Исидор Шток - Премьера

• Название: Премьера
• Автор: Исидор Шток
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1975

Один из старейших советских драматургов И.В. Шток начал свой путь в театре в 1927 году. С тех пор им написано более 40 пьес, среди которых «Ленинградский проспект», «Якорная площадь», «Божественная комедия», «Дом № 5» и другие. Исидор Шток вырос в театральной среде, но на пути его к театру было множество преград и сложностей. Этот путь описан в книге «Премьера».

Чрезвычайно достоверны портреты актеров, режиссеров, драматургов, оставивших заметный след в истории нашего искусства. Читатели, особенно те, которым не удалось увидеть ни Н. Мордвинова, ни В. Мейерхольда, пи Н. Охлопкова, многое почерпнут из книги И. Штока, потому что ему посчастливилось знать этих людей, разговаривать с ними о жизни, о людях, об искусстве.

---

– Что же мне делать? – в панике спросил я.

– Сделайся драматургом! Напиши драму. Или комедию. Только не о том, как одна баба стала подмастером. Напиши о комсомольцах. О себе, обо мне, о Нинке, о пролеткультовцах, о Красной Пресне. Напиши о маленьком провинциальном городке, откуда все бегут в Москву, словно чеховские три сестры. Никто не хочет оставаться в родном городе и строить там социализм. А кто же будет строить социализм в городе Пирятине, я тебя спрашиваю? Кто?

– Но, Володя, я не знаю никакого Пирятина. Я никогда не жил в маленьких городках. Всю жизнь только в больших городах: в Петербурге, в Харькове, в Москве.

– Тебе и не надо знать маленьких городов. Опиши Красную Пресню. Только не заставу, не главную улицу, а возьми Курбатовский переулок, Мантулинскую, Малую Грузинскую… Отдели их от Москвы. Вот такие деревянные домики, мальчишки голубей гоняют, все знают друг друга… А вблизи хлебозавод или мукомольная фабрика, гвоздильный заводик, спичечный… И все комсомольцы уехали в Москву. Осталось только три парня. Среди них один очень энергичный, очень талантливый и очень упрямый, который решил свой город превратить во вторую Москву. Да, да, в настоящий огромный город, из которого бы не бежали, а в который все бы стремились. Вот этот парень организует СЛОП – союз любителей обновленного Пирятина. Нет, надо назвать город как-нибудь иначе, а то настоящий Пирятин обидится. Назови его Нырятин. И общество: СЛОН – союз любителей обновленного Нырятина. Слушай, а ты видел когда-нибудь стадо диких слонов в джунглях? Не видел? Я тоже не видел. Не имеет значения. Когда идет такое стадо, оно сметает все преграды на своем пути – заборы, сараи, дома, все сметает! Не попадайся на пути. Вот такое движение поднимают в своем родном городе эти ребята из Нырятина. Пусть твои герои прут вперед, разрушая все препятствия, прут, пока живы, растаптывают, уничтожают обывательщину, затхлость, плесень, мещанство, канареек. И эпиграф возьми у Маяковского: «Опутали революцию обывательщины нити, страшнее Врангеля обывательский быт. Скорее головы канарейкам сверните, чтоб коммунизм канарейками не был побит!» А назови пьесу так: агитка о любви, дружбе и о цели жизни. Понял? А мы с Нинкой придем на премьеру.

– А ты, Володя, поставишь этот спектакль у нас в Пролеткульте?

– Нет. Я поступаю в Архитектурный институт. Актерство бросаю навсегда, ну его! Я окончу Архитектурный и попробую сделать проект нового театра, ну хотя бы у нас на Пресне. Снести к чертям эту старую развалину – Кухню и построить современный, сверхсовременный театр-дворец, наподобие греческих амфитеатров или Колизея, только с современной техникой, с лифтами, движущимся партером, с летающими ложами, с распахивающимся потолком. Пусть во время представления сверху будет лететь гигантское полотно, только что сотканное на «Трехгорке», прямо от станков на сцену. И пусть начинают светиться стены – ведь рядом же завод лакокраски! Новые светящиеся краски, лампионы, огромный оркестр, поднимающийся на движущейся платформе снизу, из-под пола. А потом выдвигаются лестницы, и все идут к Москве-реке гулять. Ведь она тут же, рядом… Спектакли будут ставить Мейерхольд и Маяковский… Как только кончишь писать пьесу про Нырятин, сейчас же начинай писать для нашего театра. Нам с Мейерхольдом и Маяковским понадобятся такие пьесы. Начинай! Заказываю!

Я никогда не видел Володю таким возбужденным, страстным. Наконец-то он высказался. Вот, оказывается, о чем он мечтает.

– А ты, Ниночка, чего ты хочешь?

Ниночка хотела Володю. Со всем его безумием, с проектами, с неустроенностью. Она хотела Володю, и больше ничего…

Прошла эта ночь.

Для нас она была рубежом.

Володя засел за учебники, он готовился к экзаменам в Архитектурный институт.

Ниночка вернулась к мужу, к сыну, к свекрови.

Я начал писать пьесу о Нырятине и о слонах.

Вечерами мы все продолжали встречаться в Пролеткульте.

Красная Пресня была краем театральным. Один конец ее упирался в театр Мейерхольда на Садово-Триумфальной площади. Другой – в Арбат, в Никитские ворота. Там Театр Революции, ГИТИС, Пролеткульт. Рядом Дом печати (ныне Дом журналистов), куда мы бегали в свободное и в несвободное время. И с кем только мы там не встречались! В Доме печати слушали мы первое чтение Маяковским его поэмы «Хорошо!». А через год в Краснопресненском Доме комсомола на Васильевской участвовали в обсуждении комедии «Клоп». Читал Маяковский. Рядом с ним был Мейерхольд. Когда окончилась читка, Мастер стал рассказывать постановочный план комедии, показал эскизы и просил высказаться.

Володя Лавровский и Леня Фридман полезли на сцену и прокричали, что пьеса им очень нравится. Мейерхольд пригласил комсомол Красной Пресни на первое представление. Мы поблагодарили. Мейерхольд просил принять резолюцию, одобряющую пьесу. Мы приняли.

Леня Фридман попросил Мейерхольда как можно подробнее обрисовать его, Мейерхольда, мнение о пролеткультах.

Мейерхольд ответил кратко:

– Мнение самое плохое. Перспектив не вижу. За деятельностью Пролеткульта не слежу.

Мы были очень огорчены.

Мейерхольд усиленно репетировал «Клопа», а мы, пролеткультовцы, выселенные из особняка на Воздвиженке (здание понадобилось отдать заграничному посольству), оказались под одной крышей с театром Мейерхольда. Помещение бывшего театра Зона разрезали по вертикали, Пролеткульту досталась левая сторона, там, где было кино «Зеркальное», а в первые годы нэпа казино. Новоявленные нэповские богачи проигрывали там целые состояния в рулетку, транткарант, девятку.

Двери от театра Мейерхольда к Пролеткульту были тщательно замурованы. Но все же мы ходили к мейерхольдовцам на спектакли и на репетиции, дружили с актерами.

Наступила генеральная репетиция «Клопа», устроенная специально для краснопресненского комсомола, как Мейерхольд и обещал.

Спектакль кончился, и разразился скандал.

Актерам много хлопали, они кланялись. Кланялись Маяковский и Мейерхольд. Затем на просцениум вышел Мейерхольд и обратился к зрительному залу:

– Ну как, понравилось?

Зрительный зал хором ответил:

– Спасибо!

Мейерхольд сказал:

– Нужен комсомолу наш театр?

– Очень! – сказал зрительный зал.

– Ну так вот, – сказал Мейерхольд, – мы просим вас сейчас вынести резолюцию и послать Совету Народных Комиссаров о том, что комсомол Красной Пресни требует, чтоб помещение, занимаемое Пролеткультом, было немедленно передано театру Мейерхольда. Вот резолюция.

И Мейерхольд прочитал проект резолюции.

Тут вскочил Володя Лавровский. За ним я. За нами Ниночка Барова. За ней Леня Фридман. И мы стали кричать:

– Провокация! А куда же девать Пролеткульт?!

Мейерхольд закричал:

– Куда угодно!

Тогда я побежал по проходу к сцене и закричал:

– Стыдно, товарищ Мейерхольд, травить родственную организацию!

Мейерхольд взбеленился и закричал:

– Не родственную! Пролеткульт мне не родственная организация!

В этот же миг ко мне подбежал молодой артист театра Мейерхольда Валька Плучек, схватил меня за рубашку и закричал:

– Сюда пробрались пролеткультовцы! Бей их!

И ударил меня и порвал на мне рубашку.

Я в долгу не остался. Нас рбзняли. Мейерхольд ушел. Так окончилась история с резолюцией.

И началась моя дружба с Плучеком, которая длится уже пятый десяток. Он, как вы знаете, народный артист, как некогда был Мейерхольд, главный режиссер Московского театра сатиры, интерпретатор драматургии Маяковского, возродивший эту драматургию для современной сцены после многолетнего перерыва…

А потом я покинул Пролеткульт, осточертело мне актерское дело, да и мешало работать над пьесой.

На премьере «Бани» у Мейерхольда я был, это было тягостное и малолюдное зрелище, неудача Мастера. Он уехал вместе с Зинаидой Райх за границу.

С «Трехгорки» меня и Володю Лавровского уволили. Кухню собирались ломать.

Мы с Володей, с Ниной, с Плучеком почти не виделись. Я сидел целыми днями над будущей пьесой о Ныря-тине.

И вдруг мы все встретились 17 апреля 1930 года на похоронах Маяковского во дворе Союза писателей. Это была тяжелая встреча.

Мы очень любили, мы обожали Маяковского, старались не пропустить ни одного его вечера в Политехническом музее и Доме печати. Мы знали, что он гений поэзии.

На балконе Союза писателей выступает Луначарский.

Вместе со всеми другими районами двинулась к гробу и Красная Пресня. Она была ближе других к Кудринской – площади Восстания, к улице Воровского. Все прилегающие улицы и переулки были запружены народом. Москва хоронила своего поэта.

Михаил Кольцов попросил подвинуться шофера на грузовике, сел за руль и повел траурный поезд.

Если внимательно и медленно смотреть кинохронику этого дня, то можно видеть идущих за грузовиком Володю Лавровского, Валю Плучека, Ниночку Барову, меня…