Илья Туричин - Братья

• Название: Братья
• Автор: Илья Туричин
• Жанр: Детские приключения

Герои романа - братья Петр и Павел Лужины - знакомы читателям по предыдущему роману писателя "Кураж" Разлученные войной, каждый из них в меру своих сил продолжает борьбу с захватчиками Основная тема книги, написанной в приключенческом жанре, - интернациональная дружба, крепнущая в борьбе с общим врагом - германским фашизмом.

---

Серега остановился в дверях.

– Заходи, чего стоишь, - окликнул Ладыжников. - С чем пришел?

Серега подошел к столу и молча выложил моточек проволоки.

– Ну и что? - не понял Ладыжников.

– Звонили, - скучно сказал Серега.

– Ага, ты - Ефимов из обмоточного.

Серега кивнул.

Комсорг повертел в руке моточек. Пожал плечами.

– Зачем тебе это?

– Брак, - сказал Серега, - на полу валяется. А я катушку для приемника намотать хотел.

– Для какого? - спросил Ладыжников.

– Детекторного. Лампы где достанешь?

Комсорг посмотрел на него с любопытством. Девушки хихикнули.

– И ничего смешного, - сказал Серега.

– Это точно. Ничего смешного. Радио увлекаешься?

– Еще со школы. У меня и прозвище - Эдисон.

– Ну да?… - удивился Ладыжников. - Погоди-ка, - он открыл ящик стола, извлек оттуда папку, придавил ее культей к столу, чтобы не ерзала, перелистал несколько страничек. - Вот приказ тут: "Премировать Ефимова С. за рацпредложение - дополнительный ручной привод". Не про тебя?

– Ну…

– Ефимов, Ефимов, ну что с тобой делать?

– А ничего, - вздохнул Серега. - Домой пойду.

– Ты больше сам ничего не бери. Хоть и брак. На заводе порядок должен быть. А уж если чего понадобится - попроси. Что, тебе начальник цеха куска проволоки не даст для дела?

– Больше не возьму.

– То-то… Слушай, Ефимов, у девчат во втором общежитии радио не работает. Может, починишь, раз ты любитель?

– Не знаю.

– А ты сходи. Прямо к коменданту. Скажи - Ладыжников прислал.

– Ладно.

Радио он починил. Там и делать-то было нечего. Прозвонил - обыкновенный обрыв. Потом принес Ладыжникову в комитет детекторный приемник, Москву слушать. Потом его послали на курсы радистов Осоавиахима, раз он любитель. Потом подал заявление в военкомат, прибавил себе два года. Проверять не стали, ростом и обличьем он выглядел старше своих лет…

И когда ж перестанет сниться эта проклятая проволока!

Скомандовали подъем. Ребята быстро и бесшумно поднялись. Майор еще раз проверил вещмешки. У Вали вытащил духи. И где она их только раздобыла?

– Излишняя роскошь, товарищ. Откуда у простой деревенской девчонки такая городская вещь? А?

А может, ее и не Валя вовсе зовут. Вот он теперь не Ефимов, а Николаев или попросту Эдисон.

Линия фронта представлялась Сереге очень грохочущей, вздыбленной снарядами, пропахшей пороховым дымом. А была черная густая тишина, и только изредка распарывали ее красные и зеленые светлячки трассирующих пуль. Они появлялись из темноты и исчезали в темноте, словно крохотные кометы.

Майор и старший лейтенант Лужин распрощались с ребятами. Трое разведчиков повели штатских в темноту. Шли долго и молча. Потом разведчики остановились.

– Ну вот. Теперь топайте по компасу. На запад. Чем дальше уйдете до рассвета - тем лучше.

Серегу так и подмывало спросить: а где же линия фронта? Но спрашивать было глупо, и он смолчал.

5

Осень подступила незаметно. Все чаще и чаще хмурое небо опрокидывалось на берлинские крыши дождями. Панели и мостовые тускло блестели. Пузырились мелкие серые лужи. Глухо журчала вода в решетках водосточных люков. На улицах черными поганками вырастали зонтики над головами прохожих. Но было еще тепло, и Павел щеголял в светлом габардиновом плаще и такой же кепке. Их выбрала фрау Анна-Мария в магазине готового платья, что за сквером.

Матильда убралась в пансионат фрау Фогт и приезжала только по субботним вечерам.

Павел начал ходить в школу. Доктор Доппель подарил ему портфель, большой, черный, с латунными застежками и серебряной монограммой - переплетенными двумя "Д". В нем Павел носил учебники, тетради и непременный завтрак - два тоненьких ломтика хлеба, намазанных маргарином и яблочным джемом.

По поводу монограммы было в классе много острот.

– Дубовая дубина!

– Действительно дурак!

Павел притворился тупицей и спокойно разъяснил:

– Два "Д" - значит "доктор Доппель". Он отдал мне свой портфель.

– А собственного у тебя нету? С чем же ты ходил в школу раньше?

– Он истрепался, - выкрутился Павел. Не объяснять же, что у них с братом был один портфель на двоих и они прекрасно обходились, нося его по очереди. - Изодрался. Мы играли им в футбол, вместо мяча.

Тотчас кто-то подхватил портфель, бросил на пол, чья-то нога ударила по нему. Портфель заскользил по полу и шмякнулся в стену под грифельной доской.

Вообще-то школа была похожа на все школы, в которых он учился, - тот же гвалт на переменках, мелкие стычки, возня. И все же она была другой. Где-то в глубине, почти не вырываясь на поверхность, шла необычная странная жизнь, которую Павел пытался понять, но не мог.

Ни с кем из учеников он близко не сходился. Учителя считали его прилежным, но несколько туповатым, соученики - необщительным и задравшим нос из-за своей мамочки и доктора Доппеля.

Никто в классе не знал, что он из Советской России. Доктор запретил ему откровенничать с кем бы то ни было.

– Для твоего же блага, - сказал он, напутствуя Павла в школу. - Умный человек должен уметь не отличаться от других. Окружающие должны быть уверены, что он такой же, как они. Понимаешь? Тогда они перестают контролировать самих себя. И умный может извлечь из этого немалую выгоду. А если они заметят, что ты не такой, как они, видел и знаешь больше, насторожатся. Начнут к тебе присматриваться. А это - только проигрыш, мой мальчик. Только проигрыш!

– А если спросят, кто мой отец? - спросил Павел. Доппель нахмурился.

– Скажи им, что он пал смертью храбрых за Родину. Ведь это не будет ложью?

Павел представил себе, какими станут лица ребят в классе, если он им скажет: "Мой папа - Герой Советского Союза младший лейтенант Лужин".

– И про маму говори правду: владелица гостиницы для господ офицеров. А что ты родился в России и работал в цирке - им знать ни к чему. Начнут задавать лишние вопросы - придется выкручиваться. Не подводи маму, она в тебя верит.

Павел не собирался подводить маму и не рассказывал о себе в школе не потому, что так велел доктор Доппель. Самому не хотелось. Пусть принимают его за Пауля Копфа. Он - Павел Лужин, артист советского цирка. Мозги у этих ребят наперекосяк. Вот в чем суть. Мысли, разговоры, желания у них стандартны: фюрер, великая Германия, священный долг, мы - немцы - избранная раса! Эрзац-мозги. Он сравнивал здешних ребят со своими ташкентскими друзьями, с ребятами из Гронска. Ржавый, Злата, Толик-собачник, Серега Эдисон… Это же личности - человеки!… У каждого свое призвание, своя страсть, своя мечта. И главное, в каждом бьется доброе сердце. Не для себя, для всех. Они греют друг друга. И он, Павел, ощущал это тепло. А здесь он чувствует себя брошенным в ледяное недвижное озеро, покрытое серо-зеленой ряской.

Здесь вырастают Гансы, смотрящие сквозь тебя глазами-ледяшками. И ласковые щуки Доппели, и Гитлеры, и Гиммлеры… А на дне озера живет Вечный Страх. Он здесь настоящий хозяин. Он - всюду, он многолик. Он заставляет учителей говорить на уроках медленно, готовыми круглыми фразами, чтобы никто не смог истолковать какое-либо слово иначе, придать ему иной смысл. Они, наверное, и дома думают и говорят с опаской. Это страх заставляет писать доносы на соседей и отрекаться от собственных родных. Это страх формирует эрзац-мозги.

Вот скрытая жизнь школы, которую Павел не может понять.

Обо всем этом он думает только в своей комнате, заперев дверь. Об этом никому не скажешь. Иногда он ловит себя на мысли: а не поселился ли и в нем вездесущий страх? Ведь он, как микроб, влезает в организм и начинает точить его.

Нет. Он не боится. Просто трудно. Очень трудно.

Ах, как не хватает Петра! Они бы поговорили обо всем перед сном, лежа в темноте, когда не видишь лиц друг друга, а только ловишь неторопливое слово, вздох, смешок, молчание…

Удивительно: прожили бок о бок с рождения, а ведь никогда раньше не задумывался: что они друг для друга? Брат и брат… Никогда не расставались, потому вроде и не отличали особо друг друга. Вместе выходили на манеж, вскакивали на лошадей, крутили сальто-мортале, "арабские колесики", "кульбиты". Поровну делили радость зрительских аплодисментов, и мамины шлепки, и папины нотации. Один портфель на двоих. Тренировки - вместе. Однажды даже болели на пару. Скарлатиной.

А вот увезли в эту проклятую Германию, и так не хватает Петра! Словно часть самого себя оставил в Гронске…

Больше всего класс боялся инструктора по военной подготовке однорукого Вернера. Черная повязка наискось прикрывала его левый глаз. Говорили, что он потерял руку и глаз под Москвой. Его узнавали на слух, он не шел, а впечатывал кованые армейские сапоги в пол, не говорил, а лаял громко, короткими фразами, словно отдавал команды. На его занятиях тянулись, молчали и трепетали.