Феликс Кулаков - Как я охранял Третьяковку

• Название: Как я охранял Третьяковку
• Автор: Феликс Кулаков
• Издательство: ИПЦ «Маска»
• Жанр: Современная проза
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-91146-111-9

"Эта книга о том, как я работал в Службе безопасности Государственной Третьяковской Галереи. В тексте фигурирую как Фил. Забавно и примечательно, что нигде кроме как в Третьяковке меня не звали "Фил". Настоятельно прошу иметь в виду, что эта книжка не про третьяковскую галерею. То есть, не совсем. Третьяковка здесь только место действия и декорация".

---

Кулагин: И обтягивающем…

Я: А как же станцевать?

Кулагин: На вечерине?

Я: Из цветного пластилина.

Кулагин: Будут же пятна…

Я: Прям на жопе… На жопе, Вован!

Кулагин: Непорядок и срамота!

Крыкс: Да вы чего?!

Я: Но есть выход, Вован. Ты спасен!

Кулагин: Прокладки Либресс!

Я: С крыльями…

Кулагин: Как у орла!

Я: Размах – ебануца! Вов, не поверишь – три метра!

И в таком примерно ключе минут пять-шесть без остановки.

Вован, искренне радостный при нашем появлении, улыбался все более натянуто, пытался что-то отвечать, но силы, конечно, были неравные. Не хочу хвастать, но на пару с Кулагиным мы убрали бы не то, что Вована, но и любого записного острослова с телевидения. Кто там у вас имеется? Бачинский-Стилавин? Не смешите. Трахтен… кто? Ах, Трахтенберг? Трахтенберг пошел бы и повесился на первом суку – вот что я вам скажу. Подросла свежая поросль, говорите? Молодые и злые волчата, говорите? Это, типа «Комеди клаба», что ли? Бу-га-го! И трусишков бы не осталось.

Быстро доведя бедного Крыкса до белого каления, мы довольные убегали. Странно, но лично я полагал, что все это не более чем дружеские подколочки. Сейчас, вспоминая те дружеские подколочки, мне не то чтобы стыдно… Мне скорее неловко.

Крыкс же тем временем все больше и больше напрягался в загривке. Понимаете, ему не очень нравилось, что на него, как на мамонта каждый день охотятся. Он даже жаловался Тюте, бишь Паше Короткевичу на ту невыносимую атмосферу, которую мы с Кулагиным ему создали.

Кстати, до моего появления свирепый любер Крыкс всю жизнь был просто Володей Крыкановым, Пашу никогда не называли ни «Тютей», ни «Святым Пафнутием – покровителем подводников», Леху Егорова, прошедшего суровую армейскую школу – «Прощай Молодостью», а Илюшу Кропачева – «Илюхой-Кропачухой».

А Крыкс-то, при всем при том, был парень совсем не промах, доложу я вам. Не какой-нибудь там Гендос-Горбунос безответный.

Однажды он опоздал в Третьяковку на два с половиной часа. Для ЧП же такие случаи были как… Даже не знаю, как что. Ну вроде нежданного подарка. Почему? Все просто. Потому что у него появлялась чудесная возможность проявить себя во всей своей сияющей административной красе.

Наехал тогда Упорный на Крыкса сурово, по всем пунктам программы. Устроил ему настоящий полевой трибунал. Еще и Чубченку мобилизовал на экзекуцию. Это, значит, чтобы передать молодежи свой бесценный опыт руководителя, поднатаскать будущего начальничка в настоящем деле.

И как понес… Нечто совершенно дикое. Нет, правда, сам себя превзошел: «трудовая дисциплина!», «возмутительный случай!», «а вот на фронте я тебя, Крыканов расстрелял бы по законам военного времени!», и всякое такое бла-бла-бла.

Вован слушал этот бред, слушал… И наконец задумчиво молвил:

– Эдуард Константинович, если обратиться к первопричине моего проступка, то станет очевидно, что я не так уж и виноват.

– Это почему же ты не виноват? – саркастически осведомился ЧП. – Объясни нам, будь добр! Мы слушаем.

Крыкс вздохнул и объяснил:

– Все дело в том, что сегодня утром я решил послушать заглавную композицию с альбома «Убийственные баллады» австралийского певца Ника Кейва и группы «Негодные зерна».

– Зачем, Крыканов? – прошептал ЧП.

– Для настроя, понимаете? Я собирался прослушать только одну песню… И сам не заметил, как прослушал весь альбом целиком.

– Он над нами издевается, Эдуард Константинович! – прозрел Чубченка.

ЧП с энтузиазмом накалякал челобитную на Высочайшее имя. Он настоятельно требовал срочного перевода сотрудника Крыканова на объект «Люберецкий ликероводочный завод». В качестве причины указывалось разлагающее и тлетворное влияние, которое оказывает упомянутый Крыкановым на коллектив. Мол, Сергей Рогаткин уж на что благонадежный сотрудничек, а и тот стал вдруг задумываться о смысле жизни. Ранее ни в чем таком Сергей Рогаткин замечен не был, теперь же начал высказывать всякие неоднозначные вольнодумности. Недавно, например, от него слышали словосочетания «охрана труда» и «это не соответствует КЗОТ».

И сторожить бы Крыксу эту ликеро-помойку до морковкиного заговенья, но тут Упорный очень вовремя додумался проверить «подфонарное». В связи с изменившейся политической обстановкой докладная хода не получила.

Ситуация с загнанным Крыксом взорвалась наподобие камчатского гейзера – вроде бы внезапно, но вместе с тем вполне предсказуемо. Однажды утром мы, как обычно на него поохотились, а в обед он крайне взволнованный уже рыскал по Галерее в наших поисках. Случилось же вот что.

Вован числился первым курантовским модником, являясь самым настоящим casual задолго до того, как смысл этого слова стал понятен даже девочкам с Рублевки (девочки тогда предпочитали что-нибудь попугайское, на букву V, а их покровители еще не до конца избавились от привычки носить малиновые пиджаки). У Вована была самая модная стрижка (кажется, даже мелирование), самый модный пиджак Merc с Юнион-Джеком на подкладке, ботиночки Rockport, клетчатые носки Burlington, и даже куртка Burberry цвета беж. Как он умудрялся поднимать такое шмотье, находясь на ставке рядового сотрудника – это просто хер его знает! Ведь стоимость того же Барбариса равнялась примерно трем его месячным зарплатам.

Причем я предостерег бы думать о Крыксе, как о пригламуренном мажорике. Собственно, это видно даже по маркам, которым он отдавал предпочтение. «Быть можно дельным человеком, и думать о красе ногтей». Крыкс, невзирая на Burberry, Merc, и все остальное, был (и есть, слава Богу) человек, без сомнения, дельный.

Я не зря тут про куртку толкую, не просто так. Она является серьезной деталью в рассказе. Собственно, не она как таковая, а события с ней связанные.

В один прекрасный день я… Короче, в ожидании обеда я прогуливался по иконным залам. Туда-сюда, туда-сюда… В «иконах» ведь все по-особому: и свет другой, и потолки низкие, и микроклимат специальный, и вообще атмосфера совсем другая, ни на что больше в Третьяковке не похожая. Кому-то она нравилась, а меня скорее утомляла. Причем по причинам не сложным и прозаическим. В «иконах» потолок – всего-то метра четыре (что не так уж и высоко, если принимать во внимание пропорции залов), полутьма и тишина. Походишь по ним час, и начинаешь чувствовать себя престранно. Как именно затрудняюсь сказать, но определенно престранно.

Лично я предпочитал служить на втором этаже, в залах второй половины XIX века, а пуще всего во Врубеле. Вот там потолок так потолок – пятиэтажка влезет. И самое яркое освещение в Галерее, и простор, и воздух, и пространство, и гигантская «Принцесса Греза» в веселеньких, несмотря на тоскливую драматичность сюжета, розово-голубых тонах.

Но в целом отечественная живопись производила на меня, как ни жаль в этом признаваться, удручающее впечатление. Что ни картина, то бичевание каких-то человеческих пороков и язв общества, демонстрация гражданской позиции, и зеркало русской революции. Все эти «Тройки», «Неравные браки», «Боярыни Морозовы», и прочие «Сельские крестные ходы»… Тоска.

Итак, брожу я, брожу по «иконам». Вдруг смотрю, на дальнем рубеже появляется Крыканов и направляется прямиком ко мне. И, знаете, вот как-то сразу мне не понравилась его напряженная походка. Кроме того, у Вована было странное выражение лица, а само лицо – обычно румяное и свежее, – пугало землистым оттенком кожи. Вскоре я понял, по какой причине. Он этак приобнял меня за плечи (а Вован – парень весьма крупный) и тихим, срывающимся на хрип голосом спросил:

– Это ты мою куртку узлами завязал?!

Небо свидетель я не имел к этому кощунству ровным счетом никакого касательства. Но, представив предмет вовановой гордости в виде маленького, бесформенного кулька, просто не смог совладать с собой и гаденько хихикнул. Естественно, Вован мою реакцию расценил как косвенное признание, и натурально позеленел. Я, перепугавшись, тут же поспешил все отрицать, но было уже поздно: Крыкс оставался непреклонен в своем заблуждении. Хорошо еще, что он не закопал меня там же, в иконах. Но слова его были как сталь холодны.

– Значит так, слушай сюда, – сказал Вован, скрипнув зубами. – Или все эти смехуёчки немедленно прекращаются, или будем круто ссориться!

Я в те времена скорее согласился бы поссориться с собственным папой, нежели с Крыксом, а потому совершенно расстроился. На обеде я уже без особого удивления узнал от Кулагина, что Крыкс навестил и его тоже. Более того, Крыкс с ним вел себя куда как активнее, и даже делал всякие смелые предложения пойти прогуляться на воздух, спеть дуэтом «Карамболину-Карамболетту».

Общим голосованием мы признали, что очутилсь в глупом положении. Игриво и по-доброму (в нашем, конечно, понимании) посмеиваться над Вованом – это одно. Но собачиться с ним вдрызг – уже совсем другая история..