Томас Лер - 42

• Название: 42
• Автор: Томас Лер
• Издательство: Эксмо
• Жанр: Современная проза
• Год: 2007
• ISBN: 5-699-20228-5

14 августа 2000 года в 12:47:42 на Земле остановилось время. Семьдесят человек, только что побывавшие на экскурсии в Европейском центре ядерных исследований, появляются из недр земли, куда упрятан детектор ДЕЛФИ, — и вокруг них замирает жизнь. Весь прочий мир погружается в ступор: в нем не существует времени, а также движения, звука, ощущений, дыхания — ничего, кроме музея вечно теплых человеческих восковых фигур и роскоши вселенского одиночества, в котором потерянно бродит горстка хронифицированных. Адриан Хаффнер, бывший журналист, пять лет скитается по застывшей Европе вместе с другими «игроками в мировой бисер», которые ищут спасения от времени в безвременье, и ведет летопись неслучившихся лет.

Томас Лер, ученик и преемник Набокова, Музиля и Малларме, написал один из самых значительных романов в современной европейской — и мировой — литературе. «42» — история постижения времени, научная сатира, роман о будущем, притча о просвещении и государственности и история кризиса среднего возраста в космическом масштабе.

---

Как будто узнаёшь лица пешеходов на набережной Вильсон. Никто не взорван, не размножен в футбольную команду. Никаких извращенных или смешных инсталляций. Местные жители умеют владеть собой. На той стороне озера застывшая в воздухе высоченная струя фонтана Жет д'О. Изгородь из шиповника выдержала и там, и на набережной Монблан. Здесь люди нам на самом деле знакомы, ведь мы так часто проходили мимо их окаменевших душ. Впечатление, будто нас ждали. Безоружных? Побережем-ка нервы. Очевидно, фанатичный фатализм Куботы успокаивающе подействовал на белую парочку; по крайней мере, их руки пусты и не поглаживают боковые карманы рюкзаков. Я вошел в Женеву точно таким же, каким покинул ее два с половиной года назад. Не каждый может этим похвастаться. Возможно, в нашем случае это несколько преждевременное утверждение, но справедливое на 99,999999%. Хотя здесь, разумеется, все изменилось на три секунды. Внушаешь себе, что это читается на том или ином лице, особенно у симпатичных женщин в шляпках и без оных. Поскольку наручные часы болванчиков ни на что не годятся даже перед лицом коронованного РОЛЕКСом здания или около мастерской ПАТЕК ФИЛИПП в наиблагороднейшем районе (да кто точно ставит себе время!), мы проводим выборочную проверку телевизионных экранов: семь раз искаженная мультипликационной болью кошачья морда, десять раз вновь опустивший глаза швейцарский зарубежный корреспондент с другой планеты Флорида. Женеве, похоже, стукнули молотком по хвосту, как и всем другим городам. Никаких беспорядков в уличных кафе. Никаких полупроглоченных черными дырами прохожих. Два-три человека сидят с озадаченными лицами на мощеном тротуаре, по виду отнюдь не клошары, а классические подправленные болванчики (ПБ), хроносферно увечные и опрокинутые, которым впоследствии придали более или менее удобные позы (ровно поставить их вновь невозможно). Тем не менее мы что-то чуем, наверное, именно из-за недостатка пищи для глаз. Остров Руссо. Любой зомби интуитивно направится в первую очередь туда, к нашему конференц-отелю, чтобы также интуитивно отшатнуться от него. Перед отелем «Берж» нахлынули воспоминания, мне хочется увидеть графиню, мою первую любвеобильную жертву с бесчисленными кольцами. На мосту Берж не видно палки с синей перчаткой. И все же Борис с Анной отказываются идти на остров Руссо. Мы уже хотим было повернуть, как в глаза наконец-то бросается установленный на тротуаре плакат. На нем — увеличенная листовка Шпербера. А сверху, как две ладони, две доски с цифрами, как будто нам, хронофигуристам, кто-то выставил оценки за артистизм: 3 и 7. Под ними, на плакате, от руки подписано: «Вы посетитель номер:__».

10

Мечты Куботы о баре «Новая черепаха» вряд ли сбудутся. Теперь не бывает многочисленных людских сборищ в заранее намеченных и перегруженных воспоминаниями местах. Никто не ходит на остров Руссо и даже не представляет себе возможности большой встречи одноклассников, по образцу хилтоновской когда-то в начале безвременья. Но настроение у всех невероятное. Уверенное. Позитивное. Заразительное. Все позиции сданы. Остатки клана Тийе очистили виллу в парке О-Вив, ЦЕРНисты не обитают больше в роскошном особняке в парке Муанье. Ни единый человек не бывает на левом берегу Роны, в Старом городе, и никто не уходит на север дальше железнодорожных путей около вокзала Корнавен. Все, каждый мужчина, каждая женщина, эльфята и зомби-подростки населяют район озерного берега, кварталы Сан-Жерве и Паки. Обычно все встречаются на набережных, где и квартируют — непринужденно, быстро, безо всякого плана меняя комнаты — в отелях «Хилтон», «Берж», «Пэ», «Ришмон» или у частных хозяев с привлекательными апартаментами и органами.

Исчезла дурная привычка ношения оружия — по всей видимости, вместе с исчезновением убийц. За последние два года не известно ни единой акции «Спящей Красавицы» в районе Женевы. Тем не менее пока, в минувшие после СОБЫТИЯ недели, общие соображения безопасности и желание избежать слишком большого и соблазнительного риска помешали созыву генерального собрания. Однако новости текут надежным потоком, все то и дело спонтанно видятся в ресторанах, в кафе, на променадах, выделяясь среди болванчиков южным загаром, небрежной запущенностью, повадками Робинзона Крузо и суверенным владением нашим уникальным релятивистским искусством движения, чему десятки тысяч женевцев внимают, остолбенев от изумления, которое переполняет их до последнего капилляра, словно искусственная смола — модели для анатомического препарирования.

Ни в ком нет страха или даже робости. Общее возбуждение, как перед запуском ракеты или космического челнока, смешалось с новой нежностью или по меньшей мере сдержанностью по отношению к болванчикам, которых больше не опрокидывают, над которыми не издеваются в общественных местах и не шутят. По доброте душевной кто-то вымыл лица и руки четырем покрашенным полицейским на Новой площади перед статуей генерала Дюфура, которые за три секунды образовали, довольно глупо уставившись друг на друга, клеверный лист в розовую полоску. Но голым дипломатам у Дворца Наций никто не помог, как не помог и тем, кто по велению «Спящей Красавицы» могли использовать РЫВОК только для смерти (сербский эмиссар, глядящий на клинок в своей груди). Шпербер даже упразднил свой четвертый (и самый непристойный) газетный киоск. Его листовку все читали и доверяют ему, а послезавтра ожидается возвращение его самого после «испытания», причем с напряжением, которое походит на предпраздничное, предновогоднее лихорадочное нетерпение или надежду на чудо в цирке, и чувство это необычайно заразительно.

Но одно место в Женеве уникально и неизменно — механическая врачебная практика Пэтти Доусон и Анто-нио Митидьери. Ее перенесли на набережную Берж, в залитые мертвенным светом помещения бывшей клиники двух знаменитых хирургов, куда обращаются как при недомогании, так и при информационном голоде, и где на белых кожаных креслах между малочисленных чучел пациентов (воспоминания об удачных сенсационных операциях) с удовольствием дожидаешься приема, перелистывая выпуски «Бюллетеня» разных лет. Доверие, внушаемое некогда Мендекером или — пока он еще был жив — Тийе, перешло к счастливому союзу сбежавшего теоретического физика и бывшего научного журналиста, которые научились применять свои медицинские навыки в новых, не-электронных, условиях. Они были первыми, кого мы, кто нас неожиданно обняли, едва мы вчетвером вошли в открытые двери врачебного кабинета. Ошеломляющий комфорт шестерной хроносферы, моментальное акустическое и эмоциональное расширение одарило нас таким приподнятым настроением, что казалось, если сейчас мы распахнем высокие старинные окна, тут же увидим и услышим, как грохочет транспорт на мосту Монблан, а Жет д'О, ледяной столб которого мы замечаем краем глаза, задорно взлетит еще на десять метров выше, а потом его пенистый кончик звонко шлепнется во вновь беспокойные, текучие, вихревые, волнистые воды. Обоих хрономедиков явно охватила такая же эйфория. Пэтти ни на йоту не состарилась, чуть потучнела и окрепла, но сияла так сильно, что мы непроизвольно опустили глаза на ее элегантные летние туфли, чтобы проверить, касаются ли они еще паркета. А свежевыбритый Антонио в снежно-белом врачебном халате выглядел, напротив, несколько отрешенно, но не менее оптимистично. Они угостили нас чаем с пирожными, быстро обработали маленькую воспаленную ссадину у Кубо-ты на предплечье, рассказали новости.

Номера с 38-го по 41-й, то есть мы, — причина их радости. Собрать вместе сорок хронифицированных — такова была самая большая надежда двадцати живущих здесь и семнадцати прибывших после ИНТЕРМИНА-ЦИИ зомби. Дальнейшие надежды связаны со Шпербе-ром, который вернулся из французского изгнания и до сих пор обладает столь большим авторитетом, что ему доверили провести ИСПЫТАНИЕ, и ожидают его появления в ближайшие два дня. Хотя его миссия в ЦЕРНе и на Пункте № 8 далеко не первая, она сравнима ныне разве что с высадкой на Луну или физическим, собственноручным исследованием глубочайшей впадины морского дна, даже еще важнее, по крайней мере для нас, ибо означает овладение пространством во времени, шаг на утраченный нами мост, короче говоря: впервые после СОБЫТИЯ жизнь чревата ВОЗМОЖНОСТЬЮ.

— Послушай, ты же физик, — прервала ее Анна. — О чем ты говоришь?

Но Пэтти не смутилась. Она напомнила, что первой бросила команду безвременных ЦЕРНистов, став практикующим врачом, довольно быстро осознав безвыходность положения. Вплоть до РЫВКА не имелось ни малейшего шанса на улучшение нашей хроносферной ситуации. Но сам РЫВОК и связанные с ним ФЕНОМЕНЫ на Пункте № 8 привнесли нечто новое, волнительное, многообещающее в трупное окоченение ПОДЛОЖКИ. Как, что, каким образом, она, с одной стороны, не могла, а с другой — не хотела и не смела нам рассказать. Благодаря нам четверым, благодаря достижению числа сорок и, возможно, уже завтрашнему возвращению Шпербера, мы, безусловно, вступаем в новую эру, и открываются перспективы, всецело заслуживающие определения НЕВЕРОЯТНЫЕ, поскольку Шпербер, рискуя жизнью, проверяет, куда же ведет мост.