Евгений Дубровин - Эксперимент «Идеальный человек»

• Название: Эксперимент «Идеальный человек»
• Автор: Евгений Дубровин
• Издательство: Молодая Гвардия
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1977

Забота о человеческой душе – наиболее важная задача сатириков и юмористов. Творчество писателя-сатирика Евгения Дубровина в этом отношении радует своей целенаправленностью, оно все проникнуто именно заботой о душе молодого человека нашего времени.

В первой своей повести «Грибы на асфальте» Евгений Дубровин остроумно и метко высмеивает такие еще бытующие, к сожалению, у нас пороки, как приспособленчество, тунеядство, карьеризм, стяжательство, равнодушие, призывая в то же время к человечности и доброте к людям. Во второй – «Эксперимент «Идеальный человек» он средствами сатиры показывает и обличает тех родителей и педагогов, которые бездумно относятся к тонкому делу воспитания ребенка, а потом, позже сами удивляются, откуда это берутся на белом свете нравственные уроды и уродцы.

---

И тут Онуфрий Степанович придумал четвертый выход.

Четвертый выход был авантюрным и довольно опасным, но больше никаких выходов не предвиделось, и старики, обсудив план в деталях, в конце концов остановились на нем.

Времени было в обрез. До встречи в Пионерском парке оставалось около двух часов, и дед с бабкой принялись лихорадочно готовиться к встрече с похитителями.

Лето было в самом разгаре, но уже где-то далеко-далеко, за реками, полями угадывалась осень. Пионерский парк, залитый жарким послеобеденным солнцем, был настоян запахами лета: запахами сухой травы под липами, высушенной, пыльной коры деревьев, разогретого асфальта, звонкого голубого неба. Горячий ветер рыскал по аллеям, то усиливая, то глуша городские звуки. Он звал сесть на электричку и умчаться в жаркие поля, кое-где уже сжатые, покрытые копнами, в которых снуют перепела, или со стеной сильно, терпко пахнущего хлеба; умчаться в стройный, словно звенящий сосновый лес с ползающими фигурными тенями; искупаться в прозрачной, холодной воде речки, затерявшейся в хлебах и траве…

Но вместе с тем ветер пах уже холодными ночами, легкой гнилью кленовых листьев, летящей над сизыми кустами терновника паутиной…

Старики присели на третью лавочку справа от входа, положили рядом с собой сверток, бутылочку с молоком, погремушку и притихли.

Давно они уже не сидели рядом, вот так, бок обок…

Давно, может быть, с юности… Чтобы шелестел пахнущий летом ветер, звенело над головой голубое небо…

– Эх, старуха, – сказал Онуфрий Степанович. – Жизнь-то прошла… А умирать не хочется… Вот так жил бы да жил лет еще сто. Только в деревню, домой тянет… В лесу хочу умереть аль уж на худой конец на огороде.

– Ну, старый, чегой-то ты о смерти заговорил? Я ее еще не чую. Как почую, так и уедем умирать в деревню. Не тут же богу душу отдавать. Тут и в квартиру-то гроб нести не хотят. Отпевают прямо в морге, а потом прямиком… А кладбище… Тьфу! За сто километров от города, ни деревца, ни скамейки. Как поле… Поле могил. И проведать кто захочет, так не осмелится – день добираться надо.

– Ладно, старая, и ты завелась. Давай посидим, помолчим. Хорошо-то как.

– Внучонка еще надо на ноги поставить. Может, на свадьбе погуляем.

– Лишь бы нашим вырос.

– Вырастет… Кровь-то своя…

– Дотянем до свадьбы, старая?

– А что? И дотянем…

Вдруг кто-то почувствовался у них за спиной.

– Дотянете, если будете меня слушаться.

Они разом оглянулись. Рядом с ними стоял хорошо одетый мужчина в летнем светлом костюме и в белой модной фуражке с золотым якорьком. Лицо и голос мужчины показались знакомыми Варваре Игнатьевне. Она пригляделась более внимательно.

Это был Полушеф!

– Я вижу, вы принесли товар? – Курдюков кивнул на сверток…

– Да…

– С согласия родителя или выкрали?

– Выкрали.

– Как же это вам удалось?

– Подпоили.

– Ишь ты, – Шеф был удовлетворен. – Ну молодцы.

Федор Иванович стал обходить скамейку, потирая руки, очевидно, намереваясь поскорее взять и унести Шурика-Смита, но тут Онуфрий Степанович решительно преградил ему дорогу.

– Минуточку, молодой человек, а как же с девочкой?

– Как и договорились, девочка придет домой через час.

– А если не придет?

– Вот еще. Даю слово.

– Слово бандита?

Полушеф усмехнулся.

– Киппэнинг строится на взаимном доверии. Например, в Америке… В Чикаго…

– Ну тут тебе не Чикаго. И славу богу, а то тебя бы не было в живых. Значит, так. Ты приводишь нам внучку и получаешь Шурика. Здесь, на этом месте.

– А если вы схватите девчонку и мальца не отдадите? Не полезу же я драться при всех.

– Ну, решай сам. Иначе мы не согласны.

Федор Иванович задумался.

– Ладно. Так уж и быть. Приведу вам девчонку. Только она сядет на том конце сквера. Малец будет лежать на этом конце. Мы встречаемся посередине, потом расходимся и забираем каждый свое. Идет?

– Идет, – сказал Онуфрий Степанович.

– На три года забираешь? – спросила Варвара Игнатьевна.

– На три. Сохраним в целости, не сомневайтесь. Уход первоклассный.

– А по-русски-то он будет говорить? – спросил Онуфрий Степанович.

Шеф покачал головой.

– Нет. Только на древнеегипетском. И будет знать клинопись.

– Из огня да в полымя, – вздохнула Варвара Игнатьевна.

– Не говорите, не говорите, – сразу возбудился Федор Иванович. – Знать древнеегипетский и клинопись в три года… Это я вам скажу… Это не каждый даже древнеегиптянин мог…

– Да на черта… – начала было Варвара Игнатьевна, но муж дернул ее за рукав.

– Ну это дело ихнее… Я насчет другого хочу спросить. Расписочку-то надо бы, молодой человек.

– Никаких расписочек! – вскинулся Федор Иванович. – Все на взаимном доверии. Не забывайте – киппэнинг! В Чикаго, например…

– Радуйся, что ты не в Чикаго.

– Ребеночек-то, я вижу, спокойный. Все спит…

– А чего ж ему не спать? Уроки выучил, молока напился, и спи себе на здоровье.

– Умный… Так я пошел за девчонкой. Она здесь, неподалеку.

– Иди, голубчик, иди.

– Взглянуть-то на него хоть можно? – Шефу, видно, не терпелось прямо сейчас начать преподавать древнеегипетский и клинопись.

– Чего на него глядеть? – проворчала Варвара Игнатьевна. – Еще разбудишь… чистоту опыта нарушишь… Вакуумну ванну пробьешь. Слыхал про такое? У тебя ведь тоже ему русский знать не полагается?

– Да, вы правы…

Федор Иванович поправил фуражку с золотыми якорьками.

– А кто в трубку хрипел? – спросила, не удержавшись, Варвара Игнатьевна.

– Да там… один… – замялся Курдюков.

– Грубил.

– Это за ним замечается… Грубоват…

– Голос пакостный какой-то…

– Простудился он. Мороженого много съел… Ну так я пошел…

– С богом.

Полушеф нерешительно двинулся по аллее, потом оглянулся, словно колеблясь, уйти или остаться, но потом все же пересилил себя и зашагал к выходу.

Старики опять присели на скамейку. Сверток не подавал признаков жизни.

– Как думаешь, не учуял чего? – спросил Онуфрий Степанович.

– Да вроде нет. Не до того ему. От жадности аж трясет всего, как пьяницу.

Ровно через полчаса на другом конце сквера показался Федор Иванович. Рядом с ним шла девочка в легком платьице. Старики стали подслеповато всматриваться, вытянув шеи, как гуси.

– Катька! – ахнула Варвара Игнатьевна.

– Она! – подтвердил Онуфрий Степанович.

Полушеф усадил девочку на скамейку, а сам быстрым шагом направился к старикам.

– На середину! – закричал он голосом, каким раньше, наверно, кричали: «К барьеру!» на дуэлях.

Старики трусцой побежали по дорожке, оставив на скамейке Шурика-Смита, бутылочку с молоком и погремушку. Тяжело дыша, они разминулись с тоже почти бежавшим Курдюковым, который кряхтел и отдувался – сразу чувствовался кабинетный человек.

Каждая сторона пыталась как можно быстрее достичь своего.

Полушеф прибавил скорости и, так как он был все-таки помоложе, первым добежал до своей добычи. Почти на бегу он подхватил Шурика-Смита, прижал к себе и помчался к выходу. Под ноги Полушефу попала бутылочка с молоком. Но клинописец даже не заметил ее, раздавил, забрызгав свои брюки.

Чем ближе старики подбегали к девочке, тем более странным казалось ее поведение. Девочка никак не реагировала на махавших руками и улыбавшихся дедов. Более того, она даже, как им показалось, смотрела на них с некоторым удивлением. Потом, когда Варвара Игнатьевна и Онуфрий Степанович свернули с дорожки и кинулись к своей внучке, девочка в испуге привстала и вдруг припустила от них во все лопатки.

Только тут старики сообразили, что их обманули. Девочка была выше их Кати, и походка совсем другая, и цвет платья другой. Подвела проклятая близорукость!

– Ах, негодяй! – воскликнул Онуфрий Степанович, останавливаясь и тяжело дыша.

– На мякине провел старых дураков! – тяжело передвигая ноги, Варвара Игнатьевна еле дотащилась до скамейки и тяжело рухнула на нее.

В это время с дальнего конца сквера донесся громкий вопль. Повернув головы, старики с торжествующей улыбкой наблюдали за тем, как клинописец рвал на части сверток, который только что бережно прижимал к груди, и бросал его части в урну.

– Гнусные подлецы! – донеслись до стариков ругательства ученого.

Затем Полушеф поднял руку и погрозил кулаком в сторону Варвары Игнатьевны и Онуфрия Степановича.

– Ну, погоди! – крикнул он совсем как волк в одноименном кинофильме.

Затем его заслонила толпа туристов с фотоаппаратами.

– Пойдем заберем пеленки и заготовки, – сказал Онуфрий Степанович. – Надо же – две дуги на мерзавца перевел.

Так, тщательно продуманная операция закончилась ничем. Каждый остался при своих интересах.

Остаток дня грустные старики просидели у телефона. Они не сомневались, что Полушеф позвонит. Вскоре действительно раздался звонок.