Кузьма Белоконь - В пылающем небе

• Название: В пылающем небе
• Автор: Кузьма Белоконь
• Издательство: Прапор
• Жанр: Биографии и Мемуары
• Год: 1983

Документальная повесть бывшего летчика-штурмовика посвящена незабываемым событиям Великой Отечественной войны. Автор воссоздает исполненные драматизма картины воздушных боев, рассказывает о мужестве и бесстрашии своих фронтовых товарищей. В повести проходит целая галерея живых образов, ярких героических характеров советских людей.

---

Фашистам удалось сильно повредить самолет, мотор работал с перебоями, перебиты воздушные трубопроводы – я не мог ни стрелять, ни выпустить перед посадкой посадочные щитки и шасси, трос аварийного выпуска шасси и тяги управления элеронами тоже перебиты. Местность гористая – о вынужденной посадке нечего и думать. На помощь подоспели наши истребители и фашистские летчики вынуждены были выйти из боя. Осторожно делаю развороты одним рулем поворота – элероны бездействуют. Больше всего беспокоит руль глубины: если и он откажет – самолет неминуемо войдет в пикирование, и тогда катастрофа неизбежна. Перетянуть бы гористую местность и выйти на равнину…

Но в группе летят необстрелянные летчики. Их надо собрать и вывести на свой аэродром. Мой самолет находится ниже остальных, поэтому мне видны все ведомые. По радио даю каждому команду, какой взять курс и высоту, чтобы всех их свести вместе. Это мне удается. Перетянув через гористую местность, перехожу на бреющий полет – если теперь откажет руль глубины, то самолет не успеет перейти в пикирование, и я смогу благополучно произвести вынужденную посадку.

Чтобы не мешать при посадке остальным летчикам – сажусь последним. Захожу несколько раз, но все неудачно, нельзя делать крутых разворотов. Быстро сгущаются сумерки, и при заходе на посадку уже с трудом различаю аэродром. Прошу по радио обозначить место приземления ракетами. Наконец выхожу на последнюю прямую и сажусь с убранными посадочными щитками и шасси.

Только сейчас узнаю, что Андрейчук ранен: осколком снаряда у него отбит палец на правой руке, но до посадки он мне об этом не сказал.

Когда командир полка подошел к самолету и взялся за руль глубины, он отпал. Оказывается, что он висел на волоске, и, работай я в полете более энергично рулями, то управление, как я предполагал, отказало бы. И не будь мы на малой высоте, самолет врезался бы в землю. Но хорошо, что все окончилось благополучно.

В этот день погибли Андрей Михеев и его воздушный стрелок Владимир Дубинин. Был подбит истребителями и самолет младшего лейтенанта Ивана Жабицкого. Тяжело раненный летчик долетел до своего аэродрома, посадил самолет и тут же в кабине скончался. Ему не было и двадцати лет. Вечером всем полком мы хоронили его во дворе школы, в населенном пункте Чонграв. Здесь мы прощались не только с младшим лейтенантом Жабицким. Мы прощались со всеми боевыми друзьями, которые погибли в боях за Сапун-гору: с Павлом Назаровым и его воздушным стрелком Федором Карпушенко, с младшим лейтенантом Чайченко, с Варей Емельяненко…

Когда гроб с телом летчика Жабицкого опустили в могилу, с КП прибежал, запыхавшись, посыльной и вручил командиру полка телеграмму. Подполковник Ермилов тут же зачитал ее: Севастополь взят! В душе каждого смешались противоречивые чувства: горечь тяжелой утраты и радость трудной победы.

На второй день были похоронены в селе Карач-Русская – это в десяти километрах юго-западнее Симферополя – Андрей Михеев и Владимир Дубинин.

* * *

Десятого мая эскадрилья получила задание уничтожать противника на мысе Херсонес. Вылет – немедленно. Залезаю на плоскость, чтобы надеть спасательный пояс и парашют. Мой механик Павел Фабричный зацепил вытяжное кольцо парашюта, и тот распустился. Запасного близко не было. Механик растерялся, чувствуя себя виноватым, и хотел было бежать за другим парашютом, но я остановил его и попросил никому ничего не говорить, пока не улечу. Медлить было нельзя!

Мы подлетаем к Севастополю. Ни орудийных залпов, ни зенитных разрывов. Ветер разогнал дым, и с высоты полета отчетливо были видны сплошные руины да кое-где небольшие, затухающие пожары.

Над мысом на разных высотах носились истребители – шел воздушный бой. Ниже работали штурмовики: они то пикировали, то снова набирали высоту, чтобы начать следующую атаку. А дальше, уже над морем, группа за группой шли Пе-2 и сбрасывали свой груз на корабли, до отказа набитые гитлеровцами, которые пытались уйти в Румынию.

Километрах в трех от берега, как факел, пылал какой-то корабль, а возле него копошились черные точки – спасательные лодки. Вокруг корабля огромные маслянистые пятна-озера, значит, через час-два он пойдет ко дну. Хорошо поработали наши «пешки».

Вот мы и над целью. На земле делалось что-то невообразимое. В дыму, огне и пыли смешалось все: люди, машины, танки, артиллерия. Сбрасываем бомбы в наибольшие скопления гитлеровцев.

– Атакуем немцев в море! – подаю команду ведомым.

На втором заходе беру на перекрестие прицела самоходную баржу и выпускаю восемь реактивных снарядов. Баржа загорается. За мной пикируют остальные. В прибрежной полосе – пожары. На пикировании мой самолет вздрогнул: посреди левой плоскости громадная дыра – прямое попадание снаряда. А подо мной море. С трудом выхожу из пикирования и по радио даю команду на сбор. Самолет сильно разворачивает, кренит влево, и мне стоит больших физических усилий дотянуть до своего аэродрома. После посадки мне крепко досталось от командира за вылет без парашюта. Теперь я и сам подумал: «Что бы я стал делать, если бы обстановка заставила прыгать?»

На следующее утро весь полк был построен на митинг. Нам зачитали приказ Верховного Главнокомандующего о том, что победа в Крыму близка, что враг доживает свои последние часы, он безнадежно пытается удержаться на небольшом куске мыса Херсонес, и его надо оттуда выбить. Тотчас после митинга получаю приказ лететь на Херсонес. В состав группы вошли: Сафонов, Трошенков, Корсунский, Коваленко, Шаталин.

Организованное сопротивление фашистов было сломлено. Только изредка они открывали беспорядочный зенитный огонь. Действия немецких истребителей полностью парализованы. Замкнув круг одиночных самолетов, мы носились над головами отступающих фашистов до тех пор, пока не израсходовали все боеприпасы. Последний заход сделали вхолостую, буквально над головами гитлеровцев, которые в паническом ужасе бросались с высокого обрыва в море.

Этим вылетом полк завершил свои боевые действия по освобождению Крыма. А за ужином Корсунский поднял алюминиевую кружку со ста граммами:

– Выпьем, ребята, за то, чтобы после окончания войны всем, кто сейчас сидит здесь, собраться в лучшем санатории Крыма.

– А может, соберемся в каком-нибудь санатории под Берлином?

Разговорам, казалось, не будет конца. Только поздно вечером столовая опустела. А на следующий день было получено распоряжение готовиться к перелету на 2-й Белорусский фронт. 230-я штурмовая авиадивизия, временно приданная к 8-й воздушной армии, снова вошла в состав 4-й воздушной армии.

Перед летчиками стояла задача – перевезти побольше людей, чтобы сразу включиться в боевую работу. Но как это сделать? В кабину летчика второго человека не посадишь. Да и у стрелка кабина для двух тесновата. И командир полка принимает решение подобрать людей, необходимых в первую очередь для боевой работы, и, кроме экипажа, посадить одного человека в кабину воздушного стрелка и по одному в бомболюки. Мы имели большой опыт в перебазировании, часто приходилось перелетать с одного аэродрома на другой. Бывало, что брали людей в гондолы шасси, но перевозить людей в бомболюках да еще на такое большое расстояние – не случалось. Значит, в самолете будет лететь не два человека, а пять.

Особое внимание уделялось подготовке самолетов. Вынужденная посадка исключалась: при посадке с убранными шасси человек, находящийся в бомболюке, только случайно мог остаться в живых.

Люди подбирались небольшого роста. Нашлось в моем самолете место и для Чилитки, она уже налетала немало часов, и в воздухе вела себя прекрасно. С тех пор, как я стал угощать ее сахаром, она привязалась ко мне еще больше.

30 мая полк поэскадрильно вылетел и взял курс на север: Чонграв – Запорожье – Харьков – Курск – Сеща. Все группы благополучно приземлились на оперативном аэродроме. В 20 километрах проходит линия фронта, а за ней – родная Белоруссия.

Переправа, переправа…

Удога. Только в военное время этот клочок земли можно было назвать аэродромом. Представьте себе затерявшуюся в необозримых белорусских лесах крохотную, в полтора десятка дворов деревушку с непонятным названием Удога. А рядом с ней – такую же крохотную лесную полянку. Это и был наш аэродром. Жили в лесу. Оборудовали там землянки, в которых разместился командный пункт, столовая, «комната» для отдыха летного состава.

Особое внимание было обращено на маскировку. На летном поле правильными рядами вкопаны в землю небольшие сосенки – «молодая посадка». В лесной чаще для каждого самолета оборудованы стоянки. Но как все это выглядит с воздуха? Снова и снова взлетал самолет и фотографировал аэродром с различных высот и направлений. А специалисты обрабатывали фотопленку, через лупу «прочесывали» каждый метр местности на фотоснимках, отмечали мельчайшие детали, по которым противник сможет после фотографирования определить расположение аэродрома.