Сергей Цветков - Узники Бастилии

• Название: Узники Бастилии
• Автор: Сергей Цветков
• Издательство: Армада-пресс
• Жанр: История
• Год: 2001
• ISBN: 5-309-00153-0

Книга рассказывает об истории Бастилии – оборонительной крепости и тюрьмы для государственных преступников от начала ее строительства в 1369 году до взятия вооруженным народом в 1789 году. Читатель узнает о знаменитых узниках, громких судебных процессах, подлинных кровавых драмах французского королевского двора.

Книга написана хорошим литературным языком, снабжена иллюстративным материалом и рассчитана на массового читателя.

---

Работа дружно закипела. Решетка была перепилена, веревки для лестницы свиты; наконец был назначен и долгожданный день, вернее, ночь побега. Правда, возникли некоторые разногласия при обсуждении вопроса о том, что следует делать, когда беглецы доберутся до рва, но в итоге было принято компромиссное решение, что каждый будет действовать по своему усмотрению.

Дюбюкуа выпросил у товарищей позволения спуститься первым, чтобы одному ответить за побег в случае неудачи. Он благополучно достиг земли, однако был вынужден простоять под окном около двух часов, так как никто из его товарищей не показывался. Задержка произошла оттого, что толстый Гранвиль никак не мог пролезть в отверстие и умолял товарищей бросить его на произвол судьбы; те не хотели оставить его, и между ними завязалась великодушная борьба. Наконец Гранвиль убедил их воспользоваться случаем получить свободу.

Дюбюкуа и двое других узников добрались до рва, охраняемого часовым. Улучив мгновение, когда часовой отвернулся и пошел в другую сторону, Дюбюкуа скатился в ров и проворно выкарабкался на противоположную сторону; однако его товарищи колебались последовать за ним. Дюбюкуа влез по водосточной трубе на крышу какого-то здания, примыкающего к Сен-Антуанской улице, и очутился среди мясных рядов. Соскакивая на землю, он задел за висящий железный крюк и поранил себе руку. В это время со стороны Бастилии раздались выстрелы.

Неизвестно, что сталось с товарищами Дюбюкуа; вероятно, они хотели последовать за ним, но были замечены и убиты.

Дюбюкуа между тем скрылся у своих друзей, переоделся и в тот же день покинул Париж. На этот раз ему удалось благополучно достичь Швейцарии и наконец-то почувствовать себя свободным человеком.

Побег Дюбюкуа вызвал ответные меры начальства Бастилии по усилению охраны крепости и ужесточению содержания арестантов. Взбешенный комендант приказал срубить в саду все деревья, мешавшие часовым видеть подножия башен, запретил заключенным использование ножей и вилок и велел укрепить на окнах дополнительные решетки.

Глава пятая Бастилия во времена Регентства

Герцог де Ришелье

В 1715 году умер Людовик XIV. По случаю его смерти почти все узники Бастилии получили свободу, причем амнистия выявила новые печальные факты произвола властей. Так, в одной из комнат был обнаружен узник, томившийся в Бастилии уже тридцать пять лет и не знавший причины своего заключения. Справились по книгам – оказалось, что с него никогда не снимали допроса, то есть это было предварительное заключение! Начальство Бастилии рассыпалось в извинениях и сожалениях по поводу такого недоразумения.

Перед смертью Людовик XIV объявил своему племяннику, герцогу Филиппу Орлеанскому, о назначении его регентом королевства при малолетнем Людовике XV.

Герцог Орлеанский искренне хотел блага разоренной войной стране; но, к несчастью, он не умел жертвовать личными увеселениями в пользу государственных дел и нужд. Причиной тому был его слабый характер, к тому же испорченный и развращенный его воспитателями и фаворитами. Как уже говорилось, воспитателем регента был аббат Дюбуа, проведший несколько лет в Бастилии из-за своего беспутного поведения. Сен-Симон пишет о горе-наставнике следующее: «Ум у него был самый заурядный, знания самые поверхностные, никаких способностей, внешность хорька, но притом педанта, речь неприятная из-за того, что он вечно употреблял неопределенные артикли; то, что он лжив, было прямо-таки написано у него на лбу, а уж безнравственен он был настолько, что это даже нельзя было скрыть; его приступы ярости весьма смахивали на припадки безумия; голова его не способна была вместить более одного дела, да и то предпринимал он и вел их только ради собственной корысти; не было у него ничего святого, он не уважал никакие чтимые людьми связи, вызывающе пренебрегал верностью, данным словом, честью, порядочностью, истиной и почитал своим величайшим достоинством презрение ко всем этим вещам; столь же любострастный, сколь и любовластный, он жаждал заполучить себе все, принимал во внимание лишь себя одного, а всех прочих ни в грош не ставил и полагал крайним безумием думать и действовать по-другому; при всем этом он был умильным, смирным, уступчивым, льстивым, умеющим очаровать, с величайшей легкостью принимал любые обличья и надевал любые личины, часто противоречившие друг другу, лишь бы добиться целей, которые он себе ставил, хотя нередко имел слишком мало способностей, чтобы их достичь; в его порывистой и прерывистой речи, непроизвольно запутанной, не было ни смысла, ни толку, она у всех вызывала неприятное ощущение. Тем не менее, когда ему было нужно, он бывал остроумен, шутлив, умел рассказать забавную историйку, но ему недоставало гладкости речи из-за заикания, ставшего у него привычкой по причине его фальшивости, а также неуверенности, которую он испытывал, когда ему нужно было отвечать и говорить».

Дюбуа полностью завладел волей герцога Орлеанского. Он поощрял в воспитаннике, пишет далее Сен-Симон, «склонность к вольности нравов, к щегольству, разврату, презрение к любым правилам, внушал ему прекрасные принципы ученых вольнодумцев и тем самым развращал его сердце и ум, от каковых принципов герцог Орлеанский так никогда и не смог отрешиться, воспитывал в нем чувства, противные разуму, истине, совести, которые герцог всегда старался в себе подавлять».

Дюбуа тщательно следил, чтобы никто не мог встретиться с регентом до и, тем более, помимо него. Однако это отнюдь не означало, что аббат утруждал себя государственными делами. Однажды он бросил в огонь целую кипу запечатанных пакетов из своего бюро и потом радостно вскричал, что вот теперь он ознакомился с их содержимым; после его смерти нашли огромное количество подобных нераспечатанных пакетов и конвертов, в которые временщик так и не удосужился заглянуть. Все дела, свидетельствует Сен-Симон, пришли в запустение, а аббат предавался одним удовольствиям.

Характерным примером его отношения к делам и людям служит история госпожи де Конфлан, которая однажды в Версале увидела, как Дюбуа ругательски поносит какую-то просительницу. Тем не менее она подошла, чтобы приветствовать его.

– Монсеньор… – начала она.

– Ну что монсеньор, что монсеньор? – раздраженно прервал он ее. – То, что вы хотите попросить, сударыня, невозможно.

– Но, монсеньор… – повторила госпожа де Конфлан, опешив.

– Черт бы вас побрал! Говорю вам еще раз: если я сказал, что это невозможно, значит, невозможно.

– Монсеньор… – в третий раз начала госпожа де Конфлан, желая объяснить, что она ничего не просит, но Дюбуа схватил ее за плечи, развернул, ткнул кулаком в спину и рявкнул:

– Убирайтесь ко всем чертям и оставьте меня в покое!

Госпожа де Конфлан, переборов в себе страшное желание грянуться в обморок, побежала жаловаться на Дюбуа герцогине Орлеанской. Супруга регента привыкла к грубым выходкам аббата, но рассказ госпожи де Конфлан показался ей настолько забавным, что она разразилась хохотом, который окончательно доконал оскорбленную женщину.

Ближайшее окружение регента составляли люди, которых он сам называл «висельниками» (впрочем, его супруга, не стесняясь, публично употребляла этот же термин по отношению к нему самому). Эти люди имели такое влияние на него, что Сен-Симону никак не удавалось отговорить герцога от участия в их оргиях хотя бы во время Святой недели.

Во время правления герцога Орлеанского французский двор, сделавшийся из-за религиозного ханжества Людовика XIV самым скучным местом в Европе, преобразился, дав волю долго скрываемой чувственности, которая придала регентству характер элегантной вакханалии. Это была своеобразная моральная эпидемия, быстро распространившаяся по Франции, а затем и по Европе. Неотразимое искушение окружало женщину, принимая самые разнообразные формы, чтобы погубить ее стыдливость. Туалет ее раздевал, мебель звала ее к падению, книга развращала ее ум, музыка размягчала душу, беседа издевалась над ее совестливостью, картины и статуи обожествляли чувственные наслаждения. Этот апофеоз распутства славил не стыдливую любовь прежних времен, а желание, быстрое и торопливое, однодневные связи скучающих развратников. Чувство осмеивалось, над верностью издевались; страсть сводилась к любви мимоходом, ухаживание превращалось во внезапное нападение.

В этих циничных играх обольщение становилось умной и отработанной тактикой разврата. Мужчина больше не надевал маски нежной (или бурной) страсти; он нападал с помощью иронии, острой и холодной, как лезвие шпаги. Он одерживал победу своей сухостью, покидал свою жертву с наглостью, радуясь ее страданию и слезам. Это элегантное вырождение превратилось при Людовике XV в помойную яму и закончилось при Людовике XVI бойней.

Бастилия не избежала проникновения в ее стены общего духа времени.