Кузьма Белоконь - В пылающем небе

• Название: В пылающем небе
• Автор: Кузьма Белоконь
• Издательство: Прапор
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1983

Документальная повесть бывшего летчика-штурмовика посвящена незабываемым событиям Великой Отечественной войны. Автор воссоздает исполненные драматизма картины воздушных боев, рассказывает о мужестве и бесстрашии своих фронтовых товарищей. В повести проходит целая галерея живых образов, ярких героических характеров советских людей.

---

Выхожу на последнюю прямую с запада, со стороны железной дороги и планирую на посадку. Но неожиданно на железнодорожном полотне появились какие-то вспышки. Оглядываюсь, и в этот миг вижу пикирующего на меня фашистского истребителя. А я уже выпустил шасси и посадочные щитки – самолет потерял скорость и маневренность. «Вот гад, и сесть спокойно не дает!» Размышлять было некогда. Мгновенно принимаю решение: убрать щитки и шасси, и с маневром уйти из-под атаки! Но немец опередил меня. Его следующая очередь прошла по фюзеляжу. Резкий удар по бронеспинке. Теперь только садиться! Мой самолет как раз на высоте выравнивания. В это время выше меня проскакивает замасленный самолет с черным крестом на фюзеляже.

Вот и земля. Не открывая фонаря кабины, после пробега подруливаю к капониру. Выключаю мотор и, закрыв глаза, продолжаю сидеть. Наступила тишина, до звона в ушах. Только сейчас почувствовал неимоверную усталость. Ничего не хотелось, лишь бы вот так сидеть не шевелясь.

– Что с вами, товарищ командир? – застучал по фонарю кабины Тополя.

– Со мной? Ничего… Кузнецов прилетел?

– Еще не прилетел.

– А чей же это самолет на брюхе лежит?

– Кто-то из первой эскадрильи.

– Живой?

– Живой, сам вылез. А что с Кузнецовым, товарищ командир?

– Что-что! – вспыхнул я, срывая досаду на ни в чем не повинном механике. – Подбили его…

Тополя вздохнул тяжко, словно сам был виноват в этом. Уж он-то знал, что такое лететь на задание вдвоем, а возвращаться одному. Они, механики, ждут возвращения летчиков из боя так, как только матери могут ждать своих сыновей.

– У тебя есть махорка, Филипп?

– Есть, товарищ командир.

Я взглянул на своего механика, этого добродушнейшего, не очень разговорчивого человека, который не отойдет от линии старта, пока я не взлечу, и не покинет летного поля до моего возвращения.

– Знаешь, Филипп, называй меня просто Кузьмой, ну хотя бы когда мы вдвоем.

Тополя застенчиво улыбнулся:

– А я и так называю вас просто Кузьмой, правда, когда вы уже в воздухе.

– Ну, а теперь и на земле будет так… договорились?

– Хорошо, товарищ командир, – ответил Тополя.

…Михаил Кузнецов, раненый, на сильно поврежденном самолете, произвел вынужденную посадку с убранным шасси на территории, занятой немцами. Когда самолет еще полз на брюхе, оставляя за собой глубокий след, у летчика мгновенно созрела мысль, где можно скрыться до наступления темноты. Еще с воздуха он заметил овраг, который глубоко вклинился в массив ржи. Как только самолет остановился, Кузнецов освободился от парашюта, выскочил из кабины и тут же залег в небольшую канаву. Вокруг тишина. Только где-то вдали был слышен рокот танков да изредка доносилась артиллерийская стрельба.

Поднялся. Нигде никого. Сориентировался, в какой стороне овраг. Он оказался примерно в трехстах метрах. Самолет дарить немцу не стал. Вернулся к машине. Отрезал от оставленного в кабине парашюта два куска шелка, окунул их в бензин, положил один на распущенный парашют, а второй – на горловину бензобака. Еще раз оглянулся вокруг. Затем поджег шелк и бросился в сторону оврага. И как раз вовремя. Не успел прийти в себя и подумать, что делать дальше, как услышал звук автомашин. Приподнялся. На большой скорости к самолету ехали два грузовика с автоматчиками. Вот машины резко затормозили, но автоматчики, соскочив на землю, не решались подойти к объятому пламенем самолету. Видимо, они были уверены, что летчик остался в кабине. Когда взорвались бензобаки, они сели в машины и уехали восвояси. За всем этим Кузнецов наблюдал на ходу. Он выбрался из оврага, прополз во ржи, по открытой местности перебежал к небольшому участку вспаханной земли и залег в борозде. Двигаться дальше не было сил и он лежал, пока стемнело. Вдали пылало зарево – горел Ростов. Избегая дорог, Кузнецов пошел в направлении зарева. Изредка он останавливался, напрягая слух, и снова шел. До рассвета во что бы то ни стало надо было попасть к своим. Летняя ночь так коротка! Мучила жажда, подкашивались ноги, хотелось сесть и передохнуть хоть несколько минут. «Не садиться! – приказывал он себе. – Времени мало!»

Вдруг нога попала во что-то мокрое. Кузнецов с трудом нагнулся – так и есть, лужа. Потрескавшимися, сухими губами он припал к ней, торопливо сделал несколько глотков, и только тогда ощутил зловонный запах гнили. Он встал, но его затошнило, земля уходила из-под ног. Стоял, широко расставив ноги. Сколько прошло времени? Минута?.. Час? Он не знал. Пришел в себя и снова побрел.

– Стой! Стрелять буду! – вдруг услышал Кузнецов, словно во сне, русскую речь.

– Свой я, советский летчик!

– Вы все свои. Руки вверх!

Кузнецов поднял обессиленные руки. К нему подошли два человека с винтовками, на пилотках у них были звездочки…

Вскоре он сидел в землянке и с жадностью ел мясные консервы, запивая их холодной водой из алюминиевой кружки.

Через три дня мы вновь с ним встретились.

Пожалуй, нет на фронте большей радости, чем снова вдруг увидеть своего боевого Друга, которого мысленно ты уже похоронил.

Взлет под вражеским огнем

Раннее утро 24 июля. Я стою возле своего самолета. Ростов по-прежнему окутан густым дымом. Но странное дело, немецкой авиации нет. Еще вчера почти непрерывно над городом «висели» фашистские истребители и летели одна за другой группы бомбардировщиков. А сейчас почему-то в небе спокойно.

«Спокойно», – подумал я с необъяснимой тревогой. Достал из кабины самолета футляр из-под патефона, служивший мне чемоданом, вынул бритвенный прибор, чистый подворотничок и, усевшись под плоскостью, начал приводить себя в порядок. Война войной, но и в бой не хочется идти неопрятным.

Подошли Громов и Александр Марченко.

– О, да тебя хоть к королевскому столу приглашай! Или, может, все-таки с нами пойдешь в столовую завтракать? – засмеялся Марченко.

Сержант Марченко был замечательным летчиком и удивительным весельчаком. Он никогда, ни при каких условиях не унывал, его лицо всегда сияло веселой улыбкой. В полку он приобрел доброе имя «Саша – золотые руки». Однажды, прилетев с задания, он трижды заходил на посадку и каждый раз неудачно. Наблюдавшие с земли удивились: у Марченко такого не бывало, значит, что-то случилось. После посадки увидели, что весь самолет в пробоинах. Но Марченко, как ни в чем не бывало, вылез из кабины и улыбнулся:

– Спасибо Сергею Владимировичу за то, что спас мне жизнь!

– А кто это? – спросил один из летчиков.

– Ай-я-яй! Что же ты за штурмовик, если не знаешь конструктора своего самолета? – покачал головой Марченко. – Соображай: если бы не Ильюшин, прилетел бы я на самолете с сотней пробоин?

Когда механик подсчитал пробоины, их оказалось, действительно, не меньше сотни.

– Ну, так идешь с нами завтракать или на свадьбу собираешься? – продолжал шутить Александр. – Пошли подкрепимся сначала.

Землянка, в которой была столовая летного и технического состава, находилась за КП. Мы шли мимо капониров, рассуждая о неожиданном затишье. Солнце уже поднялось над горизонтом, воздух был неподвижен, подступала жара. Вдруг сзади послышался свист, переходящий в вой; два фашистских истребителя пикировали на стоянку самолетов, мимо которой мы шли. Залегли прямо на дороге – укрыться негде, летный планшет я тут же спрятал под себя, чтобы не было отблеска. Длинные пушечные очереди проходили совсем рядом, над головой с визгом проносились осколки снарядов. Атака закончилась так же быстро, как и началась. Когда гул моторов постепенно стал утихать, я поднял голову и увидел на планшете кровь.

– Кузьма, милок… – бросился ко мне Федор.

– Да ничего, пустяки…

Рана действительно оказалась пустяковой, осколок снаряда прошел возле левого глаза и немного задел бровь… Повезло… Громов аккуратно вытер кровь с моего лица, и мы пошли на завтрак.

В результате этого налета три самолета были повреждены. В столовой мы узнали, что после ожесточенных боев наши оставили Ростов. Теперь понятно, почему над городом нет сегодня немецких бомбардировщиков. Ясно стало и другое: после Ростова немцы двинутся на Батайск.

– Если сегодня отсюда не улетим, – заметил Громов, – завтра будет поздно.

Мой друг был прав. Часа через полтора подполковник Евгений Натальченко собрал весь личный состав и объявил приказ командира дивизии: оставшиеся самолеты и часть летчиков передать в 103-й штурмовой авиаполк. Туда откомандировывались Федор Громов, Михаил Кузнецов, Георгий Тришкин, Николай Гайворонский, Александр Марченко, Яков Прокопьев и я. Командование полка, несколько летчиков и весь технический состав отправлялись в глубокий тыл на формирование.

Не могу не рассказать о летчике Тришкине. Георгий родился в Сибири, но внешне он совсем не был похож на сибиряка. Ростом удался невелик, щуплый. На земле на первый взгляд казался бесшабашным, несобранным. Но стоило ему сесть в самолет, как тут же проявлялся характер потомственного сибиряка: в самой сложной, самой опасной ситуации бесстрашие всегда сочеталось у него с трезвым расчетом.