Андрей Гуляшки - Дождливой осенью

• Название: Дождливой осенью
• Автор: Андрей Гуляшки
• Издательство: Свят
• Жанр: Шпионский детектив
• Год: 1990

Два последних расследования принесли капитану Захову немалую славу. За Аввакумом начинают охоту западные спецслужбы. Чтобы предотвратить раскрытие своего лучшего агента полковник Манов принимает решение временно законсервировать Захова. Тот снова возвращается к своей гражданской специальности — археологии, прерывает все контакты с госбезопасностью и по совету начальства меняет квартиру.

Захов поселяется на юго-восточной окраине Софии в доме, где управляющим является отставной подполковник медицинской службы Свинтила Савов. У внучатой племянницы управляющего Виолеты есть жених — молодой режиссер кинохроники Асен Кантарджиев. Аввакум с ним знаком — встречались полтора года назад в Родопах, где Археологический институт производил крупные раскопки. Между ними тогда возникло странное мальчишеское соперничество. Теперь оно возобновилось — то Аввакум тайно идет по пятам Асена, то Асен скрытно проникает в комнату Аввакума. Но Захов не считает это пустым ребячеством. Оно задается вопросом — кто такой Кантарджиев: «маниакально увлекающийся трюками и фокусами субъект» или вражеский шпион?

---

— Да… — Асен закурил и жадно затянулся. — Там никто не мог сразу догадаться, в чем секрет… Только ты… Ну, а если бы ты не видел, как я нес зеркала, то все равно догадался бы?

— Определенно, — подтвердил Аввакум. Асен вздохнул и залпом допил вино.

— Теперь мы уже не квиты, — сказал Аввакум. Оба замолчали.

— Да, теперь ты обставил меня, — со вздохом признался Асен и понурил голову.

— Это в порядке вещей, — сказал Аввакум. — Твоей несравненной ловкости я противопоставляю одно скромное качество: умение наблюдать. Поэтому я всегда буду в выигрыше.

— Больно уж ты самоуверен, — озлился Асен, и глаза его сердито сверкнули. — Грош цена твоей наблюдательности, я уже в этом убедился, когда из-под носа у тебя вытащил ручку. Забыл, что ли?

— Второй раз проделать такую штуку тебе вряд ли удастся, — усмехнулся Аввакум.

Некоторое время оба молчали. Потом Аввакум вынул из портмоне серебряную монету и стал подбрасывать ее на ладони. По неправильной овальной форме и матовому мягкому блеску было видно, что монета древняя.

Злые огоньки в глазах Асена сразу угасли, а на лице отразились любопытство и алчность хищника.

— Какая красивая монета! — мечтательно произнес он и судорожно глотнул. — Чудесная монета. Откуда она у тебя?

— Греческая монета четвертого века до нашей эры, — пояснит Аввакум. — На одной стороне вычеканена Афина Паллада, а на другой — великий Перикл. Была в ходу во время расцвета афинского государства. Приносила своим владельцам оливковое масло и рабынь, слоновую кость и гетер, избирательные бюллетени и почетное место на Олимпийском стадионе. И много других приятных вещей… Нравится тебе?

— О! — воскликнул Асен. — Значит, она приносит счастье ее обладателю. Чудесная монета.

«Жаден, обожает блестящие побрякушки, — мысленно дополнил Аввакум портрет режиссера. — Хищный и честолюбивый… Что за букет, создатель! — Он беззвучно рассмеялся.

— Ты чего смеешься? — спросил Асен, насупившись.

— Меня рассмешила твоя мысль, будто эта монета приносит ее обладателю счастье. Она у меня уже три года.

— Значит, ты счастливый человек, — сказал Асен.

— Очень, — подтвердил Аввакум. — Я действительно счастливец. Говорят, что счастливые люди щедры, и это похоже на истину. Потому то я с удовольствием дарю тебе сию античную монету. Возьми ее на память. Пусть она напоминает тебе сегодняшний урок: хороший глаз всегда берет верх над ловкой рукой. Бери!

Асен поблагодарил и от души пожал руку своему новому приятелю. Потом вдруг расхохотался и сказал:

— Ты поступил очень тактично, отдав мне монету. Потому что я все равно вытащил бы ее у тебя. Ты б и глазом моргнуть не успел! Мне сдается, что ты побоялся проиграть в нашей игре и, чтобы не сравнять счет, сам отдал монету.

«И сверх всего он еще вульгарен», — с досадой подумал Аввакум.

— Я дарю ее от чистого сердца, — сказал он, — чтобы она напоминала тебе нечто важное в жизни. Ты говоришь, что намеревался присвоить ее непозволительным способом, надеясь на свою необыкновенную ловкость рук. Прекрасно! Своим подарком я избавил тебя от неудачной попытки и поражения. А ты не огорчайся, что у меня на одно очко больше: мир тесен, и мы с тобой, возможно, в скором времени снова встретимся. Желаю успеха!

Асен еще раз вежливо поблагодарил и пожал руку Аввакуму. «Представляю, как ему хочется стащить мой перстень», — подумал с усмешкой Аввакум, но промолчал.

— Вряд ли мне скоро выпадет случай отыграться, — сказал Асен, сделав скорбное лицо. — Да и вообще… Через несколько месяцев я уйду из кинохроники в мультфильм. Мультипликационные фильмы — мое призвание. В них есть простор для фантазии и для всякого рода благородных фокусов. Ну, а как известно, у мультфильмов нет ничего общего с археологией. Так что пути наши разойдутся. А если даже случай снова сведет нас, то едва ли будет уместно вспоминать о реванше. Все же я тебя малость люблю, и в этом есть своя прелесть, я бы даже сказал — красота.

— Я, к сожалению, не испытываю ответного чувства, — сказал Аввакум. — Но ты интересный партнер в игре и интересный противник в состязании на остроумие и ловкость. А в состязании с интересным противником всегда есть своя прелесть, своя красота. — Аввакум наполнил стаканы и слегка улыбнулся.

— Давай выпьем за красоту, хочешь?

— Avec plaisir! С удовольствием! — галантно ответил Асен.

7

И вот случай снова свел их, на этот раз в гостиной отставного подполковника: Асена, немного располневшего, но по-прежнему свежего, с юношески гладким лицом, и Аввакума — постаревшего, с сединой на висках. Один выглядел совсем молодым человеком, другой — старше своих лет. Дела, которые ему довелось распутывать, отложили отпечаток мудрости и состарили лицо Аввакума; он походил на путешественника, который долго странствовал в диких краях и жизнь которого была полна невзгод и приключений. Морщины на лбу, глубокие складки в уголках губ, седина на висках… Чуть усталые, но зоркие и проницательные глаза его излучали какую-то неповторимую красоту, не сентиментальную и не легкомысленную, а красоту, которую высекает горький житейский опыт, мудрость и несгибаемая сила духа.

Аввакум недолго пробыл в гостиной Савовых. Может быть, его утомила шумная болтовня Асена или же, заметив смущение и непонятную тревогу в глазах Виолеты. когда она изредка посматривала на него, ему просто захотелось избавить парочку от своего присутствия: ведь влюбленные готовы возненавидеть третьего, который засиживается в их обществе сверх меры. Сославшись на неотложное дело, Аввакум пожелал им спокойной ночи и медленно поднялся к себе.

Он подбросил в камин дров, и огонь разгорелся с новой силой. Но ему уже не хотелось сидеть в кресле, не сводя глаз с пляшущих язычков пламени. Что-то давно замершее в его груди вдруг ожило, и он, расхаживая по комнате, поймал себя на том, что насвистывает какую-то мелодию.

Впервые после триградской истории на него нашло веселое настроение. Но Аввакум не испытывал от этого угрызений совести; он продолжал насвистывать, расхаживая по комнате. Потом надел халат, потянулся и, распахнув дверь на веранду, жадно вдохнул свежий воздух. Прислушался: в оголенных ветвях черешни, окутанной мраком, тихо шумел дождь.

Он постоял несколько минут и снова ощутил, как забилось, затрепетало то, что замерло, сникло в его груди. Он закрыл дверь, сбросил халат, надел плащ и. погасив свет, почти бесшумно, как вор, спустился по лестнице и выскользнул на улицу.

Дождь струился по ею лицу, но эта холодная ласка казалась приятной. Он пересек дорогу и направился к роще. Через минуту он погрузился в густую, как смола, темноту. Остановившись под раскидистой сосной, Аввакум стал терпеливо ждать.

Словно огромный камень свалился с его плеч. Настроение было доброе, приподнятое.

Минут через двадцать во дворе их дома зажегся фонарь. Осветились косые нити дождя, тонкие и прерывистые. Они возникали словно из небытия и, плеснув на миг, вплетались в ветви черешни и исчезали. Было тихо, как во сне, слышался только шорох дождевых капель.

Xлопнула калитка, и высокий силуэт пересек улицу. Человек этот, видимо, хорошо ориентировался: он перепрыгнул канавку в самом узком и удобном месте, а затем тоже вошел в рощу и остановился неподалеку от Аввакума.

Аввакум узнал Асена и замер, чтобы ни малейшим шорохом, ни движением не выдать себя. Так они стояли оба, молча и неподвижно, в непроглядной тьме в нескольких шагах друг от друга.

Фонарь во дворе погас. Через несколько минут исчез и желтоватый свет в окнах первого эгажа. Весь дом словно окунулся в черноту. Утонула во мраке и улица. Ближайший фонарь в пятидесяти шагах едва мерцал в темноте, как лампадка.

Асен вдруг обнаружил признаки жизни; он тихонько пробрался к канавке и вышел на улицу. Аввакум глубоко вздохнул и отступил на полшага от сосны. Он не видел Асена, но по звуку его шагов догадался, в каком направлении тот идет.

Когда режиссер пересек улицу, Аввакум подбежал к канавке. Услышав тихий скрип калитки, он догадался, что Асен уже во дворе. Аввакум разулся и, взяв ботинки в руки, подбежал к забору. Прильнув к щели между досками, он стал смотреть.

Асен легко и проворно вскарабкался на черешню, словно проделывал это уже десятки раз. Добравшись до веранды, он без особых усилий перемахнул через перила. Постояв у полуоткрытой двери, он помедлил, словно раздумывая, а затем осторожно, по-кошачьи проскользнул в комнату.

Аввакум с трудом натянул ботинки, морщась от налипшей на носки холодной грязи, вошел во двор через открытую калитку и встал под черешней спиной к стене.

«Что будет, если он вернется тем же путем и мы столкнемся с ним лицом к лицу?» — подумал Аввакум и чуть не рассмеялся вслух. Встреча вышла бы комической, и стоило посмеяться заранее. «Еще очко в мою пользу!» — сказал бы он Асену, снисходительно похлопав его по плечу.