Саддам Хусейн - Посмертное проклятие

• Название: Посмертное проклятие
• Автор: Саддам Хусейн
• Издательство: Амфора
• Жанр: Современная проза
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-367-00583-7

Эта книга была написана Саддамом Хусейном незадолго до вторжения американских войск в Ирак. Тираж удалось спасти и вывезти из страны. Некоторое время спустя она появилась на прилавках книжных магазинов Японии, вызвав безусловный интерес читателей.

Все, что происходит с героями книги, ассоциируется с историей современного Ирака: это и война в Персидском заливе, и начавшаяся в 2003 году нескончаемая трагедия иракского народа. Это личная "дьяволиада" Саддама Хусейна – и философская притча о вечном противостоянии добра и зла.

---

– Я жена шейха, юноша, а главное в преданности женщины – хранить мужчине верность в его отсутствие.

Иезекиль со смехом отвечал:

– Ты не дочь кого-либо из родни шейха и вообще не из его племени и не из его народа. Ты чужая этому племени, и обычаи твоего народа иные, чем обычаи здешних племен. К тому же откуда тебе знать, возможно, шейх не вернется, попадет в плен или погибнет. Тогда тебе, чужестранке, не к кому будет идти, кроме меня.

Иезекиль умасливал ее медовыми речами, а когда наконец одолел, стал торговаться по поводу ее единственной дочери, особенно после того, как та застала их на месте постыдного преступления. Когда Иезекиль приближался к дочери шейха, она покрикивала на него, но он сказал, что единственным способом получить к ней доступ было соблазнить ее мать. И хотя дочери неприятны были и эти слова, и то, что он делал с ее матерью, а мать делала с ним, со временем она стала общаться с ним по-другому, задумав по-своему противостоять неизбежному злу. Как только солнце скрывалось за горизонтом и пастухи возвращались со стадами домой, мать пробиралась в шатер Иезекиля и возвращалась лишь незадолго до того, как свет начинал брезжить на небосводе. А когда дочь всячески ее укоряла, говорила так:

– Оставь меня в покое! Ты не была еще замужем и тебе не понять, что чувствует женщина в отсутствие мужа, которого не любит. К тому же я не из вашего племени, и ваши обычаи не для меня. Твоему отцу, когда он брал меня в жены, было известно, что до него я знала мужчин. Пока его нет и не известно еще, сколько не будет, оставь нас с Иезекилем в покое, и пусть каждый отвечает за самого себя. К тому же, – добавила она, – Иезекиль мужчина сильный и знает, как обращаться с женщиной. Он заботится о нашей семье, пока наши воины отсутствуют. Кроме того, он завалил нас золотом. Смотри, это ожерелье от него и сережки, и этот браслет он подарил. Он взялся сделать мне пояс из золота, украшенный серебром. Когда я сказала, что это слишком дорого, он ответил, что готов отдать мне душу.

Хотя слова матери не заставили дочь вести себя по-другому, время от времени она все же задумывалась над услышанным. Украшения… у нее никогда не было украшений. И хотя отец ее имел средства, он был скуп и не очень-то тратился на семью, держа свою жену и дочь в черном теле и ограничивая их самыми скромными потребностями. Разве не права пословица: «Разломи луковицу и понюхай, будет дочь, точно мать, старуха» [10]? Чего ожидать от дочери, если ее мать не смотрит на своего мужа с любовью, уважением и признательностью, да еще объясняет ей, что именно толкает ее к разврату, как не того, что дочь тоже бросится на дно пропасти, когда рядом нет никого, кто бы ее удержал? И все-таки дочь шейха не желала бросаться в бездонный колодец, в который уже шагнула ее мать, хотя и понимала, что наказание шейха, если он все узнает, не будет строгим.

Да, воспитание принципов, первыми из которых идут устои веры и закон Господа о том, что положено Аллахом всему человечеству и каждому человеку, очень важно для того, чтобы уберечь человека от скользкого пути, уготованного ему шайтаном. Касается ли это женщины или мужчины, отношений между женщиной и мужчиной или любых других дел, всегда есть две вещи, не позволяющие рухнуть тем линиям обороны, которые мы создаем воспитанием. Первая из них – ближайшее окружение, то есть семья, и окружающая среда, то есть школа, дом, друзья, знакомые. Вторая – наказание. Как гласит арабская поговорка: «Кто виноват, но наказания не нашел, тот последнюю черту перешел» или «Последнее лекарство – прижигание».

Наказание, будь оно со стороны закона или все той же семьи, – последний рубеж обороны, когда остальные уже пройдены. Если человеку известно о существовании сдерживающего начала, которое может обернуться суровым наказанием, он сто раз подумает, прежде чем на что-то решится, особенно если его поступок не заставит людей уважать его и не сделает уважаемым его род, а опозорит его перед людьми и Аллахом. Подумав о последствиях и наказании, он не только перестанет колебаться, но и вообще воздержится от дурного поступка, стремясь к спасению души и уберегая ее от запретных желаний. Поэтому Аллах, хвала Ему, обещал поклоняющимся Ему праведным и чистым душам рай с его прелестями, остерегая их от геенны огненной, а неверующим и заблудшим уготовал гореть в аду. Господи, упаси от жара его и от страданий души в нем перед ликом Твоим!

***

В ту ночь Иезекиль изображал целомудрие, заявляя, что голова его занята важными мыслями. Когда жена шейха спросила его, что с ним, он отвечал:

– Не дает мне покоя мысль, что дочь твоя расскажет все отцу, когда тот вернется, и тогда наше с тобой положение станет опасным, да и приговор заранее известен – неминуемая смерть.

Она пыталась отвлечь его от дурных мыслей, уверяя, что дочь не проговорится, но Иезекиль все твердил:

– Обязательно проговорится, и даже если шейх пропустит ее слова мимо ушей, дядья ее не дадут нам жить спокойно.

– Что же делать? – спросила она.

– Единственное, что мне остается, чтобы мы были в безопасности, это соблазнить ее.

Жена шейха даже вздрогнула от такого бесстыдства.

– Успокойся! Я вовсе не собираюсь делать с ней то, что сделал с тобой. Просто хочу привязать ее к себе, например, поцеловать ее или чтобы она переспала со мной в одной постели, но так, чтобы я не получил от нее известного. А мы бы с тобой договорились, и ты застала бы нас в постели и набросилась бы на нас с бранью. Дочь твоя постыдится тогда открыть нашу тайну своему отцу. Разве тот, кто участвовал в преступлении, не стремится скрыть его всеми средствами?

Сказав так, он понял, что перестарался. Но нет ничего, что так трудно удержать, как язык.

***

Шейх племени аль-Мудтарра приблизился со своими людьми к землям, где расселились семьи племени аль-Мухтара. Когда ему доложили об этом, он приказан двигаться дальше, пока они вплотную не подошли к пастбищу верблюдов племени аль-Мухтара.

Определив каждому из своих людей место, где будет стоять его шатер, шейх велел им слезать с верблюдов. В каждом шатре, поскольку ни женщин, ни детей с ними не было, должна была расположиться группа мужчин, способных носить оружие и сражаться.

Шейх наметил место для своего шатра и, как полагается, указал места справа и слева от него знатным людям своего рода, наказав им, чтобы не забыли обратить диван[11] к востоку, а другая сторона шатра тогда смотрела бы на запад. Когда ему возразили, что все равно, как ставить шатры, ведь семей с ними нет, шейх закричал на подавшего голос:

– Ты что, осел, желаешь презреть наши обычаи и законы лишь потому, что мы придумали такой план, чтобы застать врага врасплох? Если шатры поставить не так, как положено, любой прохожий заподозрит, что здесь что-то не так, примет нас за чужаков и расскажет все шейху аль-Мухтара и его людям. Что тогда останется от нашего плана?

Мужчины сгрузили поклажу с верблюдов и принялись разбивать шатры. Только они поставили шатры для шейха племени и других шейхов, как на горизонте показался силуэт приближающегося каравана. Насколько удалось рассмотреть издалека, ни верблюдов, ни лошадей в караване не было, одни ослы. И народу набиралось семей на десять, не больше. Шейх повелел было встретить караван на подступах к лагерю, чтобы не позволить ему подойти к стоянке, но передумал, после того как один из старейшин сказал:

– Если сделаешь так, нами еще больше заинтересуются и что-нибудь заподозрят.

Прошло немного времени, и с ними поравнялся предводитель каравана, выкрикивая приветствие шейху:

– Для нас большая честь, шейх племени аль-Мудтарра!

Шейх аль-Мудтарра знал этого человека, особу знатную среди цыган, которые кочевали от племени к племени. Женщины их танцевали там, куда их зазывали, начиная с дома главного из старейшин. За шейхом другие предводители племени попеременно звали цыган к себе, чтобы устроить праздник. Обойдя дома всех желающих, цыгане переходили в другое племя и в другие шатры. За счет этого цыгане и жили, никогда не работали и не владели никаким ремеслом. Обходящих дома цыганок сопровождали мужчины. Танцевали цыганки покрыв волосы платками, но могли и снимать их, если кто-то из них оставлял свой платок у шейха в знак расположения и как знак того, что она вернется к нему после танца, или если вставал кто-либо из присутствующих и требовал, чтобы ему непременно вручили платок. Счастливый обладатель платка знал, что его хозяйка после танцев и песен непременно присядет отдохнуть рядом с ним. После чего снова продолжались песни и танцы, и так могло продолжаться до рассвета.

Днем цыгане спали и отдыхали, по ночам бодрствовали. Бродили они по пустыне и по деревням или разбивали табор на окраинах городов. Никто не причинял им вреда, не нападал и не заставлял делать то, что им не по душе, никто не принуждал цыганок к тому, что им не хотелось. Так они и жили в те времена и до недавнего времени, хотя сейчас их жизнь несколько изменилась. Гуляния стали устраиваться в городах, в тех домах, где могли платить деньгами, и прежде всего нечестивыми деньгами, которые станут жечь руки на Страшном суде и позорят людей на этом свете. Добыты те деньги бесчестной спекуляцией и сомнительными сделками или торговлей с прибылями сверх положенного Господом, отняты у сирот и бедняков, или воровством, наказуемым в этом мире отсечением кисти или головы, если дело откроется, а в лучшем случае длительным заключением. Некоторые цыганки стали склоняться к распутству, не проявлять целомудрие, и если ранее напасть на цыгана почиталось за позор и бесчестие, сейчас это не редкость. А творящие такое никаких угрызений совести не испытывают, хотя в былые времена считалось, что мужчина унизит себя, если нападет на человека, который ему не ровня. Исчез этот барьер еще и потому, что цыгане, осев на земле и отказавшись от бродячей жизни, когда они нигде не задерживались подолгу, стали теперь иметь общие со всеми права и обязанности, включая военную службу, к которой они раньше не привлекались. Но в Ираке, насколько нам известно, когда цыган призывали на военную службу, каждый старался держаться поближе к начальствующей особе: кто-то заслужил доверие незадачливого военачальника, устраивая ему на отдыхе гуляния с танцами, кто-то нашел иной способ.