Стив Эриксон - Дни между станциями

• Название: Дни между станциями
• Автор: Стив Эриксон
• Издательство: Эксмо, Домино
• Жанр: Современная проза
• Год: 2007
• ISBN: 5-699-19326-Х

Мишель Сарр безвозвратно лишился прошлого. Обрезок кинопленки с гипнотическим женским лицом – его единственный компас в сюрреалистическом дрейфе от Лос-Анджелеса с занесенными песком хайвеями через Париж, освещенный лишь огнями уличных костров, к Венеции, где в пересохших каналах устраивают велогонки. И если Мишель жаждет вернуть память, то его дед Адольф Сарр, бывший вундеркинд немого кинематографа, бежит памяти о том, как в 1920-е годы снимал утраченный, казалось бы, безвозвратно шедевр «Смерть Марата»…

Впервые на русском – дебютный роман автора «Амнезиаскопа» и «Явилось в полночь море», едва ли не самый яркий старт писательской карьеры в американской литературе конца XX века.

---

Он сказал, что ему дали понять, что человек с таким именем живет именно в этом отеле. Он отошел обратно на тротуар, чтобы свериться с номером дома. Семнадцать, рю де Сакрифис.

С таким именем – никого, сказала она. И закрыла дверь.

Он отправился обратно в отель и сказал консьержу, что пока тот не может хозяйничать в подвале.

Прошло несколько недель. Флетчер повторно отследил каждую нить. Он не мог продолжать платить консьержу по пятнадцать франков в день за хранение сундука, который надеялся доставить в течение первой недели. Консьерж спросил Флетчера, для чего же он все-таки приехал в Париж. Флетчер взглянул на консьержа – мужчину лет пятидесяти – и спросил его, знакомо ли ему имя Адольфа Сарра. Флетчер спросил, ходит ли консьерж в кино. Не часто, ответил консьерж; в последнее время ему мало что нравилось из фильмов. Адольф Сарр, сказал Флетчер Грэм, снял величайший фильм за всю историю кинематографа. Он так и не был закончен, так и не был показан. Флетчер сказал консьержу, что приехал в Париж, дабы закончить фильм Адольфа Сарра.

Расследовав еще несколько зацепок и еще несколько раз оказавшись в тупике, Флетчер вернулся к дому семнадцать по рю де Сакрифис. Он дал консьержке свою визитку и сказал, что верит ей, раз она говорит, что у нее в отеле нет никакого Адольфа Сарра, но если вдруг она все-таки ошиблась, то пусть передаст мсье Сарру визитку, на обратной стороне которой Флетчер написал: «Марат». Флетчер вернулся к себе в отель и, не включая в номере света, уселся на постель в своем темно-сером костюме. Прошло несколько часов, а он так и сидел, и в пятом часу услыхал, как в фойе звонит телефон. Он продолжал звенеть, и спустя четыре или пять звонков в мозгу Флетчера прогремел звук выстрела, пронзительно нараставший. Как обычно, он зажал уши руками, тщетно пытаясь заглушить его; а так как порой выстрел перебивал все другие звуки и на какое-то время оставлял его полуглухим, он не слышал ни голоса консьержа, ответившего на звонок, ни его шагов вверх по лестнице – хотя почувствовал череду тихих вибрирующих ударов. Таким образом, он не услышал, но почувствовал консьержа по ту сторону двери и предположил, что тот постучал. И все же Флетчер не шелохнулся, а продолжал сидеть на постели в своем темно-сером костюме, теперь уже измятом, плотно прижав руки к ушам.

– Oui? [22] – произнес он и едва различил ответ консьержа:

– Мсье, вам звонят. – И, после паузы: – Вы отдыхаете?

– Я возьму трубку, – сказал Флетчер, спуская ноги с кровати.

Консьерж, казалось, подпрыгнул от удивления, когда открылась дверь. Он секунду таращился на Флетчера, затем повернулся и провел его вниз по лестнице, к телефону. Когда Флетчер взял трубку, гул у него в голове продолжал приливать и отливать.

– Алло.

На том конце была тишина; Флетчер знал, что звонивший там и, возможно, сию секунду говорил с ним, а Флетчер не слышал его из-за шума в ушах. Гул, казалось, утих, но Флетчера ошпарила паника, и он не мог решить, не будет ли самонадеянным заговорить первым.

– Мсье Грэм?

– Да, – ответил он с облегчением.

– Вы говорите по-французски?

– Не очень хорошо. Может быть, если бы вы говорили помедленней…

– Так и сделаем. Боюсь, я дурно говорю по-английски. – Флетчеру показалось, что он слышит, как собеседник засмеялся. – Почти сорок лет провел в Штатах, а так и не усвоил языка.

– Ну что ж, – ответил Флетчер, – я вырос в Монреале. У меня была возможность выучить французский, но мой отец был категорически против. Учитывая, что он француз, это было весьма нелогично с его стороны.

– Весьма.

– В юности он нарисовал панно к вашему фильму.

– Правда? Да, кажется, припоминаю… кажется. Прошло уже, э-э-э, много…

– Мы – люди, говорящие на своем собственном языке, мсье, – выпалил Флетчер.

Тут же ему показалось, что это прозвучало глупо. Он снова услышал, как его собеседник рассмеялся.

– Это нас красит или вредит нам?

Снова пауза.

– Так что же, мсье Грэм?

– Фильм…

– Всем безразлично, мсье Грэм. Это всем безразлично. Я его так и не закончил. Я вообще-то даже не знаю, где его большая часть. Мой сын вполне мог его уничтожить.

– Часть его, – медленно проговорил Флетчер, затаив дыхание, – часть его была в Лос-Анджелесе. Часть в Нью-Йорке. Кусок в Лондоне. А началось все с того, что я наткнулся на одну из катушек в Монреале.

– Но на то, чтобы все это собрать в одном месте, потребуется потратить годы, мне кажется.

– Я потратил эти годы, мсье Сарр. Я проехал всю Северную Америку, и я провел семь месяцев в Лондоне, прежде чем приехать сюда несколько недель назад. Я провел четыре месяца в Ирландии, прежде чем уехать оттуда с пустыми руками.

Помолчав, старик спросил:

– И где же фильм сейчас?

– В подвале моего отеля.

Он подождал, пока тот что-нибудь скажет.

– Мне хотелось бы встретиться с вами. Я могу принести фильм.

И снова молчание.

– Мсье Сарр…

– Всем все равно, мсье.

Он слышал, как тихо и горько тот произнес это.

– Я стар. Мне восемьдесят с лишком. Это старость. Я так и не закончил его.

– Я проделал такой путь, – сказал Флетчер и почувствовал, как неслись к этому мгновению все прошедшие годы.

И снова молчание.

– В таком случае приходите завтра утром к десяти.

– Я принесу фильм.

– Не приносите фильм. Приходите сами. Поговорим.

И завершающая пауза, словно он собирался еще что-то сказать – или передумать. Но он повесил трубку.

В десять часов в доме семнадцать по рю де Сакрифис Флетчера Грэма провели в уединенный, укрытый от остального отеля кабинет, в котором оказался крохотный человечек, чья макушка была гола, но чьи длинные белые волосы, как паутина, ниспадали почти до плеч. Несмотря на свои заверения, что он больше не задумывается о прошлом, Адольф Сарр окружил себя воспоминаниями. На стенах висели два увеличенных кадра: на одном – Тьерри Турен в ванне, над ним на стене – два кремневых ружья крест-накрест, вокруг разбросаны газеты «L'Ami du peuple» [23], голова укутана в полотенце и откинута назад, глаза открыты, прикованы к потолку, а в груди, над сердцем, в кляксе черной крови, вертикально торчит кинжал. Рядом был снимок поменьше, сделанный в конце двадцатых, – Гриффит, положивший Адольфу руку на плечо; к тому времени Гриффит уже совсем вышел в тираж, а Адольф был легендой, провидцем от кинематографа, так и не закончившим величайшую картину в его истории. Здесь же висела вырезанная откуда-то фотография Лилиан Гиш [24]. На полке рядом с этими снимками стояло собрание сочинений Эйзенштейна [25], книга Бастера Китона [26] и «Les grands auteurs du cinema». Рядом с полкой стоял сундук, почти такой же огромный, как тот, что был привезен из Монреаля. Рядом с сундуком стояли кровать и стул. На стене у кровати висели другие старые фотографии – галерея режиссеров: колосс Гриффит, Йозеф фон Штернберг [27], русские – Эйзенштейн и Пудовкин [28]. Рядом с Пудовкиным висел второй увеличенный снимок. Он был огромен, почти заполнял стену; сперва зритель видел ее глаза, затем рот в вихре грязновато-светлых волос, в печати получившихся серо-угольными, – и невыносимо было смотреть на эту неописуемую скорбь. Тут был и намек на предательство, и то, что она выглядела уязвленной, словно тот, кому она откроется, провалится в нее навсегда; в ее глазах словно бы слышался свист, с которым ее душа камнем неслась вниз. Рядом с этой фотографией ничего не было.

Флетчер осмотрел все в комнатушке, долго простояв перед кадром с мертвым Маратом в ванне и двумя ружьями над телом, затем он повернулся к старику.

– Это честь для меня, мсье, – сказал он бесстрастным голосом.

Адольф повел рукой. Он не выглядел моложе своего возраста. Он и сам обвел комнатку глазами – и с деланным отвращением покачал головой.

– Старики, – сказал Адольф. – Старые снимки. Все это чепуха, в самом деле.

– Вовсе нет.

– Ну конечно же. – Он взглянул на Флетчера. – Послушайте, – начал он и остановился. – Присядьте, – сказал он. – Вы не против того, чтобы сидеть на кровати?

– Нет.

– Я предпочитаю стул. – Он сел на стул. – Послушайте, – начал он снова, – я тронут вашей заботой, правда. Но этот фильм – конченое дело.

– Я так не считаю. – Флетчер сосредоточенно наклонился вперед. – Как я понимаю, у меня есть весь фильм, кроме самого конца.

– Конца не было. Поэтому у вас его и нет.

– Я читал, что вы сняли конец. Убийство Марата.

– Это был не конец, – сказал Адольф. – В конце была казнь Шарлотты Корде. Я ее так и не снял.

– Я считаю… – Флетчер на секунду остановился. – Простите мне мое нахальство, мсье Сарр. Но вы легко могли бы закончить фильм смертью Марата.

– Возможно. Но… – Он пожал плечами, словно ему было безразлично. – Я очень сомневаюсь, что у вас может быть весь фильм. Частично он, должно быть, в ужасном состоянии. Ведь это все-таки реликвия.