Аркадий Пинчук - К своей звезде

• Название: К своей звезде
• Автор: Аркадий Пинчук
• Издательство: Советский писатель
• Жанр: Советская классическая проза
• Год: 1988
• ISBN: 5-265-00281-2

Роман-дилогия «К своей звезде» посвящен жизни летчиков военной авиации. Его герои – пилоты, командиры и подчиненные, их друзья и близкие, жены и дети, – живут своими особенными, непростыми судьбами. В них тесно переплетаются разные мотивы и устремления – здесь и достижение высот летного мастерства, и любовь к близким, и необходимость поступаться личными интересами для защиты своей страны, и нежелание переступать через свою честь, и многое другое. Герои по-разному смотрят на жизнь, по-разному складываются и их пути, но и преодолевая обстоятельства, они не изменяют себе.

Этот роман – гимн НАСТОЯЩИМ офицерам, истинным патриотам и тем, для кого все также важны честь и профессионализм.

---

– У тебя не хватит горючки, – сказал Шульга. – Будь готов к аварийной посадке в квадрате… Туда вызовем и санитарные машины.

– Машины в этот квадрат придут через сутки. А тут каждая секунда кому-то может стоить жизни. Я попытаюсь дотянуть.

– А я бы не стал рисковать. Хватит.

– Понял вас, «ноль-одиннадцатый».

Сесть в квадрате… после всего случившегося и потерять такой ценой выигранное время – абсурд. Нет, лучше ничего не объяснять. Молчать и лететь. В особых случаях он как командир вертолета имеет право на самостоятельное решение.

Неожиданно и запоздало его опеленал страх пережитого. Может, действительно хватит? Даже у фортуны может иссякнуть терпение. Позволить себе такой риск, такое сущее безумие! Буквально все – посадка, погрузка, взлет – все не просто на грани, на бритвенном лезвии. Любая, самая незначительная неожиданность могла нарушить равновесие. «А ведь впереди еще самая прекрасная часть твоей жизни, Ефимов. Ты обещал Нине остаться целым и невредимым. Она верит тебе. И ждет. Подумай, Ефимов».

– Подумай, «полсотни седьмой», – в тон сказал и Шульга. – Не искушай судьбу. Мне наказать тебя надо. А если разобьешься – кого наказывать?

«А что, – оценил шутку Ефимов, – уж в этот раз, пожалуй, и вправду накажет». Он представил, как сейчас сошлись на переносице и сломались у стыка брови Шульги и как их рисунок в точности повторил линию плотно сжатых губ – две птички авиагоризонта. Сама строгость и неподкупность.

…Когда Ефимов во времена переучивания на вертолет уже в первом самостоятельном полете выполнил целый комплекс фигур на пределе эксплуатационных возможностей вертолета, Шульга, многое позволявший ему до этого, буквально взбеленился.

– Чтобы так летать, – кричал он, – надо съесть пуд соли! А у тебя молоко на губах не обсохло.

– Но я не вышел за ограничения, – пытался успокоить его Ефимов.

– Это еще ничего не значит! Надо знать не только ограничения, но и их причины, физическую сущность, чувствовать возможность непреднамеренного выхода за ограничения. Этого в книжках не вычитаешь! Это спиной постигается! О-пы-том!

– Но я же летчик! Я это чувствую…

– Все так думают, Ефимов! Все. Даже водители машин. А потом, когда перевернется вверх колесами, разводит руками: не знаю, что и откуда взялось. Право на такое маневрирование нахальством не возьмешь. Его надо завоевывать шаг за шагом. – Шульга обидчиво покачал головой. – Убедишься. Если не свернешь шею.

С тех пор Шульга прекратил душеспасительные разговоры с Ефимовым. За самовольную посадку с помощью авторотации – на десять дней отстранил от полетов, за посадку одним колесом на печную трубу полигонного домика – объявил строгий выговор, когда же Ефимов нарушил установленную высоту, летая с фотокорреспондентом «Красной Звезды» над позициями ракетчиков, во время учений, Шульга предупредил его о неполном служебном соответствии.

– Вот так, – подводил он черту, прежде чем распустить строй.

Как-то очень поздно вернувшись из штаба ВВС, Шульга зашел к Ефимову в общежитие и без всяких предисловий спросил:

– В Афганистан поедем?

– Поедем, – не задумываясь согласился Ефимов.

– Хоть отогреемся там ближе к экватору. И на оставшуюся жизнь теплом запасемся.

Помолчав, добавил:

– Работа боевая. Все, за что здесь наказывал, там будет оцениваться иначе. Три вылета, и все взыскания сняты. Лафа?

– Лафа, – засмеялся Ефимов.

– А посему – с завтрашнего дня в отпуск.

В ту ночь Ефимов так и не уснул. Прикидывал, где ему лучше провести отпуск, думал о предстоящей службе в Афганистане, вспоминал Север. А если к Нине? «Прости, не сдержал слова, но я больше не мог. Ситуация изменилась, и я решил, что имею право нарушить запрет…» А что, собственно, изменилось? Она уже развелась с мужем?

«Ефимов! – упрекнул он себя. – Прошло чуть больше года, а ты вибрируешь, как овечий хвост».

Решение созрело к утру – ехать к родителям, в Озерное. Нельзя быть Иваном, не помнящим родства. Уж сколько просят, особенно бабуля. К тому же – август, время летних отпусков, глядишь, кого-то из однокашников встретишь. Да и просто побродить по знакомым пролескам разве плохо… Сколько раз, глядя на кудрявые лоскуты зелени из-под голубых небес, он давал себе слово в первый же выходной уехать подальше от аэродрома, в незнакомый лес, послушать щебет птиц, шум ветра в сосновых кронах, выспаться на сухом мху, как это он делал в детстве. Но ведь не зря говорят, что благими побуждениями вымощена дорога в ад. А тут, пожалуйста, сама судьба предлагает такой подарок.

Поскольку путь к дому лежал через Ленинград, Ефимов не удержался и позвонил Кате Недельчук. Они изредка обменивались поздравительными открытками.

Ефимов не хотел признаваться даже себе, что звонит он Кате с одной-единственной целью: услышать в разговоре с нею что-нибудь случайное о Нине. Кто-кто, а Катя обязательно выскажется.

– Алле-у, – как всегда жизнерадостно ответила Катерина. – У телефона.

– Да уж не у плиты, – подхватывая тон, сказал Ефимов. – Как живешь-то?

Несколько секунд в телефоне только потрескивало. Как песок на зубах.

– Это ты, – сказала Катя утвердительно. – Прямо какая-то телепатия. Ведь только подумала про тебя. И – пожалуйста: явление Христа народу.

– Врешь, поди?

– Да нет, Федя, не вру.

– И к чему бы это?

– К дождю, наверное. Какими же судьбами ты в Ленинграде? Может, в гости зайдешь? Хоть одним глазом поглядеть на тебя.

– Я завтра в Озерное еду. Отпуск.

– Катя тихо засмеялась.

– Где ты? – спросила она.

– На Московском вокзале.

– Спускайся в метро и до «Звездной». Здесь я тебя встречу. Возражения не принимаются. Чао. – И повесила трубку.

Она ждала его у выхода, по-прежнему стройная и эдакая контрастно-модная дама: белые брюки, черная, мужского покроя рубаха, с закатанными рукавами, роскошные белые волосы. Красные розы, которые ей вручил Ефимов, сразу бросили пунцовые блики на ее лицо, на некрашеные губы.

– Ты с каждым годом хорошеешь, – сказал он, целуя подставленную щеку. – Никак, замуж вышла?

– Ты же знаешь, Ефимов, что замуж я могу выйти только за тебя. А ты меня, увы, игнорируешь. Так что не будем возвращаться к этой теме. – Она бесцеремонно взяла его под руку, посмотрела своими черными глазищами снизу вверх, засмеялась. – Знаешь, почему смеюсь? Я тоже еду в Озерное. И тоже в отпуск. И не хмурься, пожалуйста. Это тебе ничем не грозит. Будет желание повидать меня, свистнешь – прибегу. А нет – и не увидишь, и не услышишь.

– И билет уже взяла? – Ефимов хотел удостовериться – не сейчас ли Катя решила ехать в Озерное.

– А ты взял? – испугалась она.

И когда Ефимов ответил, что будет брать завтра, она чуть не запрыгала от радости.

– Вот, Ефимов, – показала Катя на припаркованную у бровки тротуара машину. – Я купила «Жигули». И в Озерное мы с тобой поедем своим ходом. Если ты сейчас придумаешь какую-нибудь дурацкую причину и откажешься, я тебя просто-напросто убью. Понял?

– А ты ее водить умеешь? – только и спросил он, глядя на сверкающую шоколадным лаком «шестерку». – Есть у тебя удостоверение?

– На, проверяй, – Катя небрежно, но гордо вытащила из сумочки целлофановый конвертик, где лежали тесно прижатые друг к другу технический паспорт и удостоверение водителя. Дата выдачи свидетельствовала, что за рулем Катя первый месяц. – Ну, что теперь скажешь?

Уже темнело, и на улицах Ленинграда зажгли вечернее освещение. Вспыхнувшие над ними белые шары отразились в темных Катиных глазах. Она торжествовала. Ефимов хотел было позлорадствовать насчет стажа и опыта, но не стал портить женщине праздника. Сказал с восторгом:

– Сразила! Наповал!

– То-то же, Ефимов. Теперь будешь знать, какую женщину потерял. – Катя открыла ключом правую дверцу, широко распахнула ее. Прямо царственным жестом. – Садись!

«А красивая она, чертовка, – подумал он вдруг. – И, видимо, знает это».

Усевшись поудобнее за руль, Катя еще раз победно взглянула на Ефимова и, включив стартер, сказала:

– Я тебя немножко покатаю по городу, потом мы поужинаем. Ты где остановился?

– Пока нигде.

– Значит, у меня. А где твои вещи?

– На вокзале. В камере.

– Вот и поедем за ними. А рано утром позавтракаем, и в путь. Утверждаешь?

У Ефимова не было причин возражать. Все Катины предложения ему нравились. Чем не отдых – неторопливо ехать на машине, глазеть на мир, болтать чепуху, ни о чем не думать…

– Утверждаю. Годится.

– Ты начинаешь меняться положительно в лучшую сторону, Ефимов. Никакого сопротивления. Я могу разлюбить тебя.

– Ты лучше на светофоры смотри, – сказал он, застегивая привязной ремень.

Катя скептически усмехнулась.

– Авиационная привычка, – Ефимов не стал говорить, что ремни безопасности не для инспектора ГАИ. Они для безопасности. – Застегнул, и все на месте.