Сергей Хелемендик - Наводнение

• Название: Наводнение
• Автор: Сергей Хелемендик
• Издательство: Современник
• Жанр: Прочие приключения
• Год: 1988
• ISBN: 5-270-00182-9

Роман «Наводнение» – остросюжетное повествование, действие которого разворачивается в Эль-Параисо, маленьком латиноамериканском государстве. В этой стране живет главный герой романа – Луис Каррера, живет мирно и счастливо, пока вдруг его не начинают преследовать совершенно неизвестные ему люди. Луис поневоле вступает в борьбу с ними и с ужасом узнает, что они – профессиональные преступники, «кокаиновые гангстеры», по ошибке принявшие его за своего конкурента…

Герои произведения не согласны принять мир, в котором главной формой отношений между людьми является насилие. Они стоят на позициях действенного гуманизма, пытаются найти свой путь в этом мире.

---

«Он принимает радиограмму!» – догадался Луис, и его охватил страх, огромный и неудержимый, такой, какой он испытывал лишь один раз в жизни, ребенком, заблудившись в сумерках в лесу и приняв куст за ужасного волка. Луис прочувствовал до конца, что все, что с ним происходит, это не игра! Люди, которые добиваются от него чего-то, известного только им, направляются чьей-то волей, имеют связи вне страны. Это темные, страшные люди, об этом говорят их лица, их манеры, их приемы. Это преступники… Луис усомнился, удастся ли поймать Шакала и напугать его. От мысли о прямом контакте с этими людьми у него засосало в животе.

Тем временем Алексис и Лысан сгрудились вокруг клочка бумаги, и Луис увидел, как Лысан злобно набычился, а Алексис исполнил свое неповторимое движение бровями, вскинув их вверх и став похожим на филина из мультфильма. И Луис начал хохотать, глядя, как вертится на месте Шакал, отчаянно жестикулируя и указывая дрожащими ладонями на приемник, как одеревенело смотрит на него Лысан и как злорадно вздымает брови Алексис. Вместе со смехом ушел страх, и вернулось обычное ощущение силы и вера в удачу.

«Этот парень, похоже, большой путаник! Он, наверное, что-то напутал в радиограмме, – размышлял Луис, рассматривая виноватую, побитую фигуру Шакала. – Бедняга! Кажется, он впутался не в то дело, для которого создан. Он все время дрожит, как заяц, хотя ничего страшного с ним пока никто не делает. Но ругают, видно, крепко. А лысый готов прямо сожрать беднягу со всеми потрохами!..»

Если бы Шакала можно было разорвать на части, Лысан с большим удовольствием сделал бы это. Шакал дважды прослушал радиограмму от Суареса и так и не смог разобрать последнюю фразу. Суарес не верил в способность кого-либо из членов ударной группы овладеть шифром, и радиограмма была передана открытым текстом. Он был вполне невинного содержания: «Ваше сообщение представляет для нас большой интерес. Продолжайте вести дело так же энергично. По возможности сообщите детали. В случае неприятностей…» – и дальше шли несколько слов, из которых Шакал доподлинно установил лишь последнюю часть последнего слова. Это был суффикс глагола «-овать».

– Там сплошные помехи были, когда конец передавали! И два раза так! Я не виноват, в общем… – робко объяснял Шакал, холодный от страха.

– Ты, значит, ни на что не годишься. Дали помощничка! Радиограмму открытым текстом принять не может, специалист… – Лысан отчаянно матерился. – Вот, посмотри на него! – Он указал кривым перстом на приосанившегося Алексиса. – Все, что поручат, все сделает. Настоящий член нашей большой семьи! – «Семьей» по итальянской традиции любили называть в синдикате Суареса саму организацию. – А ты, значит, выродок, которого удавить надо!

– Да чего вы ему такого поручали! Небось, радиограммы в забитом эфире он не принимает! – скулил Шакал, с необыкновенной скоростью бегая глазами. – А как машину без тормозов вести – так я! Как под домом сторожить – так опять я… – Шакал по-настоящему плакал, размазывая по лицу слезы. Обещание Лысана удавить окончательно расстроило его. Хотя Шакал начал работать на синдикат недавно, о Лысане он уже наслушался самых зловещих сплетен.

Алексису слова Шакала не понравились. Он усмотрел в них попытку умалить его достоинства и угрожающе зашевелил асимметрично выщипанными усами.

Голова Лысана покрывалась каплями и лужицами пота. Он опять занимался не свойственным ему делом – размышлял, стараясь догадаться, какой же глагол на «-овать» мог завершить радиограмму. Последняя фраза, упущенная Шакалом, явно содержала важное предписание. Скорее всего, по мысли Лысана, это был глагол «ликвидировать».

– Надо, значит, делать что-то! Суарес торопит, не терпится ему! – мрачно заявил Лысан в виде результата своих раздумий. – Да еще вы с Шакалом тут совсем, значит, в склоках погрязли! – фальшиво возмутился он. Ничто, кроме денег, не радовало его в жизни больше, чем склоки между подчиненными, которые Лысан лелеял и бережно раздувал из самой маленькой, ничтожной искорки, причем на это его неповоротливого интеллекта всегда оказывалось достаточно. – Пойду, значит, обедать, а потом посплю. А вечером ты, дружок, к дому пойдешь. А то ты совсем засиделся! – сострил напоследок Лысан, с умилением наблюдая, как вытягивается физиономия Алексиса. – Посмотришь, что там наш профессор делает. Тихо только…

* * *

Негр средних лет в затейливо расшитом золотой бахромой костюме, с блестящим от пота лицом катался по сцене, взбрыкивая ногами и выкрикивая что-то приятным хрипловатым голосом в микрофон. Рев публики перекрывал его усиленные мощной акустической аппаратурой крики. Потом негр встал, отряхнулся и попросил у публики платок. К нему потянулись десятки женских рук с платками, которые он собрал в охапку, вытер разгоряченное лицо, после чего платки полетели в зал и были подхвачены владелицами как драгоценные сувениры.

Негр по имени Оскар вновь стал петь. То, что он пел, не было обычной песней, – это была «сальса», ритмичный речитатив, обычно на темы любви, понятой так, как понимают любовь обитатели Эль-Параисо.

– Эй, мулатка, мулатка, черненькая, черненькая, как мои ботинки! – сладострастно обращался Оскар к одной из зрительниц. – Идем танцевать со мной, негрита, идем! Я тебя научу чему-то, чего не умеет твой муж! У тебя нет мужа? Хорошо, прелесть моя! Я сам буду твоим мужем! Хотя бы ненадолго!

Девушка-мулатка с сияющими от счастья глазами выскочила на сцену, и Оскар, пританцовывая вокруг, несколько раз со вкусом поцеловал ее в матово-коричневые щеки.

– Как вкусно! – выкрикивал он в микрофон после каждого поцелуя. – Негрита, какая ты вкусная!

– Вкусная! Вкусная! – подхватывал зал, присутствовавшие в кабаре «Золотая черепаха» жители Эль-Параисо повскакивали с мест и начали танцевать под звуки огромного, украшенного разноцветными лентами барабана.

Оскар оставил девушку танцующей посреди сцены, приблизился к публике вплотную и призывно закричал:

– А ну-ка, есть ли тут в зале негриты такие же вкусные, как эта шоколадная малышка? Давайте все сюда, пока я не съел эту девочку! Всех я не могу съесть!

И через несколько секунд на сцене танцевали десятки темнокожих девушек, танцевали так, как умеют танцевать только в Эль-Параисо, танцевали так, что у пожилых канадских туристов маслено заблестели глаза, а самые смелые из них похватали своих старушек и затопали ногами, посмеиваясь друг над другом.

Графиня давно подпрыгивала на своем стуле, порываясь вскочить, и, когда весь зал пришел в движение, она подпрыгнула высоко, как мячик, и потащила Луиса за руку, счастливо смеясь:

– Луиси, Котйнук! Пойдем танцевать вместе! – и она завертелась на месте, пытаясь исполнить то, что дается девушкам Эль-Параисо от рождения.

Луис поставил Люси на стул, взял за руки и начал танцевать на месте рядом с ней. Все, что делал Луис, он делал хорошо, но танцевать так, как умеют в Эль-Параисо, он не умел. Можно было бы сказать, что Луис танцевал лучше, изящнее, отточеннее и мягче, но не так! И жители Ринкон Иносенте, отдавая должное его искусству, обычно покачивали головами, улыбались до ушей и говорили: «У вас нет «сальсы» в крови! «Сальса» – это в крови!»

У графини «сальсы» в крови тоже не было, но она танцевала умилительно смешно, показывая, что внуки Марии не зря часами обучали ее сложным движениям танцев Эль-Параисо.

Танец длился не меньше четверти часа. За это время Оскар таким же приятным хрипловатым речитативом провел на сцене целую серию диалогов с танцующими девушками. Кому-то он пообещал прийти в гости, подробно расспросив адрес и поинтересовавшись, в какое время дня бабушка спит особенно крепко. У девушки не было бабушки, а Оскар не собирался навещать ее, но таков был ритуальный юмор «сальсы». Кого-то Оскар похлопал пониже спины, громко восхитившись тем, как приятно это делать, и выразив жгучую зависть и ревность к имевшим законное право доставлять себе такие удовольствия кавалерам. Счастливчики-кавалеры с хохотом наблюдали, как изысканно Оскар ласкает их подруг. Это тоже был юмор «сальсы».

Наконец выбрав высокую, похожую на монумент, не очень молодую негритянку с неохватными формами, Оскар подмигнул оркестру, и музыканты перешли на более мелодичный и спокойный ритм «Ча-ча-ча». Оскар обнял монументальную негритянку и ловко повел ее в сложном, полном понятных только знатоку оттенков танце.

Графиня продолжала танцевать и с восторгом рассматривала Оскара.

– Какой смешной дядя! – воскликнула она, когда Оскар в изнеможении опустился на пол. Он имел обыкновение отдыхать, разлегшись прямо на сцене и благосклонно выслушивая похвалы зрителей. – На пол лег, как собачка! Устал, наверное, бедненький… – пропела последние слова графиня, удачно передразнивая речитатив Оскара, что вызвало дружный смех у всех, сидевших за столом.