Григорий Покровский - Честь

• Название: Честь
• Автор: Григорий Покровский
• Издательство: «Советский писатель»
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1978

Действие повести Григория Медынского «Честь» развертывается в наше время. В центре повествования – советский школьник, девятиклассник Антон Шелестов, вовлеченный преступниками в свою шайку. Автор раскрывает причины, которые привели Антона к нравственному падению, – неблагополучная семья, недостаточное внимание к нему взрослых, отход юноши от школьного коллектива, влияние улицы, разрыв с настоящими друзьями и т. д. Антон – юноша со слабым, неуравновешенным характером. Он делает попытку порвать с засасывающей его тлетворной средой, но ему не хватает для этого силы воли. И вот участие в грабеже приводит его вместе с другими преступниками на скамью подсудимых.

Дальнейший путь Антона Шелестова – возвращение к честному труду.

(Повесть впервые опубликована в журнале «Москва» (№4,5,10,11) за 1959 г.)

---

Так и получилось: ехали и приехали и получили помещение – действительно, все как полагается. Только комната для приезжих была уже полна – не одна бабушка оказалась умной, советуя подогнать поездку к празднику! – и Нину Павловну поместили на квартиру к сотруднику колонии, мастеру производственных мастерских Мохову Никодиму Игнатьевичу. Молодой, но очень суровый на вид и неразговорчивый, с глубокой, нестираемой складкой меж бровями, он произвел на Нину Павловну не совсем, приятное впечатление. Зато жена его оказалась очень приветливой. Он ласково называл ее Раюшей и вообще, обращаясь к ней, становился заметно мягче и не казался таким уж суровым. Обстановка у них была довольно скромная, что тут уже сочла нужным отметить сама Раюша:

– Вы уж извините… Мы живем – сами видите…

– А что? – вмешался Никодим Игнатьевич. – Живем как живем, хорошо живем. А что диваны и все другое прочее – это дело наживное.

Мало-мальски устроившись, Нина Павловна отправилась в штаб хлопотать о свидании. Она думала, что все будет сложно. Поэтому в кабинет начальника она вошла робко, внутренне сжавшись. Но начальник сразу же написал на ее заявлении размашистую резолюцию и, взглянув на Нину Павловну, сказал:

– Шелестов?.. Ага!

Это «ага», так же как и подозрительная фраза в письме Кирилла Петровича, встревожило Нину Павловну, и ей показалось, что начальник как-то по-особенному всмотрелся в нее. Но это был один миг, а через секунду начальник, возвращая ей заявление, добавил:

– Вы в первый раз? Пожалуйста! А завтра у нас торжественный день. Утром мы вас, родителей, всех вместе соберем и проведем в зону. А вечером пожалуйте в клуб – у нас открытие клуба и подведение итогов соревнования.

Все было не так, как представляла себе Нина Павловна. И свидание проходило совсем иначе, чем в тюрьме, – без тягостного надзора, недоверчивых взглядов и суровых окриков. Оно было длительное, свободное, даже веселое: в комнате собралось много посетителей, каждый со своими подарками, со своим угощением, все разговаривали и даже смеялись – женщина, приехавшая с Ниной Павловной, оказалась большой шутницей. Но встреча с сыном все-таки вызвала у Нины Павловны ощущение некоторой неудовлетворенности. Антон был какой-то чудной, точно он не рад был матери или стыдился и чего-то недоговаривал. И вообще встреча получилась совсем иной, чем представляла ее Нина Павловна: она спрашивала, а сын довольно сдержанно отвечал.

– Ну, как живешь?

– Как яблочко.

– Как кормят?

– Мы сюда не в санаторий приехали отъедаться.

– Работать-то не трудно?

– Я работы не боюсь и не собираюсь бояться.

– А с ученьем?

– И с ученьем тоже.

– Ну, а вообще?.. Жизнь? – допытывалась Нина Павловна,

– А что – жизнь? – так же коротко ответил Антон. – Режим!

Он оживился, когда речь зашла о Кирилле Петровиче, но так же коротко на своем мальчишеском языке сказал:

– Этот – что надо!

Потом постепенно он раскрыл свое определение «что надо»: ошибешься – поругает, и все, а потом не пилит и вообще нотации не любит читать – сказал, и все; не гордый, в шахматы с ребятами играет; и справедливый – подхалимов не любит и вообще «старается»; и сам учится на юридическом факультете.

Оживлялся Антон, когда рассказывал и о товарищах, о ком – тепло и ласково, о ком – с уважением, о ком – со смешком. Потом Нина Павловна познакомилась с ними – и со Славой Дунаевым и с Костей Ермолиным, а Илья Елкин сам представился как товарищ Антона, кунак. Показал ей Антон и Мишку Шевчука и рассказал о нем такие вещи, что Нина Павловна перепугалась.

– А ты что, дружишь с ним? – насторожилась она.

– Что ты, мама? Он такой… Я даже не пойму, какой он. Или он на самом деле себя за героя считает, или фасон держит.

– Смотри, сынок, смотри! Подальше от него!

Вообще Нина Павловна осталась Антоном довольна. Правда, он был такой же стриженый, каким она увидела его в первый раз на суде, но углы и шишки, которые так резко выступали тогда у него на голове, теперь как будто сгладились и, во всяком случае, не так бросались в глаза. И сам он был заметно ровнее и спокойнее, хотя спокойствие это переходило в сдержанность, которая тревожила Нину Павловну.

Своей тревогой она поделилась с Кириллом Петровичем, когда он, познакомившись с нею, сказал:

– Нам с вами обязательно нужно поговорить.

Не утаила и того вопроса, который у нее вызвало его письмо.

– Что значит: «особых замечаний нет»? А неособые? – спросила она.

И тогда оказалось, что, порадовав мать первой благодарностью, которую он получил на линейке, Антон скрыл от нее историю с запиской и то, как ему пришлось стоять перед строем и держать ответ.

– Как же так? – разволновалась Нина Павловна. – Почему же он мне об этом не написал, не рассказал? Да я ему…

– А обойдитесь лучше без угроз! – остановил ее Кирилл Петрович. – Без всяких «я ему». На него вряд ли они и подействуют. Антон не такой человек.

– Не такой? – живо переспросила Нина Павловна. – А какой? Нет, правда, Кирилл Петрович, как вы его понимаете?

– Вы задаете слишком прямой вопрос, – замялся Кирилл Петрович. – Я его недостаточно еще знаю, но… Одному товарищу он, например, показался кислым, и у вас с этим товарищем даже возник небольшой спор. Нельзя ведь воспитывать, не веря в человека. И сила, по-моему, разная бывает: иным она дана, у других она развивается. Бывает, приходят тихонькие, слабенькие, точно сами себе не верят, а потом разгораются живым и очень буйным огнем.

– Может быть, и он разгорится? – с надеждой в голосе проговорила Нина Павловна.

– А почему же? Конечно! Он, например, много читает.

– А раньше он не любил читать. Представьте себе! Он вообще ничем не интересовался.

– Это видно, видно! – согласился Кирилл Петрович. – А сейчас… я и общественное поручение ему думаю по библиотеке дать.

– Вы вовлекайте его, вовлекайте! – попросила Нина Павловна. – А как он вообще?.. Как с товарищами?

– С товарищами он пытается дружить, но еще робко. Вообще видно, что он вырос без коллектива, – ответил Кирилл Петрович. – А коллектив для человека что земля для Антея… Скажите, а как он о колонии отзывается, о жизни?

– Спрашивала я. Он очень коротко ответил: «А что жизнь? Режим!»

– Режим?.. – переспросил Кирилл Петрович. – А как… Как он это сказал? Как относится к режиму? Вы понимаете?.. Потому что режим в наших условиях – все!

То были совсем не пустые слова. О режиме был даже специальный доклад на учебно-воспитательском совете колонии. Режим – это организованность, это – внешний порядок жизни, который отраженно определяет и порядок внутреннего строя человека, умение владеть собой и разбираться в том, что можно и чего нельзя. А ведь в том и заключается искусство жизни – в самоконтроле, в умении пользоваться «можно» и «нельзя». И здесь коренятся ошибки: человек распускает себя и начинает «переступать» через одно «можно», через другое, третье, и эти «переступления» приводят его к преступлению. Человек развязался, как старый веник, и ему все нипочем, все позволено. Распад личности. А в колонии начинают его собирать и заново связывать, вводить в рамки, и прежде всего – через режим, через порядок. И когда все это получится, он с точки зрения организованного уже, упорядоченного человека начинает смотреть на свою прошлую беспорядочную жизнь и переоценивать ее. Вот что такое режим!

Кирилл Петрович не мог, конечно, так полно и последовательно передать все, что говорилось на учебно-воспитательском совете, но Нина Павловна внимательно выслушала его и поняла. Она была очень признательна Кириллу Петровичу за все его советы и хотела в разговоре с Антоном быть мягче, но не удержалась и наговорила ему резкостей. Но Антон, к ее удивлению, не обиделся и не изменил сдержанности, которая и теперь продолжала оставаться для нее непонятной.

Все разрешилось перед самым отъездом Нины Павловны, когда Антону было оказано большое поощрение – он был отпущен вместе с матерью в город. Это было для Антона совсем неожиданно и необычно: ни стен, ни предзонника и никакой охраны. Пусть грязь на дороге, пусть идет неприятный, на лету тающий снег, но вокруг так хорошо и трогательно – и домики с дымящимися трубами, лужи, собака, старательно доказывающая свой собачий характер, колодец, замерзшие георгины и красные гроздья на макушке голых рябин. И люди – они едут и идут и встречаются, как люди с людьми, просто так, не оглядываясь и не обращая внимания на тех, с кем встречаются. Свобода! Хоть на час!

Нина Павловна видела, как Антон смотрит на все, шагая через лужи в своих грубых ботинках и в старом, заношенном уже кем-то бушлате, смотрит и молчит, будто сам не свой. И вдруг, когда они вышли за поселок и спускались среди пустых огородов к холодной, свинцового цвета реке, он упал перед матерью на колени, прямо в грязь, на мокрую жухлую траву и прижался к ее ногам.