Даниил Хармс - Рассказы, сценки, наброски

• Название: Рассказы, сценки, наброски
• Автор: Даниил Хармс
• Жанр: Классическая проза

Даниил Иванович Хармс (настоящее имя – Даниил Иванович Ювачев) – поэт, прозаик, один из организаторов и активных авторов группы ОБЭРИУ, классик отечественной литературы.

Родился в Петербурге 30 декабря 1905 года в семье бывшего народовольца, христианского проповедника, журналиста И.П.Ювачева. Учился в Петершуле и в Ленинградском электротехникуме. Первое сохранившееся стихотворение датировано 1922 годом. С 1925 года – член«Ордена заумников DSO», возглавляемого А.Туфановым, затем участник «Левого фланга» и один из организаторов группы ОБЭРИУ. Поэзия, игравшая доминирующую роль в творчестве Хармса обэриутского периода, в 30-е годы почти полностью вытесняется прозой. При жизни в печати появилось только два «взрослых» стихотворения Хармса. С 1928 года много пишет и публикует произведений для детей. В конце 1931 года арестован по «Делу детского сектора Госиздата»; отбывает ссылку в Курске (вместе с А.Введенским). Вернулся в Ленинград в ноябре 1932 года. 23 августа 1941 года арестован вторично. Умер, по-видимому, в тюремной больнице.

---

– Эй, Макаров! Сейчас я до тебя добегу!– крикнул Сампсонов, но с этими словами споткнулся о кочку и упал.

Теперь опять побежал Макаров. Макаров бежал в лес. Вот он мелькнул среди кустов можжевельника, потом его голова показалась из-за мелких сосенок и наконец Макаров окончательно скрылся с глаз.

Сампсонов вынул из кармана маленькую черную гнутую трубку с металлической крышечкой и резино вый кисет, набил трубку табаком, раскурил её, сел на пень и пустил облако синего табачного дыма.

август 1937 года

Даниил Иванович Хармс

Пассакалия №1

Тихая вода покачивалась у моих ног.

Я смотрел в темную воду и видел небо.

Тут, на этом самом месте, Лигудим скажет мне формулу построения несуществующих предметов.

Я буду ждать до пяти часов, и если Лигудим за это время не покажется среди тех деревьев, я уйду. Мое ожидание становится обидным. Вот уже два с половиной часа стою я тут, и тихая вода покачивается у моих ног.

Я сунул в воду палку. И вдруг под водой кто-то схватил мою палку и дёрнул. Я выпустил палку из рук и деревянная палка ушла под воду с такой быстротой, что даже свистнула.

Растерянный и испуганный стоял я около воды.

Лигудим пришел ровно в пять. Это было ровно в пять, потому что на том берегу промчался поезд: ежедневно ровно в пять он пролетает мимо того домика.

Лигудим спросил меня, почему я так бледен. Я сказал. Прошло четыре минуты, в течение которых Лигудим смотрел в темную воду. Потом он сказал: «Это не имеет формулы. Такими вещами можно пугать детей, но для нас это неинтересно. Мы не собиратели фантастических сюжетов. Нашему сердцу милы только бессмысленные поступки. Народное творчество и Гофман противны нам. Частокол стоит между нами и подобными загадочными случаями».

Лигудим повертел головой во все стороны и, пятясь, вышел из поля моего зрения.

10 ноября 1937 года

Даниил Иванович Хармс

* * *

Такие же длинные усы, как у пана Пшеховского, были у Матвея Соломанского. Пан Пшеховский гордился своими усами и глупая рожа Матвея Соломанского приводила пана в ярость. Пан стучал каблуками и кулаками, скалил зубы и плевал в стену; пан чернел от ярости и кричал тонким противным голосом.

Я писал стихи о часах, а в соседней комнате сидел пан Пшеховский и шил на швейной машинке карманы. Машинка стучала неравномерно и мешала мне сосредоточиться. Пан шил на машинке очень плохо: слышно было, как он ругал челнок и нитку, но, когда челнок и нитка подчинялись панской воле, пан вертел ручку машинки и ругал Матвея Соломанского. Мне надоела эта постоянная ругань и стук швейной машинки. Я плюнул и вышел на улицу.

между 10 и 15 ноября 1937 года

Даниил Иванович Хармс

* * *

– Я не советую есть тебе много перца. Я знал одного грека – мы с ним плавали на одном пароходе – он ел такое страшное количество перца и горчицы, что сыпал их в кушанья не глядя. Он, бедный, целые ночи просиживал с туфлей в руках…

– Почему?– спросил я.

– Потому что он боялся крыс, а на пароходе крыс было очень много. И вот он, бедняжка, в конце концов умер от бессоницы.

3 января 1938 года

Даниил Иванович Хармс

* * *

Когда сон бежит от человека, и человек лежит на кровати, глупо вытянув ноги, а рядом на столике тикают часы, и сон бежит от часов, тогда человеку кажется, что перед ним распахивается огромное чёрное окно и в это окно должна вылететь его тонкая серенькая человеческая душа, а безжизненное тело останется лежать на кровати, глупо вытянув ноги, и часы прозвенят своим тихим звоном: «вот ещё один человек уснул», и в этот миг захлопнется огромное и совершенно чёрное окно.

Человек по фамилии Окнов лежал на кровати, глупо вытянув ноги, и старался заснуть. Но сон бежал от Окнова. Окнов лежал с открытыми глазами, и страшные мысли стучали в его одеревеневшей голове.

8 марта 1938 года

Даниил Иванович Хармс

* * *

У него был такой нос, что хотелось ткнуть в него биллиардным кием.

За забором долго бранились и плевались. Слышно было, как кому-то плюнули в рот.

Это идет процессия. Зачем эта процессия идет?

Она несёт вырванную у Пятипалова ноздрю. Ноздрю несут, чтобы зарыть в Летнем Саду.

Михайлов ходил по Летнему Саду, неся под мышкой гамак. Он долго искал, куда бы гамак повесить. Но всюду толкались неприятные сторожа. Михайлов передумал и сел на скамеечку. На скамеечке лежала забытая кем-то газета.

Лежала забытая кем-то газета.

Лежала забытая кем-то газета.

Михайлов садился на эту газету

И думать поспешал

И думать поспешал.

март 1938 года

Даниил Иванович Хармс

Поздравительное шествие[7]

К семидесятилетию Наташи[8]

Артамонов закрыл глаза, а Хрычов и Молотков стояли над Артамоновым и ждали.

– Ну, же! Ну, же!– торопил Хрычов.

А Молотков не утерпел и дёрнул стул, на котором сидел Артамонов, за задние ножки, и Артамонов свалился на пол.

– Ах так!– закричал Артамонов, поднимаясь на ноги.– Кто это меня со стула сбросил?

– Вы уж нас извините,– сказал Молотков,– мы ведь долго ждали, а вы всё молчите и молчите. Уж это меня черт попутал. Очень уж нам не терпелось.

– Не терпелось!– передразнил Артамонов.– А мне, пожилому человеку, по' полу валяться? Эх, вы! Стыдно!

Артамонов стряхнул с себя соринки, приставшие к нему с пола и, сев опять на стул, закрыл глаза.

– Да что же это? А? Что же это?– заговорил вдруг Хрычов, глядя то на Молоткова, то на Артамонова.

Молотков постоял некоторое время в раздумье, а потом нагнулся и дернул задние ножки Артамоновского стула. Артамонов съехал со стула на пол.

– Это издевательство!– закричал Артамонов,– Это уже второй раз меня на пол скидывают! Это опять ты, Молотков?

– Да уж не знаю как сказать, товарищ Артамонов. Просто опять какое-то помутнение в мозгу было. Вы уж нас извините, тов. Артамонов! Мы ведь это только от нетерпения!– сказал Молотков и чихнул.

– Пожалеете об этом,– сказал Артамонов, поднимаясь с пола.– Пожалеете, сукины дети! Артамонов сел на стул.

– Я тебе этого не спущу,– сказал Артамонов и погрозил кому-то пальцем.

Артамонов долго грозил кому-то пальцем, а потом спрятал руку за борт жилета и закрыл глаза.

Хрычев сразу заволновался:

– Ой! Что же это? Опять? Опять он! Ой!

Молотков отодвинул Хрычева в сторону и носком сапога выбил стул из-под Артамонова. Артамонов грузно рухнул на пол.

– Трижды!– сказал Артамонов шепотом.– Хорошо-с!…

В это время дверь открылась и в комнату вошёл я.

– Стоп!– сказал я.– Прекратите это безобразие! Сегодня Наталии Ивановне исполнилось семьдесят лет.

Артамонов, сидя на полу, повернул ко мне свое глупое лицо и, указав пальцем на Молоткова, сказал:

– Он меня трижды со стула на пол скинул…

– Цык!– крикнул я.– Встать!

Артамонов встал.

– Взяться за руки!– скомандовал я.

Артамонов, Хрычев и Молотков взялись за руки.

– А теперь за-а мной!

И вот, постукивая каблуками, мы двинулись по направлению к Детскому Селу. Я шел спереди, обдумывая ритуал поздравления.

2 августа 1938 года

Даниил Иванович Хармс

Бытовая сценка

водевиль

Сно

Здравствуйте! Эх, выпьем! Эй! Гуляй-ходи! Эх! Эх! Эх!

Мариша

Да что с вами. Евгений Эдуардович?

Сно

Эх! Пить хочу! Эх, гуляй-ходи!

Мариша

Постойте, Евгений Эдуардович, вы успокойтесь. Хотите, я чай поставлю.

Сно

Чай? Нет. Я водку хлебать хочу.

Мариша

Евгений Эдуардович, милый, да что с вами? Я вас узнать не могу.

Сно

Ну и неча узнавать! Гони, мадам, водку!

Мариша

Господи, да что же это такое? Даня! Даня!

Даня (лёжа на полу в прихожей)

Ну? Чего там ещё?

Мариша

Да что же мне делать? Что же это такое?

Сно

Эх, гуляй-ходи! (пьет водку и выбрасывает ее фонтаном через нос)

Мариша (залезая за фисгармонию)

Заступница пресвятая! Мать пресвятая Богородица!

Хармс (лежа в прихожей на полу )

Эй ты, там, слова молитв путаешь!

Сно (разбивая бутылкой стеклянную дверцу шкапа)

Эх, гуляй-ходи!

падает занавес | слышно как Мариша чешет себе голову

Вера, Надежда, Любовь, София.

30 сентября 1938 года

Даниил Иванович Хармс

* * *

Как легко человеку запутаться в мелких предметах. Можно часами ходить от стола к шкапу и от шкапа к дивану и не находить выхода. Можно даже забыть, где находишься, и пускать стрелы в какой-нибудь маленький шкапчик на стене. «Гой! шкап!– можно кричать ему.– Я тебя!» Или можно лечь на пол и рассматривать пыль. В этом тоже есть вдохновение. Лучше делать это по часам, сообразуясь со временем. Правда, тут очень трудно определить сроки, ибо какие сроки у пыли?