Фридрих Шиллер - Тридцатилетняя война

• Название: Тридцатилетняя война
• Автор: Фридрих Шиллер
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: История
• Год: 1957

---

Генрих Матвей граф фон Турн, по происхождению не чех, но собственник нескольких поместий в этом королевстве, снискал благодаря приверженности к протестантской религии и самозабвенной преданности своему новому отечеству безграничное доверие утраквистов, что проложило ему путь к высшим должностям. Он храбро сражался с турками и вкрадчивым обхождением привлёк сердца толпы. То была пылкая, необузданная натура, любившая смуты, так как во время смут в полном блеске проявлялись его дарования; неимоверно смелый и достаточно безрассудный, чтобы браться за начинания, перед которыми отступают трезвое благоразумие и хладнокровие, Турн вместе с тем был достаточно свободен от укоров совести, чтобы играть судьбою тысяч людей, когда это было нужно для удовлетворения его страстей, и достаточно хитёр, чтобы заставить плясать под свою дудку такой народ, как чехи того времени. Смуты во время правления Рудольфа происходили при деятельнейшем участии Турна, и грамота величества, добытая чешскими чинами от императора, была главным образом его заслугой. Ему, как носителю звания бургграфа Карлштейнского, двор вручил для сохранения чешскую корону и указы о вольностях королевства; но, возведя его в сан дефензора, или защитника веры, народ отдал ему нечто гораздо более важное — самого себя. Аристократы, под чьим влиянием находился император, неблагоразумно отняли у Турна власть над неживыми вещами, но оставили ему влияние на живых людей. Они лишили его звания бургграфа, ставившего его в зависимость от милостей двора; тем самым они раскрыли ему всю важность того звания, которое за ним осталось, и задели его тщеславие, до той поры мешавшее его честолюбию стать опасным. Теперь его обуяла жажда мести, и ему недолго пришлось ждать случая для её удовлетворения. В грамоте величества, силою добытой чехами от Рудольфа II, так же как и в вероисповедном мирном договоре немцев, оставался невыясненным важный вопрос. Все права, дарованные этим договором протестантам, были даны только владетельным князьям, но не их подданным, лишь для подданных церковных владетелей была выговорена весьма сомнительная свобода совести. Равным образом чешская грамота величества говорила только о чинах и о королевских городах, магистратам которых удалось добиться равных прав с владетелями. Лишь им предоставлено было право строить церкви, учреждать школы и публично отправлять своё протестантское богослужение. Во всех остальных городах право определять границы свободы совести подданных предоставлено было владетелю, под властью которого они находились. Этим правом германские имперские чины пользовались во всём его объёме: светские без противоречия, духовные же, право которых неким заявлением императора Фердинанда было объявлено спорным, не без основания отказывались признать это заявление обязательным. Но то, что в аугсбургском вероисповедном мирном договоре было спорным пунктом, в чешской грамоте являлось неопределённым; там не было споров о толковании, но было спорно, следует ли повиноваться договору; здесь толкование было предоставлено чинам. Поэтому подданные церковных земских чинов в Чехии считали, что имеют те права, которые, согласно заявлению Фердинанда, были признаны за подданными немецких епископов; они считали себя равными подданным королевских городов, так как относили церковные владения к коронным. В небольшом городке Клостерграбе, принадлежавшем архиепископу Пражскому, и в Браунау, принадлежавшем аббату этого монастыря, подданные-протестанты самовольно принялись за сооружение церквей и, несмотря на протесты их господ и даже неодобрение самого императора, довели это дело до конца.

Тем временем бдительность дефензоров несколько ослабела, и двор нашёл, что можно решиться на серьёзный шаг. По приказу императора церковь в Клостерграбе была разрушена, церковь в Браунау насильственно заперта и самые беспокойные из граждан брошены в темницу. Следствием этой меры было всеобщее недовольство среди протестантов; возмущались нарушением грамоты величества, и граф Турн, одушевляемый местью и ещё более побуждаемый к действию своим званием дефензора, чрезвычайно усердно разжигал страсти. По его почину из всех округов королевства были созваны в Прагу депутаты, дабы принять соответственные меры против общей опасности. Было решено подать императору ходатайство и настаивать на освобождении заключённых. Ответ императора, очень дурно принятый чинами уже по той причине, что он был обращён не к ним непосредственно, а к его собственным наместникам, называл их поведение противозаконным и мятежным, оправдывал события в Клостерграбе и Браунау императорским приказом и заключал в себе несколько мест, которые могли быть истолкованы как угрозы.

Граф Турн не замедлил искусно усилить дурное впечатление, произведённое императорским посланием на собравшихся чинов. Он указал им на опасность, коей подвергались все, кто участвовал в ходатайстве и сумел путём подстрекательства и страха увлечь их на путь насильственных решений: поднять их непосредственно против императора было бы пока слишком смелым шагом. К этой неизбежной цели он вёл их постепенно. Поэтому он счёл более удобным сначала направить их раздражение против советников императора и с этой целью распустил слух, что императорское послание составлено в канцелярии пражского наместничества и лишь подписано в Вене. Среди императорских наместников предметом всеобщей ненависти были камер-президент Славата и назначенный вместо Турна бургграфом Карлштейнским барон фон Мартиниц. Оба они уже ранее ясно выказали свои враждебные протестантам намерения, отказавшись принять участие в заседании, на котором грамота величества была внесена в земское уложение Чехии. Уже тогда этим наместникам грозили, что в будущем ответственность за всякое нарушение грамоты падёт на них, и всё дурное, что с тех пор протерпели протестанты, было — и не без основания — отнесено на их счёт. Среди всех католических владетелей эти двое были наиболее жестоки к своим протестантским подданным. Их обвиняли в том, что они собаками загоняли протестантов на католическую обедню и отказом в крещении, венчании и погребении старались насильственно обращать их в папизм. Ярость народа легко могла быть направлена против ненавистных начальников, и они должны были пасть жертвой всеобщего недовольства.

23 мая 1618 года депутаты, вооружённые, в сопровождении огромной толпы, появились в королевском замке и ворвались в зал, где находились наместники Штернберг, Мартиниц, Лобковиц и Славата. Угрожающим тоном потребовали депутаты от каждого из них объяснения, принимал ли он участие в императорском ответе и высказывался ли за него. Штернберг дал сдержанный ответ; Мартиниц и Славата ответили дерзко. Это решило их участь. Штернберг и Лобковиц, которых не так сильно ненавидели, но боялись больше других, были выведены из зала; Славату же и Мартиница поволокли к окну и с высоты восьми — десяти футов выкинули в замковый ров. Их креатуру, секретаря Фабрициуса, отправили вслед за ними. Как и следовало ожидать, весь образованный мир был поражён характером этой расправы; чехи оправдывали её как употребительный у них обычай и во всём происшедшем находили удивительным только то, что потерпевшие встали целы и невредимы после прыжка с такой высоты. Навозная куча, на которую упали императорские наместники, спасла их от всяких увечий.

Трудно было ожидать, чтобы этот решительный образ действий способствовал доброму расположению императора; но до этого и хотел довести чехов граф Турн. Если они позволили себе такое насилие из страха пред неопределённой опасностью, то теперь ожидание неминуемой кары и уже неизбежная необходимость прибегнуть к самозащите должны были увлечь их ещё далее. Акт этого грубого своеволия отрезал пути для всякой нерешительности и раскаяния. Людям казалось, что возмездием за единичное преступление неизбежно будет ряд новых насилий. Так как случившееся было непоправимо, то нужно было обезоружить карающую власть. Для правильного руководства восстанием было избрано тридцать руководителей. Все дела правления и все королевские сборы были захвачены, все королевские чиновники и солдаты приведены к присяге; было опубликовано воззвание к чешскому народу, призывавшее всех участвовать в общем деле. Иезуиты, которых все ненавидели и обвиняли во всех преследованиях, были изгнаны из всего королевства, и чины нашли необходимым оправдать это суровое решение особым манифестом. Всё это совершалось ради сохранения королевской власти и исполнения законов — обычные слова всех мятежников, покуда счастье не склонится на их сторону.

Впечатление, произведённое при императорском дворе известием о чешском восстании, было далеко не так сильно, как того заслуживал этот вызывающий образ действий. Император Матвей не был уже тем решительным человеком, который некогда отважился схватить своего короля и повелителя и свергнуть его с трёх тронов. Самонадеянное мужество, одушевлявшее его при узурпации, покинуло его при правомерной защите. Чешские мятежники выступили первыми, и ему, силою вещей, пришлось вооружиться вслед за ними. Но он не мог надеяться, что война ограничится одной Чехией. Опасное взаимное сочувствие связывало протестантов всех его земель воедино — гибель, неминуемо грозившая религии, могла слишком быстро объединить их в одну страшную республику. Что сможет он противопоставить такому врагу, если от него отделится протестантская часть его подданных? И разве не истощат себя в этой опасной усобице обе стороны? Разве не лишится он всего в случае поражения, если же одержит верх, то кого он погубит, как не своих подданных?