слово взяли те, что созывали вече:

– Согласны ли, чтобы жребий тянули все, кроме семьи князя?

– Согласны!

– Согласны ли с тем, что, если до осеннего засева пройдут дожди, покараем, яко лживого жреца, вещего волхва, если нет – принесем в жертву кого-то из поселян?

– Согласны!

На том и заключили договор.

XV

Предсказание Жадана сбылось: дожди так и не выпали за лето. Выгорели не только нивы, голой стала вся безлесная Тиверская земля, в большинстве колодцев упала, а то и совсем исчезла вода. Еще вчера, в последний день первой осенней седмицы, съехались в стольный Черн самые уважаемые мужи, идет малое вече, названное советом старейшин, а решения совета все нет и нет. И неудивительно: пришло время умилостивить богов человеческими жертвами, а на совете не нашлось таких, кто отнесся бы к этому равнодушно. Вот и советуются, спорят.

Большинство склонялось к мысли: кара идет от Хорса. Тиверь изменила ему, своему верховному богу, все надежды после исцеления княжича возложила на Перуна. Отсюда божий гнев, отсюда и беспощадная кара. Все сошлись на одном: жертву приносить Хорсу, и только Хорсу.

– А кто же будет брать жребий? – спросили с дальней скамьи. – Только отроки и девицы или весь народ?

– Издавна метали жребий на отроков и девиц. Пусть так и будет.

– Почему это должно быть так?

– Потому что так было.

– Ну и что?

– А зачем богам старые кости? Можно ли старым умилостивить богов?

– А все же старые больше нагрешили. Почему за повинности старых должны расплачиваться отроки и девицы?

И пошло, слово за слово, старейшины на старейшин. Кто говорил, что отроков и девиц соединяют со старыми кровные узы, это будет плата и за себя, и за родителей. Другие возражали, ссылаясь на тех же молодых, которые вроде пеняли: «На старых потому не мечут жребий, что решение принимают старейшины. Значит, оберегают себя, детьми и внуками откупаются».

– Не оскверняйте себя речами неподобными! – прозвучал чей-то громкий голос. Это вышел вперед, требуя тишины, князь Волот. – Старейшина Доброгост правду сказал: будем тверды, не будем забывать – на нас вся Тиверь смотрит, она ждет от нас мудрости, а не ссоры и непотребных речей. Что скажет совет старейшин, то станет законом для всех. Вот и давайте думать о мудрости, а не о злоязычии.

И мужи утихомирили свои страсти, стали поустойчивей друг с другом и сумели договориться. Чтобы чья-то злая воля не помешала богам выбрать себе жертву, пусть каждый придет и возьмет жребий сам. Идти же и решать судьбу свою должны все поселяне, кроме тех, кто не успел прогневить богов по малости лет.

А еще вече лучших мужей и старейшин устанавливает: чтобы не было споров и обид, какая вервь должна идти первой, какая – последней, пусть потянут жребий между собой и установят очередь. Это тоже будет воля богов, и пусть она станет превыше всего.

Князь Волот, казалось, должен бы быть доволен и большим, и малым вечами народа тиверского: ему оказали уважение и почести. «Другого такого, – сказали, – не будет, пусть все тянут жребий, только не князь и не княжеская семья». Но нет, не было у Волота от этих слов утешения на сердце. Хорошо, что согласились с ним и не стали возражать на вече мужи лучшие и думающие властелины; в лихую годину народу нужно поступиться всем, чем он только может поступиться. Хорошо и то, что люди довольны его милостью. Однако никто не переубедил князя, да и вряд ли переубедит, что тиверцы будут довольны решением принести кого-то из них в жертву богам. Как стояла, так и стоит все лето жара, а вместе с той жарой умирает надежда на спасение от голода и мора, – весь люд тиверский поднят на ноги, идет по дорогам, которые ведут к капищу Хорса, чтобы взять жребий. Разве легко оставить на произвол судьбы дом, хозяйство и отправиться в такое тревожное время в стольный град, не ведая, возвратишься ли обратно, а если и возвратишься, то не к разграбленному ли очагу? Татей всегда хватало в их краю, а в тяжкое время и подавно. Вспомнит ли народ свою благосклонность к князю, если потеряет из-за этого похода и то, что имел?

Тоскливо и тревожно на сердце у Волота. А все из-за Жадана. И чего он выскочил со своей угрозой, словно пес из-за тына: «Или забыли, что есть вездесущие боги и есть кара божья!» Как будто князь и старейшины не знают, что есть боги и что каждый обязан приносить богам жертвы. Так нет же, вспомнил давно забытое: «Тварь очистила себя, пришло время очиститься людям». А есть ли в этом необходимость? И откуда он может знать об этом?.. От богов? Тогда как же случилось, что боги только Жадана оповестили? Почему не подали знак ему, князю и верховному жрецу Тиверской земли? Не много ли берет на себя волхв Жадан? Не скрывается ли за его напоминанием о человеческих жертвах что-то другое? Хотя волхв не может, не должен чинить зло люду и князю. Ведь не кто другой – князь и народ пригрел его и сделал не только хранителем, но и жрецом при капище Перуна. Разве такое можно забыть и отплатить за все злом?

– Отче… – В дверях стоял сын. – Я к вам с челобитной.

Волот подумал: давно не видел он своего Богданку, не заметил, как он изменился за лето. Вон какой вымахал, стал чуть не вровень с отцом. Только и отличается тем, что тонок станом да уже в плечах. Но почему так много грусти и печали в глазах сына?

– Говори, я слушаю.

– Зоринка Вепрова вместе со всеми пойдет к капищу Хорса и будет тянуть жребий.

– Такова воля веча, ничего не поделаешь.

– Неужто ничего? А если возьму ее в жены? Тогда она будет принадлежать княжеской семье и, значит, свободна от жребия.

– Думаешь, Вепр отдаст ее тебе?

– Теперь отдаст. Люди говорят: боги выбирают лучших, а Зоринка самая лучшая. Разве Вепр не понимает, какая гроза собирается над ней? Неужели и тут не смягчится его сердце?

– У доброго смягчится, только не у Вепра. Не согласится он на родство с нами. Даже в такое страшное время.

Богданко переменился в лице.

– А если согласится? Почему не пойти к нему и не сказать…

– Говорили уже, сын. Унижались, просили, хватит!

– То было когда-то…

– Я сказал: хватит! Не Вепр в своей земле князь – я. Почему я должен бить челом перед ним и раз, и два, и три?

– Тогда… тогда я украду ее.

Богданко был так решителен, что казалось, выйдет отсюда и выполнит свое обещание. И князь поверил в решительность сына. Поверил и поспешил возразить ему. Это бог знает что! Вот тогда у отца Зоринки будут все основания упрекать: «Видели, какой у нас князь? У него воеводы словно черные слуги, он делает с ними, что захочет!»

– О татьбе и думать не смей, слышишь?

– А что мне остается делать, если отец не думает обо мне?

– Насилие над Зоринкой приведет к большой беде. Против нас пойдут все лучшие мужи, властелины, а это погибель, и не только тебе.

– А что будет, если Зоринка пойдет на огонь?

– На то воля божья.

– А на это – моя! – уже за порогом выпалил покорный до этого князю сын.

Волот взорвался от такой дерзости.

– Я не приму тебя! – крикнул ему вдогонку. – Ни тебя, ни твою Зоринку не приму. Где хочешь, там и живи, майся как знаешь, нет вам обоим места под моим кровом!

Тревога и тоска не оставляли князя. Богданко сел все-таки на выезженного за время науки у дядьки коня и уехал из Черна, а куда уехал и что собирается делать, одним богам ведомо. Если выкрадет девку, убежит с ней куда глаза глядят – плохо, а попадет в руки Вепра – и того хуже. От помешанного на мести душегуба всего можно ожидать… Долго ли ему настигнуть отрока, который убегает с девкой, и убить его? Разве не найдет, что сказать, если спросят, зачем поднял руку на княжича? «Я не видел, – ответит, – кто умыкал, с меня хватит, что умыкали дочь во второй раз».

«Придется бросать все и ехать следом за ним, – с раздражением подумал князь. – Если решил сделать так, как сказал, будет подстерегать Зоринку в Соколиной Веже, где же еще, туда и возвратится с краденой девкой».