Сергей Петров - Абсолютное программирование

• Название: Абсолютное программирование
• Автор: Сергей Петров
• Жанр: Социально-психологическая фантастика

---

Разошлись в половине четвертого. Близился рассвет. Ночевать нас определили в маленькие коттеджики, рядком стоявшие вдоль бетонного берега небольшого чистенького искусственного озерца. В коттеджике две комнатки, кухонька с чайником и санузел, один на двоих. Соболев отправил нас с Ричардом в один коттеджик, самый крайний. Наверное, в этом его решении совместились и расчет, и случайность, и очевидность. Как бы там ни было, я поняла, что вечер еще не окончен.

Так оно и вышло. Спустя десять минут, как я, приняв душ, голышом улеглась в хрустящие прохладные простыни, в дверь осторожно постучали.

– Входите, Ричард, открыто!

– Простите, Маша, я не помешал вам? Вы, наверное, устали и хотите спать.

– Входите, входите, Ричард. Что у вас там за спиной? Доставайте.

Естественно, за спиной у него оказалась плоская походная фляжка и пара русских граненых стаканов из стандартного гостиничного комплекта «графин-стаканы-поднос».

Развезло его с первого глотка. Сидя в постели и прикрываясь простыней, я наблюдала, как лощеный джентльмен и успешный международный менеджер быстро превращается в жалкое трясущееся существо, неожиданно для себя, на взлете карьеры оказавшееся в шаге от полного жизненного краха. Можно только удивляться, как легко способен сломаться человек, проделавший такое восхождение по служебной лестнице, и наверняка по головам своих конкурентов.

Размазывая слезы по щекам, он рассказывал мне, как трудно далась ему эта должность, как он вкалывал всю свою жизнь, как сложно у него в семье, как он ни черта не понимает в этих русских, как его мучают подозрения насчет Соболева, как важно для него, чтобы носитель пошел в срок и в полном объеме. И еще он расспрашивал меня, что означает застолье, на котором мы только что присутствовали. В чем смысл? Сидели мужчины, солидные занятые люди, ели и пили в меру, пели песни под гитару. Говорили про работу, про рыбалку, про футбол, про политику, травили анекдоты. Ну и что в этом полезного? Все друг друга давно знают, ничего нового не сказали. Странные вы, русские.

Ричард не нуждался в ответах на его вопросы. Ему не нужна была женщина. Ему не нужен был даже живой слушатель. Если бы ему не подвернулась я, он бы точно также надрался наедине с гостиничной стенкой и изливал бы душу ей.

Кончилось все, как и следовало ожидать, постелью. Конечно, по моей инициативе. Затащила беднягу под простыню, испытав острый приступ жалости, дура. По-моему, он даже не до конца сообразил, что с ним произошло. Так и уснул, уткнувшись носом мне в сиську, как малый ребенок. Тихонько встала, поменялась с ним комнатами, перетащив туда-сюда шмотки, и до самого восхода солнца голая, как русалка, просидела на подоконнике, глядя на гаснущие равнодушные звезды и глотая вперемешку горький сигаретный дым, горькие слезы и горькое пойло из ричардовой фляжки…

…Оказалось, что пуск назначен на 17 часов 21 минуту. День предстоял быть заполненным предпусковыми хлопотами. Соболеву и остальной братии стало не до нас с Ричардом, поэтому с утра генерал любезно выделил нам тряский армейский «уазик» и сопровождающего – молоденького офицерика, который все оставшееся до пуска время развлекал нас экскурсиями по рассекреченным историческим местам космодрома. Похмельный Коллмэн, судя по неуверенным попыткам ухаживания, кое-что из прошедшей ночи все-таки вспоминал, или, по крайней мере, догадывался, но я вела себя с ним так же ровно, как и вчера, и во все предыдущие дни, так что он в конце концов выбрал правильную линию поведения и отклеился.

К четырем часам, когда все достопримечательности оказались осмотрены и облазаны, вся положенная нам на день порция пыли проглочена, а жара выжала из наших липких тел последние капли жидкости, нас привезли-таки на пусковую. Суета вокруг ракеты улеглась, лишний народ, судя по всему, разогнали. Остались в основном те же мужики, с которыми мы вчера сидели за столом, да несколько человек боевого расчета. Как только наш «уазик» подрулил к краю бетонной площадки, Соболев, на полголовы возвышавшийся над фуражками военных, обернулся и, размахивая руками, заорал на корявом английском:

– Рич, топай сюда! Сейчас ритуал совершать будем!

– Что он говорит? – обратился ко мне окосевший от жары и пыли Коллмэн.

– Он зовет вас принять участие в традиционном ритуале. Идите, Ричард.

– Что за ритуал?

– Ничего опасного. Соболев объяснит. Просто чтобы ракета хорошо полетела. Это в ваших интересах, не так ли?

– Да-да, конечно. А вы, Маша, будете принимать участие в ритуале?

– Нет, наверное. Идите, Ричард, я отсюда понаблюдаю.

Сопровождающий капитан Коля, кое-что, как выяснилось, кумекающий по-английски, во время нашего диалога спрятался за «уазик» и там, присев на корточки, одиноко боролся с приступом хохота.

Ничего не понимающий Коллмэн добрел до Соболева. Вся остальная сцена достойна стать кульминацией в театре абсурда. Соболев что-то долго объяснял Коллмэну, продолжая размахивать руками. Коллмэн, не до конца соображая, чего от него хотят, ошалело оглядывался на меня. Я успокоительно махала ему рукой: дескать, делайте, что вам говорят, так положено. Остальная компания наперебой подавала Соболеву советы, как получше объяснить американцу его задачу. Потом, когда Коллмэн, наконец, пожал плечами в знак неуверенного согласия, толпа принялась ходить вокруг пусковой установки и выбирать место для совершения ритуала. Долго изучали хвостовую часть пускового контейнера, но пришли к выводу, что она расположена все-таки высоковато. Предложение притащить стремянку не прошло. Гигантские колеса транспортера тоже висели в воздухе, но над самым бетоном. Однако Соболев отверг и эту идею: «Мы же не шофера, в конце концов!» В итоге согласились подвергнуть ритуалу одну из шести мощных гидравлических опор, на которых вывешивалась вся установка. Генерал, Соболев и Коллмэн выстроились рядком и принялись расстегивать брюки. Я отвернулась и прикрыла глаза рукой. Тройное радостное журчание разнеслось над степью. Капитан Коля за «уазиком» встал на четвереньки и заржал в полный голос.

На двухкилометровую отметку нас привезли за полчаса до пуска. Здесь уже толпились репортеры со своей раскоряченной техникой, жевали бутерброды с семгой и заливали их сверху кока-колой. По лицам хорошо читалось, что хлебосольный Соболев не забыл обеспечить ночной досуг и для журналистской братии. Интересно, что они там сейчас наснимали своими телевиками во время совершения ритуала? При нашем появлении раздались жиденькие аплодисменты.

– Машка, отойди-ка сюда, – сказал мне Соболев негромко, пока истосковавшаяся по информации пресса обгладывала Коллмэна. – Слушай, чего скажу. Во время пуска, особенно если по трансляции услышишь что-нибудь не то, посматривай на меня. Я дам знак. Ни о каких проблемах, тьфу-тьфу-тьфу, не вздумай им ничего перевести. Они все по-русски ни бум-бум, я специально таких в Англии отбирал. Не дай Бог, конечно, но испытания всего лишь летные, всякое может случиться. На тебя вся надежда. Поняла?

Я кивнула.

– Ну умница. Топай, – Соболев мягко развернул меня своими ручищами в сторону прессы и не удержался – слегка хлопнул ладонью по попке. Это у него такая благодарность за хорошую работу. Прошлой ночью.

…Знакомый с младенчества по телерепортажам, кинохронике и научной фантастике обратный отсчет, как и положено, закончился командой «пуск». Далекая загогулинка пусковой установки мгновенно, словно из пленки вырезали кадрик, и беззвучно окуталась молочно-белыми клубами дыма. Было прекрасно видно, как в разные стороны разлетаются какие-то детали пускового устройства – наверное, по ним ракета скользила внутри контейнера. Сама она – худенький темный штришок в центре плоского, ограниченного горизонтом пустынного круга, – зависла, вышибленная из контейнера пороховым зарядом, над белой неподвижной кучей. Двигатель не работал. Даже я, человек, далекий от проблем Соболева, ощутил в эту долю секунды сосущую тревогу – неужели провал? И сразу полыхнуло лезвие пламени, разметав пороховой дым и заменив его другим, более темным и более живым. Тут до нас дошел звук – сначала хлопок, за ним пауза, и потом обвальный грохот, закладывающий уши и вызывающий желание присесть, закрыть голову руками и покорно ждать конца света. Ракета быстро-быстро, и все быстрее, как будто цепляясь за невидимый канат или сидя на растущем дымовом столбе, стала карабкаться в бесцветное горячее небо. Дымовой столб начал крениться, не выдерживая ее тяжести, но она упорно ползла ввысь и вправо, уменьшаясь и унося с собой сверкающий факел и гаснущие громовые раскаты.

Тогда стала слышна трансляция. Пятнадцать секунд – полет нормальный. Двадцать секунд – полет нормальный. Отсчеты шли каждые пять секунд. Я переводила, стараясь улавливать смысл сообщений, чтобы не пропустить того, о котором говорил Соболев. Отработала первая ступень. Отработала вторая ступень. Полет нормальный. Разгонный блок. Полет нормальный. Разделение. Пуск прошел успешно.