Стивен Прессфилд - Врата огня

• Название: Врата огня
• Автор: Стивен Прессфилд
• Издательство: ЭКСМО
• Жанр: Историческая проза
• Год: 2003
• ISBN: 5-699-01742-9

Двадцать пять веков назад двухмиллионная армия персов вторглась в Грецию, чтобы завоевать страну и превратить ее жителей в рабов. Сотни покоренных народов уже склонили головы перед персидским царем. Тысячи воинов из поверженных стран воевали в его войске. Огромный флот Азиатского владыки приближался к берегам Греции. Только триста спартанцев и их немногочисленные союзники стояли на пути врага.

---

Двадцатилетний, он оказался самым молодым рядовым воином и одним из дюжины, включая Аристона, его товарища по агоге (тоже из «переломанных носов» Полиника), кто не имел боевого опыта. В Лакедемоне есть поговорка: «Тростник за дубиной». Она означает, что цепь становится крепче, если в ней имеется ненадежное звено. Как уязвимое сухожилие, которое заставляет борца удваивать ловкость и хитрость, как врожденное пришепетывание, которое за­ставляет оратора до блеска оттачивать речь. Эти Триста, чувствовал Леонид, будут сражаться лучше всего не как толпа отдельных победителей, а как миниатюрное войско, состоящее из молодых и старых, зеленых и зрелых. Александру надлежало поступить в эномотию из лоха Геракла под начало Диэнека. Ему и его ментору предстояло сра­жаться как диасы.

Олимпий и Александр оказались единственными отцом и сыном в числе Трехсот. Продолжать род оставался ма­ленький сын Александра, также названный Олимпием. Было мучительно смотреть на девятнадцатилетнюю Агату, молодую жену Александра, когда она стояла на Выходной улице с младенцем на руках. Мать Александра Паралея, которая столь мастерски допрашивала меня после Анте­риона, была рядом с девушкой под сенью той самой мир­товой рощи, из которой Александр и я в ту ночь, несколь­ко лет назад, отправились вслед за войском.

Слова прощания говорились на ходу, когда строй тор­жественно маршировал мимо нагромождения камней, на­зываемого Крепостью, рядом с гробницей героев Лелекса и Амфиарея, к повороту дороги у Беговой дорожки, над ко­торой группками собрались мальчишки у Аксиопена, храма Афины Справедливо Мстящей, Афины Око-за-Око. Я смот­рел, как Полиник прощается со своими тремя парнями,­старшие, одиннадцатилетний и девятилетний, уже ходили в агоге. Они выпрямились в своих черных плащах с печаль­ным достоинством; каждый дал бы отрубить себе правую руку за возможность пойти сейчас с отцом.

Диэнек остановился перед Аретой на обочине дороги, прилегающей к Эллениону, чьи портики стояли разукра­шенные лавром с желто-голубыми лентами в честь Карнеи; она держала на руках мальчика – сына Петуха, названного Идотихидом. Мой хозяин обнял по очереди всех своих до­черей. Двух младших он взял на руки и поцеловал, а Арету обнял и прижался щекой к ее шее, чтобы в последний раз ощутить запах ее волос.

3а два дня до этого трогательного момента госпожа тайно вызвала меня, как всегда перед походом. Есть такой спар­танский обычай: на неделе перед отправлением в поход Равные проводят один день не в учениях или подготовке, а отдыхая в клерах, в своих сельских поместьях. По зако­нам Ликурга каждый спартанец имеет поместье, с которого получает продукты, чтобы обеспечивать себе и своей семье существование, достойное гражданина и Равного. Эти «дни в поместье», как их обычно называют, составляют местную традицию, происходящую, надо полагать, из естественного желания воина перед битвой вновь посетить места счастли­вых дней своего детства и в некотором смысле попрощать­ся с ними. Есть также более практическая цель (по крайней мере, была в прежние дни) – лично собрать снаряжение и провизию из хранилищ своего клера. День в поместьё – это праздник и один из редких случаев, когда Равный и те, кто работает на его земле, могут по-товарищески со­браться вместе и с беспечным сердцем набить животы. Как бы то ни было, туда мы и направились за несколько дней до выступления к Горячим Воротам – в поместье под названием Дафнион.

В поместье трудились две семьи мессенианских илотов, всего двадцать три человека, включая двух бабушек-близ­нецов, настолько старых, что они и имена свои путали. Моя жена и дети тоже работали в поместье.

Обильно накрытые столы стояли в саду под деревьями. Гостям, владельцам соседних поместий, и илотам, работа­ющим на земле хозяина, прислуживали сам Диэнек и гос­пожа Арета с дочерьми. Раздавались подарки, улаживались старые споры. Молодежь клера спрашивала у Диэнека раз­решения на свадьбы.

К тому времени, когда праздник был окончен и все насы­тились и утолили жажду, у ног Диэнека лежало больше фруктов, амфор с вином, караваев хлеба и головок сыра, чем ему понадобилось бы в сотне битв. Поблагодарив собравшихся, Диэнек уединился со старейшинами работни­ков поместья, чтобы решить оставшиеся в клере дела перед выступлением в поход.

Пока мужчины обсуждали свои проблемы, госпожа Аре­та сделала мне знак присоединиться к ней. Мы уединились на кухне поместья. Это было уютное место, согреваемое заходящим светилом. Через открытую дверь был виден освещенный лучами солнца двор.

Малыш Идотихид, сын Петуха, играл во дворе с двумя другими голыми малышами, среди которых был и мой сын Скамандрид. На мгновение глаза госпожи – мне показа­лось, с печалью – остановились на неугомонной ребятне.

– Боги на шаг опережают нас, не правда ли, Ксео?

Впервые я услышал из ее уст намек на подтверждение того, о чем ни у кого не хватало мужества спросить ее: действительно ли госпожа не предвидела всех последствий своего поступка в ту ночь, когда спасла жизнь ребенку?

Как всегда, госпожа выложила предметы из походного набора мужа, которые должна обеспечить жена: медицин­ские принадлежности, завернутые в толстую воловью шку­ру, которая, сложенная вдвое, накладывается на перелом или привязывается прямо к телу, как затычка на рану. Три кривые иглы из египетского золота, которые спартанцы зовут «рыболовными крючками», с катушкой скрученных хирургических ниток и стальной ланцет, чтобы заниматься портновским искусством на живом теле. Компрессы из беленого полотна, кожаные жгуты, медные зажимы, остро отточенные пинцеты, чтобы удалять наконечники стрел или, чаще, осколки и обломки, которые летят во все сторо­ны при ударе сталью по железу или железом по бронзе.

Потом деньги. Эгинские оболы – воинам запрещалось брать какие-либо деньги, но, чудесным образом обнаружен­ные в мешке оруженосца, они могли очень пригодиться на попутном рынке и у воза маркитанта, чтобы купить что­-нибудь забытое из необходимого или какое-либо средство для поднятия духа.

И наконец, кое-что сугубо личное – памятные вещицы и амулеты, предметы суеверий, тайные талисманы любви. Детская фигурка из цветного воска, ленточка из волос доче­ри, янтарный амулет, вырезанный неумелой детской ру­кой. Госпожа вверила мне мешочек сластей и безделушек, кунжутные лепешки и сушеные фиги.

– Можешь украсть свою долю,– с улыбкой сказала она,– но оставь что-нибудь и моему мужу.

Мне всегда что-нибудь доставалось. На этот раз – ме­шочек афинских монет, всего двадцать тетрадрахм, почти трехмесячный заработок искусного гребца или гоплита в афинском войске. Меня удивило, что у госпожи нашлась такая сумма, и ошеломила столь необычная щедрость. Эти «совы», как их звали за изображение на лицевой стороне, имели хождение только в Афинах и больше нигде в Греции.

– Когда ты сопровождал моего мужа в посольстве в Афины в прошлом месяце,– нарушила госпожа молча­ние,– нашел ли ты возможность зайти к своей двоюродной сестре? Диомаха. Ведь так ее зовут?

Я заходил к ней, и госпожа знала это. Мое давнее жела­ние наконец исполнилось. Диэнек сам послал меня с этим заданием. Теперь я уловил намек на то, что и госпожа при­ложила к этому руку. Я прямо спросил, не она ли, госпожа Арета, все это устроила.

– Нам, лакедемонским женам, запрещено носить бога­тые платья и драгоценности, красить лица. И было бы со­вершенно бессердечно, не правда ли, запретить нам вдоба­вок эти маленькие невинные интриги?

Она улыбнулась, ожидая моего ответа.

– Ну? – спросила она.

– Вы о чем?

3а забором поместья моя жена Ферея сплетничала с другими местными женщинами. Я поежился..

– Моя двоюродная сестра – замужняя женщина, госпо­жа. А сам я женат.

В глазах госпожи сверкнули озорные искорки.

– Ты бы оказался отнюдь не первым мужем, привя­занным любовными узами к кому-то еще, кроме собствен­ной жены. А она – не стала бы первой такой женой.

Внезапно шутливость ушла из ее глаз. Лицо госпожи стало серьезным, и на него опустилась как будто тень пе­чали.

– Такую же шутку боги сыграли с моим мужем и мной.– Она встала.– Пошли, прогуляемся.

Госпожа босиком поднялась по склону в тенистый уго­лок под дубами. В какой стране, кроме Лакедемона, подошвы знатной дамы так грубы и мозолисты, что могут ступать по дубовым листьям, не чувствуя их жестких колючек?

– Тебе известно, Ксео, что до того, как выйти за нынеш­него мужа, я была женой его брата.

Да, я знал это – от самого Диэнека.

– Его звали Ятрокл. Я знаю, ты слышал эту историю. Он погиб при Пеллене, пал смертью храбрых в возрасте тридцати одного года. Это был благороднейший человек, Всадник и победитель на Олимпийских играх: Боги ода­рили его доблестью и красотой – так же как Полиника. Ятрокл добивался меня страстно, с таким напором, что звал меня из отцовского дома, еще когда я была девочкой. Спар­танцам известно все это. Но теперь я расскажу тебе кое-­что, неизвестное никому, кроме моего мужа.