Андрей Гуляшки - Последнее приключение Аввакума Захова

• Название: Последнее приключение Аввакума Захова
• Автор: Андрей Гуляшки
• Издательство: Балкан
• Жанр: Шпионский детектив

---

Дело, однако, не зашло так далеко лишь благодаря этой недостойной личности — Найдену Кирилкову. Ведь ему вообще ни до кого и ни до чего нет дела. Даже в этой зловещей ситуации он остался верен себе. Пока мы, перепуганные до смерти, стояли окаменев, он спокойно забрал из рук профессора склянку, потом взял графин с водой и силком заставил профессора сделать несколько глотков. Вода залила профессору подбородок, и, хотя это зрелище было весьма неблагопристойно, нашего Кирилкова ничто не могло смутить. В конце концов вода подействовала на профессора успокаивающе, и он пришел в себя.

Обычно его взгляд пронзал, но сейчас он просто убивал. Профессор посмотрел на нас так, что мы невольно отступили на шаг назад, а Марина вцепилась в мою руку, словно ждала, что ее сейчас схватит какое-то чудовище. Не будь я сам в эту минуту испуган и растерян, я благословлял бы этот ее страх.

— Кто взял склянку с нашим «Новым — У-1» и на ее место поставил вот эту, с какой-то дрянью! — напустился на нас профессор, и мы чуть не свалились на пол.

— Между той склянкой и этой нет никакой разницы, — глухо, каким-то не своим голосом заметил Войн Константинов. — И этикетка та же.

— Этикетка, может, и та, но содержимое склянки совершенно другое! — снова взревел профессор.

— Не понимаю, — беспомощно разведя руками, сказал Войн Константинов. — Ведь сейф был закрыт на оба запора?

— Как я запер на два ключа, так и открыл его сегодня! — бросив на Война косой взгляд, продолжал профессор.

— Ну, хорошо, — заговорил Недьо Недев и откашлялся. — Но ведь и печать на двери была не повреждена! Когда мы пришли, она же была цела!

— Печать была цела, и несгораемый шкаф был закрыт на два запора, а склянка с нашим вирусом подменена!

— Хм! — многозначительно произнес Найден Кирилков.

— Что вы хмыкаете? — накинулся на него профессор, сверля взглядом.

— Извините, но вы рассказываете басни. Разве может войти в наше помещение человек, не сломав печати? И неужели он может взять из несгораемого шкафа нашу склянку и поставить на ее место другую, не отворив его дверцы?

— Раз нашей склянки нет, значит, может! — отчеканил профессор и стукнул ладонью по столу.

— В таком случае похититель был созданием бестелесным, да еще и в шапке-невидимке! — заявил, дерзко рассмеявшись, Найден Кирилков.

Пока происходил этот разговор, Войн Константинов успел исследовать каплю содержимого новой склянки и уныло, даже с отчаянием качая головой, сказал:

— Это самый невинный питательный отвар. В нем только безвредные бактерии, и ничего больше.

Все молчали. Прошла минута, другая. В помещении стояла такая тишина, что было слышно, как в окошко стучит дождь.

— Как исчезла склянка — это, может быть, действительно загадка, мистика, — резко сказал, поднявшись со стула, профессор, и мы увидели, что плечи его вдруг поникли, отчего руки стали очень длинными. — Мистика это или нет — не знаю. Меня сейчас тревожит другое! — возбужденно продолжал он, облизнув пересохшие губы. — Меня тревожит то, что опасности подвергается жизнь людей. Наш чумоподобный вирус явно находится сейчас в чьих-то чужих, может быть, даже во вражеских руках! — Он продолжал стоять еще какое-то время, глядя куда-то в пространство, потом снова заговорил, но уже обычным мягким голосом: — Прошу вас не выходить отсюда, пока я не сообщу о случившемся главному директору!

Ссутулившись, но твердым шагом он пересек зал и вышел.

* * *

У человека самая счастливая пора жизни — юность, а самая счастливая пора юности — каникулы. Будучи гимназистом, я проводил летние каникулы в деревне, у своего дядюшки. Там на сеновале я принял решение стать астрономом. В основе этого решения, разумеется, была моя врожденная склонность к математическому и логическому мышлению — качество, свойственное людям сурового характера. Конечно, мое увлечение астрономией было обусловлено и другими обстоятельствами. Два из них, хотя сами по себе и незначительные, все же должны быть, как мне кажется, упомянуты. А именно: прежде всего сеновал, а затем — мое соседство с Теменужкой.

В те годы — первые годы после Девятого сентября — сеновалы еще существовали, но исторически они уже были обречены, и потому их не чинили, не поддерживали, а бросили на произвол судьбы. Верхний этаж дядюшкиного сеновала был разобран, остались только опорные балки, так что я мог вести астрономические наблюдения во всех четырех направлениях небесной сферы. Я всегда любил глядеть на небо, мысленно скитаться между бесчисленными светилами, сплетающимися в причудливые лозы с гроздьями золотых и серебряных звезд. Я по сей день храню в душе следы давнишней любви, но разве могут сравниться нынешние уравновешенные, отстоявшиеся годы с той юношеской порой?! Ну, словом, передо мною со всех сторон открывался горизонт, а разметанная ветрами, довольно большая часть кровли над моей головой позволяла мне переводить взгляд и на центральную часть небосвода.

Само собой разумеется, наблюдения свои я вел невооруженным глазом. Иногда изучал небо, лежа на спине, но случалось, сидел, свесив ноги у входа, который был обращен к дому Теменужки, и вглядывался в западную часть небесной сферы. Сидеть на дощатом пороге и наблюдать оттуда было очень удобно, поэтому, наверное, западную часть неба я изучил лучше всего.

Я приносил сюда книги, в которых рассказывалось о древнегреческих мифах, связанных с происхождением созвездий. С каким наслаждением читал я о Кассиопее, об Андромеде, о Волосах Вероники! Иной раз мне казалось, что моя быстроногая, как козочка, соседка бежит по Млечному Пути и, то и дело укрываясь между звездных лоз, лукаво предлагает мне поиграть в прятки. Теменужкиным проделкам не было конца! Поэтому я как-то позвал ее к себе на сеновал, чтобы подробно и систематично открыть ей самые важные уголки небесного свода. > Она тотчас же согласилась и, когда уже достаточно стемнело, перелезла через забор и протопала босыми ногами по нашему двору. В какой чудесный дворец сразу же превратился мой сеновал! И даже не в дворец — эка важность дворцы, населенные невеждами и умственно убогими вельможами! Он преобразился в обсерваторию, которая как будто бы стояла на земле, а в действительности парила в пространстве и каждую секунду меняла свои координаты по отношению к дядиному двору и сливовому саду Теменужкиного деда.

Кроме Волос Вероники, я показал Теменужке еще несколько созвездий и о каждом из них рассказал связанную с ним легенду, причем без сокращений, слово в слово. Теменужка сперва слушала с большим вниманием, но потом, не знаю почему, стала рассеянной, внезапно ее что-то встревожило, и она, даже не сказав мне «доброй ночи!», соскочила со второго этажа сеновала прямо на землю — хотя это было довольно высоко — и ловко, как козочка, перемахнула через изгородь к себе во двор.

Я потом намекал было ей, что следовало бы возобновить занятия астрономией, но она кривила губы и не хотела даже слушать. Тогда я пообещал Теменужке дать звездную карту и решил, что вместо «Волосы Вероники» я напишу на ней «Волосы Теменужки». Но и эта грубая фальсификация, которой я мог навсегда осквернить свою душу, не произвела на нее впечатления. Вскоре она стала ходить на прогулки с одним моим одноклассником, который понятия не имел об астрономии, не знал никаких древних легенд и нисколько не волновался при мысли о загадочном сиянии переменных звезд. Однажды — разумеется, случайно — я увидел, как мой одноклассник обнимал ее. Я только было повернулся, чтобы вести наблюдения за восточной частью небосвода, а они в этот момент шмыгнули в заросли верб у старой водяной мельницы. Как астроном-любитель, я обладаю весьма острым зрением и потому сразу же заметил их. Да что еще другое умеет этот парень, кроме как обнимать? Я его хорошо знал — он мог бы, не колеблясь, продать дюжину Андромед и Кассиопей, чтобы купить себе пачку сигарет. Он полный невежда, да к тому же еще и грубиян. А как иначе это назвать? Вчера только познакомился с девушкой — и сразу обниматься. Но так ей и надо — Теменужке! Она это заслужила. Когда-нибудь, вспомнив о том, что было, она покраснеет от стыда, еще как покраснеет. Но будет безнадежно поздно. Так я думал тогда и, чтобы забыть обеду, искал на в небе сверхновые звезды.

На конкурсных экзаменах в университет я получил по математике позорную тройку, и мои мечты об астрономии увяли. Это первое в жизни крушение надежд я переживал очень болезненно. Возникла реальная опасность превратиться в ипохондрика, но, когда я был, что называется, на краю пропасти, меня вдруг осенила спасительная мысль. В конце концов, астрономия, хоть и оперирует математическими формулами, все же наука романтическая, сказал я себе, а ты, братец, по натуре человек трезвый, реалистический, с суховатым душевным настроем, склонный больше всего к суровому солдатскому образу жизни. Вот тогда мне впервые пришла в голову мысль, что я, в сущности, солдат и что моему душевному складу присущи солдатские добродетели. Так или иначе, сказал я себе тогда, астрономия не моя наука, хотя я люблю звезды и могу часами слоняться по небесным тропинкам. Надо заняться чем-то более земным, дельным, это мне больше сгодится. Так я сказал себе и твердо решил поступить на ветеринарный факультет. Там конкурс не бог весть какой, и потому есть шансы на успех. Экзамены я сдал отлично, а когда закончил институт, сразу же был направлен по распределению в Родопы. Если судьба вознамерилась что-то с тобой сделать, она загодя готовит все ходы. Подумайте: мне надо было провалиться по математике в университете, надо было поступить на ветеринарный факультет, надо было получить направление в Родопы, чтобы в конце концов встретиться с Аввакумом и стать его биографом.