Яков Харон - Злые песни Гийома дю Вентре : Прозаический комментарий к поэтической биографии.

• Название: Злые песни Гийома дю Вентре : Прозаический комментарий к поэтической биографии.
• Автор: Яков Харон
• Издательство: «Книга»
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1989
• ISBN: 5-212-00226-5

Пишу и сам себе не верю. Неужели сбылось? Неужели правда мне оказана честь вывести и представить вам, читатель, этого бретера и гуляку, друга моей юности, дравшегося в Варфоломеевскую ночь на стороне избиваемых гугенотов, еретика и атеиста, осужденного по 58-й с несколькими пунктами, гасконца, потому что им был д'Артаньян, и друга Генриха Наваррца, потому что мы все читали «Королеву Марго», великого и никому не известного зека Гийома дю Вентре?

Сорок лет назад я впервые запомнил его строки. Мне было тогда восемь лет, и он, похожий на другого моего кумира, Сирано де Бержерака, участвовал в наших мальчишеских ристалищах. «Свой фетр снимая грациозно, на землю плащ спускаю я» соседствовало в моем рыцарском лексиконе со строками: «Пустить вам кварту крови квартой шпаги поклялся тот, кто вами оскорблен». Но, в отличие от Сирано, который жил только в моем воображении да в старой серовато-чернильной книжке Ростана, Гийом (это я уже тогда знал) существовал в реальности — в городе Абан за Уральским хребтом. У меня было даже доказательство его присутствия на земле — часы, подаренные мне, часы, на золотом корпусе которых стояли мои инициалы АКС, сплетенные в причудливый вензель.

Нет, нет, читатель, это не бред воспаленного воображения—это наша жизнь, умеющая сплести из нитей чистой, неприкрашенной правды ковер-самолет, или шапку-невидимку, или судьбу Гийома дю Вентре.

Извольте, оставим романтическую часть этой истории, возьмем ее вполне реальные очертания, которые можно подтвердить документами из личного дела, досье, переписки или метрикой, ратентом, справкой о реабилитации.

Жил-был человек по фамилии Харон, хромировал бабки и преподавал во ВГИКе, дирижировал оркестром и валил двуручной пилой кедры, изобретал многоканальную систему звукозаписи и карусельный станок по непрерывной разливке чугуна, присутствовал на премьере «Броненосца „Потемкин"» в Берлине и при убийстве царевича Димитрия в Угличе, бил ломом лунки под взрывчатку и учил сына произносить букву «р» непременно в слове «синхрофазотрон». Был поэтом и педантом, вольнодумцем и ортодоксом, болел всеми болезнями своего времени и имел к ним пожизненный иммунитет. Был похож на птицу и вообще, и в смысле «мы вольные птицы; пора, брат, пора». И умер в благополучной Москве от лагерного туберкулезного удушья, перехватившего вздох легких.

Вам уже стало понятнее, читатель? Значит, мы на верном пути.

---

…Боже, как стыдно, когда вспоминаешь! Может, и в нашей тяге к дю Вентре одним из подспудных стимулов соучаствовало желание самоутвердиться, испытать: на что ты способен? Не знаю: об этом мы с Юркой никогда не говорили, да и когда мы с ним познакомились, каждый из нас уже чему-то успел научиться — не только дрова колоть, но и этому тоже.

А тогда, в самом деле, я был еще зеленым юнцом и не знал и не умел простейших вещей. Я не знал, что «объявить голодовку» — сентиментальная чушь прошлого века, потому что нынешняя техника питательной клизмы практически доступна любому санитару, для этого не надо даже переводить арестанта в тюремный госпиталь. Я не знал, что у следователя есть определенный план — не стратегии следствия, а план в смысле производственном — то есть что он обязан ежемесячно обеспечить бесперебойную отправку определенного контингента арестованных если не на суд (за отсутствием состава преступления), то хотя бы в лагерь. Через Особое совещание, через «Тройку» или как там уж придется, но все равно обязан,— если не хочет сам попасть за решетку. Я не знал еще формулы «у нас ошибок не бывает». Я не знал, что нет на свете ничего вкуснее черного хлеба, хотя бы и тюремного.

…Вскоре вслед за мной в камеру ввели — нет, втолкнули, швырнули человека в форме НКВД, с которой нарукавный шеврон с эмблемой сорвать не успели. Утерев кое-как кровь с лица и переведя дух, он улыбнулся и сказал:

– Пустите-ка, ребята, на нары вне очереди. Стажа набрать все равно ж не успею: сами понимаете, с нашим братом разговаривают иначе, чем с вами…

Ночью его увели — по формуле «с вещами», которых у него не было. Даже обуви не было, он пришел в носках.

Я точно помню: никто в камере не сказал ничего насчет скорпионов в банке или чего-то такого, что так напрашивалось, как мне представлялось. Этого я тоже еще не знал — насчет всякого скоропалительного комментирования. Я-то прежде «за словом в карман не лазил», как это называется. А надо, оказывается, лазить. И лучше лазить подольше и совсем не вытаскивать никаких слов, чем выпаливать первые попавшиеся. И не потому вовсе, что «молчание — золото», а потому только, что, пока ты молчишь, ты и людям и сам себе не так противен.

Сказать мало слов — это не значит сказать мало. Может, наш дю Вентре избрал сонет за его априорное малословие? Не знаю, мы и об этом с Юркой никогда не говорили. Юрка вообще-то производил впечатление человека скорее молчаливого — в общем, не мне чета. Но я-то знаю, что говорил он не так уж мало. Если, разумеется, мерить не количеством слов, а их содержанием.

И еще я не знал и даже мысли не допускал, что можно, оказывается, получить десять лет — хоть за дело, хоть «ни за что ни про что», это мне казалось второстепенным,— и остаться жить. Жить — это ведь работать, любить, увлекаться поэзией и музыкой, или выращиванием кактусов, или собиранием билетиков с шестизначным номером, сумма цифр которого… А в тюрьме или лагере — разве это жизнь?

И что такое жизнь?!

21 МОИ СТИХИ

Агриппе д'Обинье

Сто лет спустя школяр или поэт —

Не Альда ли Мануция [20] потомок? —

Из недр архивных извлечет на свет

Моих сонетов уцелевший томик.

Сквозь мрак веков, раскрыв забвенья гроб,

Воскреснет дю Вентре на книжной полке.

Ханжи-философы нахмурят лоб,

А молодежь полюбит втихомолку:

Я гнев и гордость властно в ней зажгу —

Пускай без страха вденет ногу в стремя,

Пусть бросит жизнь наперерез врагу!..

Как колокол в дни бедствия звеня,

Стихи мои встают навстречу дням:

Готовься к бою, сумрачное Время!

22 УСЕРДНЫЙ УЧЕНИК

Палач купил в Марселе обезьяну:

«— Ну что за умница! и так ловка!

Вот будет радость деток велика,

Когда ее учить проказам стану!..»

Недолго терла бойкая плутовка

Хвостатым задом школьную скамью:

Стащила у хозяина веревку

И… за ночь удушила всю семью.

…Болтают, обезьяны входят в моду.

Я слышал: не жалея средств и сил,

Карл Валуа готовит для народа

Забаву наподобие Васси. [21]

Молитесь, дети: Господи, спаси

От обезьян де Гизовой породы!

23 НАПРАСНЫЙ ТРУД

Бог сто веков наводит свой порядок:

Послал потоп, на ранги разделил

Господ и чернь, непьющих и кутил,

Завел чертей и ангелов отряды —

Порядка все ж никак не водворил:

Воруют все, кинжалом сводят счеты,

Принц с девкой спит, с маркизою — пастух,

Империями правят идиоты,

Попы жиреют, мрут в нужде сироты,

И Господа ругают хамы вслух.

…Когда дворцы и церкви будут срыты,

Порядок водворится — без господ:

Давно подозревает мой народ,

Что лучше быть не набожным, но сытым.

24 ВОРОНЬЁ

Гиз-дурачок и жирный кардинал,

Святейший Лис, сколачивают Лигу:

Готовят нам, французам, рабства иго,

А Родине — кровавый карнавал.

Их королева-мать снабжает ядом,

Брат короля им свой совет несет,

Испанцы платят золотом за всё —

Каких еще помощников им надо?

Попы, солдаты — каждый рвет свое.

Над трупами жиреет воронье,

И бродят по дорогам толпы нищих.

Растут нужда и горе с каждым днем.

Когда ж ты поумнеешь, Жак Боном [22] ?

Не время ль кулаки размять, дружище?

25 1572, АВГУСТА 24-Е

Огнем и сталью пахнут эти дни.

Кресты, костры — и кровь. Идет охота:

Католик убивает гугенота

Под колокол аббатства Сен-Дени.

Король перебирает зерна четок,

Француза на француза натравив…

Смотри, мясник,— не сбиться бы со счета!

Смотри, не захлебнуться бы в крови!

Я все не верю: правда или бредни

Весь этот ад? Чтоб жизнь свою спасти,

Наваррский вынужден идти к обедне!

А Колиньи [23] переплывает Стикс…

Придет ли день, когда в стране моей

Не станет ни попов, ни королей?!

26 ОБЕТ

Замок тяжелый на сердце повешу,

Запру на ключ рой мыслей и страстей.

Все, чем был счастлив я, все, чем был грешен,

Укрою в тайниках души своей.

Без клятв — к чему слова? — кинжал из ножен!

Тверди варфоломеевский урок!

Пусть не уймется гневный твой клинок,

Пока ты жив, а враг не уничтожен!

Сломил кинжал — хватай с дороги камень,

Рази врага прадедовской пращой,

Колом, зубами, голыми руками

И, обезумев,— бешеной слюной.

…Мечты, любовь и все, что мне любезно,

Замкну на ключ. И ключ закину в бездну.

27 НОЧЬ СВ. ВАРФОЛОМЕЯ

Сквозь дым — неумолкающий набат,

И пламя, жадно лижущее стены,

И окровавленные волны Сены,

И крики, и горящих трупов смрад…

Под сенью ночи в переулках рыщут

Повязки белые — из дома в дом.

Во всех домах, отмеченных крестом,

Святым крестом указана добыча!

Набат, набат!.. Благословляет небо,

Попы благословляют и король —

Детей и женщин льющуюся кровь,

Весь этот черный бред, всю эту небыль…

Где брат твой, Каин? Ты молчишь? Убит!

Чья кровь клеймом на лбу твоем горит?!

28 ДОБРЕЙШЕМУ ИЗ ВАЛУА

Ты будешь спать. Не потревожат сон

Ни яростный набат Варфоломея,

Ни вопли жертв. Умолк последний стон.

Приказ исполнен. Жертвы коченеют.

Ты будешь пить. Не обратится в кровь

Твое вино, и призраком Медузы

Пред королем своим не встанут вновь

Изрубленные на куски французы.

Ты будешь жить. Забудь про эту бойню,

Спи, пей, молись, повелевай спокойно,

Пока Судьбы не грянет приговор:

Взойдут плоды кровавого посева —

Для новых битв отточим шпаги гнева,

А для тебя, король-мясник,— топор!

29 ЗЕЛЬЕ ГЕКАТЫ

Еще и сорока нельзя вам дать:

И ручки пухлые, и голос жирный…

Мильон экю за тайну эликсира

Вы заплатили, королева-мать!

Его варил астролог Нострадамус [24] ,

Мессер Рене [25] на ядах настоял;

Монлюк [26] , де Гиз, Таванн и кардинал

Размешивали грязными руками.

Бокал бессмертья полон до краев —

Вдова сосет, захлебываясь, кровь

Шестидесяти тысяч гугенотов…

Врешь, ведьма,— ты не доживешь до ста!

Я вижу день — народ сметет, восстав,

И королев, и королей со счетов!

30 НОЧНЫЕ ТЕНИ