Ганс Эверс - Казнь Дамьена

• Название: Казнь Дамьена
• Автор: Ганс Эверс
• Жанр: Ужасы и Мистика

В сборник «Реаниматор» вошли лучшие произведения американского писателя Г.Ф. Лавкрафта, английских писателей Э.Блэквуда, У.Фолкнера, С.Кэррола и др., созданные в жанре «рассказов ужасов». Читатель встретится с романтикой, коварством, жестокостью, трагическими изломами в судьбе героев. Вместе с ними он почувствует страх перед испытаниями судьбы, торжество преодоления злых сил, соприкоснется с таинственным, мистическим миром человеческих фантазий.

---

Ганс Гейнц Эверс Казнь Дамьена

Они сидели в вестибюле «Спа-отеля», развалившись в кожаных креслах, и курили. В соседнем зале танцевали, и до них доносились звуки музыки.

Эрхард достал часы и зевнул.

– Довольно поздно, – сказал он, – пора бы им уже закончить.

В этот момент к ним подошел молодой барон Грендель.

– Я помолвлен, господа! – возвестил он.

– С Эвелин Кетчендорф? – спросил толстый доктор Гандль. – Вам потребовалось на это совсем немного времени.

– Поздравляю, кузен! – воскликнул Аттемс. – Отправь телеграмму матери.

Но Бринкен сказал:

– Осторожно, мой мальчик! У нее эти типично английские, плотно сжатые, сдержанные губы.

Красавец Грендель кивнул:

– Ее мать была англичанкой.

– Я так и думал, – сказал Бринкен. – Будьте осторожным, мой мальчик!

Но барон не слушал. Он поставил на стол бокал и побежал танцевать.

– Вы не любите англичанок? – спросил Эрхард.

Доктор Гандль захохотал:

– Разве вы не знаете? Он терпеть не может женщин с происхождением и положением в обществе, в особенности англичанок! Его расположением пользуются лишь толстые, глупые, молчаливые женщины – коровы и гусыни.

– Aimer une femme intellgente est un plaisir de pederaste! <Любить умную женщину – удовольствие для педераста, фр.> – процитировал граф Аттемс.

Бринкен пожал плечами.

– Может, это и так, я не знаю. Но было бы неверно утверждать, что я ненавижу умных женщин; если ум – их единственное положительное качество, то они могут мне даже понравиться. В любовных делах я боюсь тех женщин, у которых есть душа, чувства, воображение. Коровы и гусыни – почтенные животные: они едят зерно и сено и не питаются своими собратьями. – Присутствующие молчали, и он продолжил:

– Если вы хотите, я поясню свою мысль. Сегодня рано утром, когда солнце только всходило, я прогуливался по Валь Мадонна и увидел пару изнывающих от любви змей, двух толстых гадюк синевато-стального цвета. Каждая из них была полтора метра длиной. Они скользили между камнями, уползали, возвращались, шипели друг на друга. Потом переплелись и, крепко обнявшись и встав вертикально, принялись раскачиваться на своих хвостах. Их головы прижимались друг к другу, пасти были раскрыты, а раздвоенные язычки раз за разом стремительно выстреливали в воздух! О, нет ничего прекрасней этой брачной игры! Их отливавшие золотом глаза сверкали, и мне казалось, будто на головах у них красовались сияющие короны!

Потом, обессилев от этой игры, они упали на землю в разные стороны и остались лежать, согреваемые солнцем. Самка вскоре пришла в себя. Она медленно подползла к своему смертельно уставшему жениху, схватила его, абсолютно беспомощного, за голову и принялась его поглощать. Задыхаясь, она бесконечно медленно, миллиметр за миллиметром, заглатывала своего супруга. Это было ужасно: все мускулы ее тела напряглись в усилии проглотить животное, большее, чем она сама. Казалось, что ее челюсти не выдержат и выскочат. С каждым рывком тело ее мужа все больше и больше исчезало в пасти. Наконец, остался торчать лишь кончик хвоста длиной с человеческую ладонь: продвинуться дальше он просто не мог. А она лежала на земле, распухшая, отвратительная, неспособная даже пошевельнуться.

– Поблизости не было палки или камня? – вскричал доктор Гандль.

– А зачем? – сказал Бринкен. – Разве я имел право наказывать ее? Природа, в конце концов, работа дьявола, а не бога – это говорил еще Аристотель. Нет, я схватил кончик хвоста, торчавший у нее из пасти, и вытащил незадачливого возлюбленного из чрева его прожорливого идола. После этого они еще полчаса лежали рядышком на солнце. Хотел бы я знать, о чем они думали все это время. Потом они поползли в кустарник, причем в разные стороны: он – налево, она – направо. Даже змея не позволит себе съесть собственного супруга во второй раз. Но этот бедняга после случившегося будет возможно, осторожнее.

– Тут нет ничего необычного, – сказал Эрхард. – Самка паука всегда пожирает самца после совокупления.

Бринкен продолжил:

– Mantis religiosa, богомол, даже не дожидается конца. Вы можете увидеть такое здесь на острове в Адриатическом море, в любое время и на каждом шагу. Она ловко выворачивает шею, хватает ужасными клешами голову своего возлюбленного, сидящего на ней, и потихоньку начинает поглощать его – в самой середине совокупления. Ни в одной области, господа, человечество так не приближается к животным, как в своей сексуальной жизни. И я лично не нуждаюсь в сентиментальных излияниях даже самой красивой из гурий, которая впоследствии внезапно оказывается змеей, пауком или богомолом.

– Я еще не встречал ни одной такой! – заметил доктор Гандль.

– Это вовсе не значит, что вы не повстречаетесь с ней завтра, – ответил Бринкен. – Взгляните на анатомическую коллекцию любого из университетов; там вы найдете самые невероятные комбинации атавистических уродств, такие, до которых не смог бы додуматься обычный человек, даже если бы напряг всю свею фантазию. Вы найдете там целое животное царство в человеческом обличье. Многие из таких существ живут семь лет, двенадцать и даже больше. Рождаются дети с заячьей губой, с небом из двух частей, с клыками, с поросячьими головами, дети с перепонками между пальцами рук и ног, с лягушачьими ртами, головами или глазами, дети с рогами на голове, но не оленьими, а похожими на клещи жука-оленя, вы можете повстречаться с этими чудовищными атавизмами на каждом шагу, и разве стоит удивляться тому, что отдельные черты того или иного животного могут быть повторены в человеческой психике?

Когда кругом столь много подобных атавизмов, разве можно поражаться тому, что в некоторых человеческих душах ярко выражены признаки отдельных животных? Это же замечательно, что мы не встречаемся с этим чаще, к тому же, люда не очень-то охотно говорят об этом. Вы можете долгие годы близко общаться с какой-нибудь семьей, не зная, что один из сыновей – полный кретин, упрятанный в соответствующее заведение.

– Согласен! – сказал Эрхард. – И все же вы не объяснили нам, почему имеете зуб на женщин. Скажите, кто был вашим богомолом?

– Мой богомол, – сказал Бринкен, – каждое утро и каждый вечер молился богу и даже склонил к этому меня. Не смейтесь, граф, все было так, как я говорю. Мой богомол каждое воскресенье дважды ходил в церковь и каждый день – в часовню. Три раза в неделю он навещал бедных. Мой богомол… – он резко оборвал себя, разбавив виски и вывил.

Потом он продолжил:

«Тогда мне было всего восемнадцать, я заканчивал школу, и это были мои первые каникулы. Когда я учился в школе и в университете, моя мать всегда отправляла меня на каникулы за границу: ей казалось это полезным для моего образования. Я проводил время в Англии в Дувре, со своим учителем и отчаянно скучал. Случайно я познакомился с сэром Оливером Бингемом, мужчиной лет сорока, и он пригласил меня погостить у него в Девоншире. Я сразу согласился и через несколько дней был уже у него. Бингем-Кастл великолепная сельская усадьба – принадлежала этой фамилии более четырехсот лет. Там был большой, хорошо ухоженный парк с площадками для игры в гольф и теннисными кортами. Через поместье протекала небольшая речка, на берегу которой лежали лодки. В конюшне стояло две дюжины лошадей для верховой езды. Все это было в распоряжении гостей. Тоща я впервые познакомился со щедрым английским гостеприимством. Моя юношеская радость была безграничной.

Леди Синтия была второй женой сэра Оливера. Два его сына от первого брака учились в Итоне. Я сразу понял, что леди Синтия была его женой лишь формально. Сэр Оливер и она жили отдельно, как абсолютно чужие люди. Их ничто не объединяло, кроме, пожалуй, изысканной и неестественной вежливости, которая, впрочем, не была принудительной. Им обоим помогала врожденная и усовершенствованная с годами способность к компромиссам.

Гораздо позже я понял, что сэр Оливер, прежде чем представить своей жене, намеревался меня предостеречь. Тогда я просто этого не заметил. Он сказал: „Послушай, мой мальчик! Ты понимаешь, леди Синтия… Будь осторожен!“ Он не мог открыто сказать мне то, что думал, и тогда я его не понял.

Сэр Оливер был старым английским помещиком, таким, какого вы можете найти в доброй сотне английских романов:

Итон, Оксфорд, спорт и немного политики. Он находил удовольствие в сельской жизни, любил свое поместье и был способным фермером. В Бингем-Кастле его обожали все без исключения: мужчины, и женщины. Смуглый блондин крепкого телосложения, с отменным здоровьем и открытым сердцем, он отвечал взаимностью всем окружающим, демонстрируя им свою простую, деревенскую любовь, в особенности к молоденьким служанкам, причем здесь он не был особенно разборчив. Все это было настолько очевидным, что лишь одна леди Синтия, казалось, не замечала этого.

Его откровенная неверность своей жене просто убивала меня. Если на земле и была женщина, которая заслуживала слепой, всепоглощающей любви мужчины, то это была леди Синтия. И поэтому многочисленные измены сэра Оливера казались мне еще более вероломными и омерзительными.