Дмитрий Мищенко - Синеокая Тиверь

• Название: Синеокая Тиверь
• Автор: Дмитрий Мищенко
• Издательство: АРМАДА
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1996
• ISBN: ISBN 5-7632-0255-4

Современный писатель Дмитрий Мищенко в своем новом романе воссоздает малоизвестные широкому читателю события VI века, связанные с борьбой славян с Византией, с вторжением в пределы их земли аваров, показывает духовный мир наших предков.

---

Богданко повеселел. Сначала спрашивал и переспрашивал, есть ли такие волхвы, которые могут исцелить его глаза, сделать их зрячими. Потом вспомнил, куда ездил Волот, и попросил рассказать, в каких краях и городах побывал отец, каких людей встречал. Когда же узнал, что отец стоял перед самим императором Юстинианом, у него искал себе и народу своему защиту, казалось, забыл о своей беде и с жадностью слушал рассказы своего отца. Беседовали и радовались тому, что разговор помог развеять тоску. Но… это только казалось. Настала минута, когда князь должен был покинуть сына, и снова нахлынуло горе. Ведь обещать – одно, а исцелить – совсем другое. Нужно ведь что-то делать, чтобы спасти своего единственного сына!

В тех поисках-раздумьях вспомнил князь о Миловиде. Из-за нее провинился он перед богами. Может, нужно сначала добиться прощения Миловиды, а уж потом просить прощения у богов?

Обрадовался этой мысли, поспешил к дверям, повелев первому попавшемуся челяднику:

– Позови ту, что прибыла со мною из ромеев. Миловидой зовут ее.

Она, очевидно, знала уже от челяди, что случилось в семье князя Волота, и такой грустной, доверчивой предстала перед ним, что у князя сердце зашлось. Боги, и этой неземной красоты девушкой он должен пожертвовать ради излечения сына?.. Какая же кара будет большей для него: отречение от Миловиды или слепота сына?

– Скажи, девушка пригожая, ты можешь простить мне то, что было там, на лимане?

Миловида вспыхнула, потупив взор.

– Что именно, княже?

– Ну… мое намерение, мое желание заставить тебя отречься от клятвы, данной Божейке?

Девушка взглянула, словно желая убедиться, князь ли это говорит, и снова опустила глаза.

– Простили бы боги, княже, я прощу.

Всколыхнулось сердце от услышанного. Выходит, не только он, она думала то же самое…

– Спаси тебя бог, Миловида. Ты не только красотой богоподобна, но и мудростью своей достойна быть среди богов. Я не останусь в долгу, на щедрость твою отвечу достойной щедростью. Скажи, хочешь побывать дома, увидеть родителей?

– О да!

– Тогда иди. Иди и узнай, как там твой дом и родители.

– Князь только сходить дозволяет?

– Ну почему же? Ты – вольная. Что сердце подскажет, то и делай.

– А как же… Как же быть с тем, что за меня заплачены солиды?

– Забудь о них. Ты большим заплатила. А может, и еще заплатишь. Должен сказать тебе: не ждет тебя радость дома. Я заезжал, когда отправлялся к ромеям, в Выпал. Нет твоего Выпала, сожжен… Ну а что с родителями, не знаю, о том сама разузнаешь, когда придешь туда.

Миловидка словно не могла поверить тому, что услышала, стояла, склонив низко голову, и молчала.

– Ты сомневаешься?

– Зачем мне сомневаться, если сама видела, как горело наше городище.

– Так не сомневайся, красавица, и в том, что скажу далее. Если никого из родственников не застанешь в Выпале, если у тебя не будет очага, не обходи Черн и мой терем.

На этот раз Миловида не спрятала глаз от князя. Только слишком быстро и удивленно взглянула из-под бровей.

– Князю недостаточно той кары, какую понес уже?

– Кары не будет, Миловидка, если на то будет твоя добрая воля.

XI

Баяны все-таки одолели златеницу травами, но глазам Богданко и травы не помогли: так и остался незрячим.

Князь ходил хмурый, словно грозовая ночь. И есть не ел, и за княжии дела не брался. Казалось, и забыл уже, что есть сожженные веси в южных вереях, и есть люди, оставшиеся без крова после тех пожаров, как есть и обязанность подумать об обороне подунайских границ земли своей. Малка понимала все это по-своему и мучилась двойной мукой. Волот только говорит: «Мы все виноваты», – на самом же деле винит только ее. Ведь дома была, не просто обещание – зарок давала, когда уезжал: «О детях и очаге не тревожься, во всем будет порядок». И вот – и дитя недоглядела, и очаг может из-за этого дымом развеяться. Или же сама сгорит в пламени вины и раскаяния. Спасения нет. Уберечь могло только Богданково прозрение.

Малка видела: князь сторонится ее, поэтому и сама старалась не попадаться ему на глаза. И день, и вечер была с сыном, даже к меньшим стала наведываться реже из-за Богданки – полагалась на челядь. За окном буйствовало лето, а Богданко не такой уж ребенок, чтобы не сознавать, сколько соблазнов таилось за окном. Все расспрашивает и расспрашивает обо всем и тянется туда, к теплу…

«Может, его отвезти в Соколиную Вежу? – зародилась у Малки мысль. – Хотя бы на лето. Там и лес буйный, и чистое поле рядом. Дитя будет слышать птичье пение, вдыхать ароматы цветов и трав, оживет сердцем, окрепнет телом. Да, там ему будет хорошо. И бабушка утешит словом-сказкой. У нее их столько, что были бы морем – затопили землю».

Хотела посоветоваться с князем, но вспомнила, каким видела его недавно, и не решилась.

– Запрягайте коней, – велела челяди, – привезите княгиню Доброгневу из Соколиной Вежи. Скажите, с Богданкой плохо, ждем ее.

А пока челядь ездила, в Черне отыскались люди, а в земле Тиверской – дела, которые и князя Волота расшевелили. Первым к нему наведался воевода Вепр.

– Я не тревожил бы князя, – сказал он, – да нет больше мочи справляться с тиверцами: идут и идут посланцы от погорельцев, просят помощи.

– А как я могу помочь? Разве мало вокруг леса или сами не в состоянии взять?

– Говорят, это горе всей земли, всем и надо бороться с ним. Настанет зима, куда денутся люди?

Князь слышит в этих словах правду и умолкает.

– Земле Тиверской тоже есть о чем подумать. Доверчивые мы слишком, полагаемся на частокол вокруг весей, которые именуем городищами, да на добрую волю соседей. А соседи вон что делают! Вежи надо сооружать в Подунавье, и не хуже, чем у ромеев.

– Я согласен с тобой, но согласись и ты со мной, Волот: вдвоем мы не соорудим их. Нужно созывать вече. А вече тогда лишь откликнется на наш клич и пойдет возводить вежи и остроги по Дунаю, когда мы поможем поселянам построить до зимы избы. Это тот случай, когда нам с тобой не к лицу играть в гордыню, ради великого можно побыть и малыми.

– Думаешь?

– Да, Волот.

Помолчал и уже потом согласился:

– Тогда созывай вече, только не раньше зеленых праздников.

– Слушаю, княже.

Воевода видел: не слишком-то склонен к разговорам Волот, а к делам и тем паче. Уходя от него, подумал: надо положиться на время. Зеленые праздники не за горами, но время есть время, оно свое сделает. А сейчас важно, что Волот согласился созвать вече, все остальное можно делать без князя, но вместе с тем его, князя, именем.

Забот хватало: вон сколько гонцов нужно послать во все концы, по всем весям земли Тиверской с грамотой от князя, скольким нужно объяснить, кого созывать и на когда. А Волот все не показывался в городе, среди дружинников. И это не осталось незамеченным.

– Кто бы мог подумать, – шептались между собой мужи, – что горе надломит князя, что боль сердечная возьмет верх над волей и разумом государственного мужа? Был уверен в себе, тверд и решителен, а ныне?..

– Горе и тура делает смирным.

Однако Вепр был не так уж далек от истины, полагаясь на время. Перемены в семье князя произошли все-таки, и не далее первой седмицы. Случилось вроде и немногое: в Черн прибыла вызванная Малкой княгиня Доброгнева и своей добротой и приветливостью разогнала сгустившиеся над княжеским кровом тучи.

– Не горюйте, дети мои, – сказала, – и не казнитесь безвинно. Боги милостивы, а Богданко слишком мал, чтобы прогневить их. Я беру его к себе, буду лечить травами, утренними и вечерними росами, вот и верну то, что отобрал недуг. И Малка с девочками пускай едет! Всем вместе, среди птичек полевых и зверюшек лесных, весело и радостно будет. А утешение не одному возвращало здоровье, возвратится оно и к Богданке, верьте мне.

И так старалась посеять веру в тоскливом княжьем жилье, словно твердо была уверена: вернет она зрение Богданке. И уверенность матери стала той каплей, которая сдвинула камень: она одолела его, Волота, безысходность и сбросила тяжесть с его плеч. Пусть не совсем, но все же князь немного успокоился и стал снова похож на себя. Когда же настало время отъезда семьи из Черна, не доверил челяди, а сам вызвался проводить детей к прадедовскому очагу.

Давным-давно они с братом Остромыслом были не старше, чем сейчас Богданко, рвались к деду в урочище Дубровник, а больше всего – в Соколиную Вежу, что высилась над окраинами. Терем у деда не хуже был, чем этот, в Черне: и высокий, и просторный, а все ж из него не видно всего, что можно увидеть с вежи. Она на шесть ярусов, втрое выше, чем терем, и крепкая-прекрепкая, из мореного дуба. А больше всего детям нравилось, что на каждом ярусе вежа имела бойницы и смотровые окна-щели. Из них просматривалось все урочище, все подступы к нему, не говоря уже о поле. Какое удовольствие было осматривать, какая радость ощущать себя воином, который стоит на страже всей земли. А на самом верхнем ярусе дед Благовест держал своих любимцев – соколов, несколько выводков, и любил охотиться с ними: в лесу – на куниц и белок, в поле – на зайцев и лисиц, на водоемах – на уток, гусей и лебедей. Охотился он и на вепря, и на медведя, даже на тура, однако больше всего любил ловы с прирученными соколами. Поэтому их с братом сердце больше лежало именно к соколам. И кормили их в самой высокой клети, и доставали оттуда, только если дед собирался охотиться. Вежа была излюбленным местом детских игр. Зимой только и было разговоров о Соколиной Веже, о желании податься туда ранней весной. Поэтому дедово обиталище Дубровник получило свое другое название – Соколиная Вежа.