Ромуло Гальегос - Донья Барбара

• Название: Донья Барбара
• Автор: Ромуло Гальегос
• Издательство: Художественная литература
• Жанр: Классическая проза
• Год: 1970

Более четверти века Венесуэлой правил Гомес, прозванный «Андским Тигром». Именно в этот период созрел талант крупнейшего венесуэльского писателя – Ромуло Гальегоса (1884 – 1969). В литературе Венесуэлы не было до него романиста, который бы с таким мастерством раскрыл все своеобразие венесуэльской жизни. План романа в сложился у Гальегоса после того, как он узнал о судьбе некоей доньи Панчи – алчной помещицы, от произвола которой страдала вся округа. «Теперь, найдя образ этой женщины – символ свирепой природы, я уже имел роман. К тому же она была и символом всего того, что происходило в политической жизни Венесуэлы».

Действие романа «Донья Барбара» развертывается с приездом в льяносы молодого помещика Сантоса Лусардо. С первых же минут его пребывания здесь обнаруживается, что всесильная хозяйка поместья Эль Мнедо донья Барбара и новый хозяин поместья Альтамира – две противоположности. Честный, просвещенный, деятельный Лусардо полон желания преобразовать уклад жизни в льяносах, навсегда покончить с беззаконием и произволом, коренившимися на безлюдных степных просторах. Отсюда неизбежность конфликта Лусардо с доньей Барбарой, властно отстаивающей те принципы жизни, против которых начинает войну Сантос…

---

Он имел в виду место, где Бальбино прятал перо. «Ловко я обделал дельце, – говорил себе тогда Пайба. – В чапаррале никаких следов, а уж что касается перьев, то сам черт не догадается, где они спрятаны».

Теперь же, хоть он и не был уверен, что коробка, которую возвращал ему сейчас мистер Дэнджер, была при нем, когда он орудовал в чапаррале, он не мог бы сказать наверняка, что не там потерял ее. А намек на парагуатан в Ла Матике не оставлял сомнений, что мистер Дэнджер проник в тайну убийства и знал, где спрятано вещественное доказательство.

«Проклятье! – выругался он мысленно. – И дернуло же меня сунуться к нему с этими телками! Вот и лопнул мешок от жадности».

Действительно, всему виной была жадность. Оставив несколько часов назад донью Барбару после того, как она сказала: «Скот и тот чувствует отвращение к крови себе подобных», – он принял решение удрать с награбленным добром из Эль Миедо к колумбийской границе и дожидался только ночи, чтобы без помех пробраться в Ла Матику и взять перо; но оставалось еще несколько голов молодняка, наворованного у любовницы, вот он и завернул к мистеру Дэнджеру в надежде сбыть ему этот скот.

Сообразив, что если уж его разоблачили, то лучше всего идти напролом, он спросил:

– Скажите, дон Гильермо, что вы имели в виду, упомянув парагуатан в Ла Матике?

– О! Ничего особенного. Чистая случайность. В ту ночь я подкарауливал ягуара, – мне сказали, что он разбойничает в тех местах, – и увидел вас. Вы зарывали под этим деревом большой тюк. Но я не знаю, что там внутри.

– Нет, вы знаете, дои Гильермо! Хватит хитрить со мной! – вскипел Бальбино. – Раз такое дело, я на все готов: хлеб за хлеб, вино за вино. Не телят, а перья цапель я приехал предложить вам. Две арробы, одно к одному. Решайте, и перья – ваши. Вам не впервой покупать краденое перо.

Его намерение состояло в том, чтобы запугать иностранца напоминанием о прошлом сообщничестве, согласиться на любую цену, какую бы тот ни предложил, пусть даже смехотворно ничтожную, к завтрашнему дню закончить сделку и, получив деньги, немедленно удрать. Все, что угодно, но он должен выпутаться из этой грязной истории, в которую сам влез.

Мистер Дэнджер разразился смехом:

– Вы ошибаетесь, дон Бальбино. Мистер Дэнджер не заключает сделок, которые не входят в его планы. Я хотел только немножко позабавиться. Эту коробочку для чимо вы оставили здесь, на моем столе, давно, и я не был в тотумском чапаррале. Это есть моя шутка. Все – шутка, за исключением парагуатана в Ла Матике, а?

Лицо Бальбино исказилось от гнева:

– Вы что же думаете, мною можно забавляться вместо ягуаренка? Вы знаете, чем пахнут такие шалости?

Но в это время заворчали собаки, и Бальбино побледнел, мигом потеряв всю свою храбрость. Он бросился к двери, несколько мгновений вглядывался в темноту и, хоть ничего не увидел, проговорил:

– Здесь кто-то был. Наш разговор подслушивали.

Мистер Дэнджер снова расхохотался:

– Видите, дон Бальбино, как некстати сейчас угрожать? И предлагать сейчас перо тоже очень опасно! Мистер Дэнджер молчит, но не потому, что боится ваших угроз; просто мистеру Дэнджеру наплевать, что произошло в тотумском чапаррале. А теперь…

И, щелкнув пальцами, он указал Бальбино на дверь.

Бальбино только этого, собственно, и ждал; и все же, уходя, он смерил мистера Дэнджера устрашающим взглядом, при этом картинно расправив свои усы; правда, едва он вышел на улицу, как вскочил в седло и во весь дух пустился в Ла Матику с одной мыслью: «Вот когда нельзя терять ни минуты! Сейчас выкопаю перышки, и поминай как звали. Ночью буду ехать, днем укрываться в зарослях, и прежде чем, нападут на мой след, я уже буду по ту сторону границы, в Колумбии».

А мистер Дэнджер, оставшись один, размышлял, не в силах удержаться от смеха: «Хуан Примито, наверно, уже в Эль Миедо, рассказывает об услышанном. Теперь донья Барбара захочет, чтобы Бальбино поделился с ней перьями. Бедненький Бальбино!»

И после такого полезного упражнения в здоровом юморе он уснул спокойным, глубоким сном, совсем как при жизни ягуаренка, с которым всегда играл на циновке, прежде чем лечь спать.

Х. Отказ от прежнего

Прошло немало времени с того момента, как в глубокой ночной тиши в стороне Глухой Балки раздались два выстрела, а донья Барбара, ожидавшая их, но словно потерявшая свою пресловутую способность интуитивно угадывать ход свершающихся вдали от нее событий, все еще в сильном волнении шагала по галерее, поминутно вглядываясь во мглу, как вдруг, задыхаясь от сильного бега, появился Хуан Примито с известием:

– В Ла Матике под парагуатаном спрятаны перья!

И стал объяснять, как он узнал эту тайну. Внезапно донья Барбара, не слушая его, торопливо выбежала из галереи, и в ту же минуту собаки с лаем бросились навстречу всаднику, который вел на поводу лошадь.

– Мелькиадес? – окликнула донья Барбара.

– Нет, не Мелькиадес, – ответил Сантос Лусардо и, остановившись, начал отвязывать чужую лошадь с тем мрачным спокойствием, с каким, наверное, делал бы это Колдун, будь он сейчас на его месте.

Барбара приблизилась к нему вплотную и, едва посмотрев на труп своего подручного, остановила глаза на том, кто, казалось, не замечал вокруг ничего, кроме собственных рук, распутывающих веревку. Этот взгляд выражал одновременно и крайнее изумление и восхищение. Неизвестным, неожиданным предстал сейчас перед ней желанный мужчина, и в могучем чувстве, охватившем донью Барбару, соединилось все, что было в ней от любви и от жажды добра.

– Я знала, что вы привезете его, – тихо сказала она. Сантос резко повернул голову. Так вот что замыслила эта

женщина! Ей надо было избавиться от подручного, от своего преступного сообщника, и поэтому она послала его в Глухую Балку, надеясь, что он будет убит там Сантосом Лусардо. Таким образом, он, Сантос, оказался орудием ее чудовищного плана, и сейчас она с откровенным цинизмом говорила об этом! Теперь, по сути дела, он принадлежал к шайке убийц, возглавляемой владычицей Арауки.

На миг в нем вспыхнуло неукротимое желание броситься на нее, подняв лошадь на дыбы, и растоптать, уничтожить. Но тут клокотавшая в груди злоба сменилась внезапным изнеможением, и, бросив к ее ногам веревку, которой была привязана лошадь Колдуна, он поехал прочь, удрученный открытием: не кровавую славу властелина по праву огня и крови принесло ему событие в Глухой Балке, а печальную репутацию убийцы, претворяющего в жизнь замыслы этой бабы.

Лошадь Колдуна, с лежащим поперек седла мертвым телом, долго стояла неподвижно, повернув голову к донье Барбаре, как бы ожидая от нее приказа. Собаки, обнюхав ноги и руки покойника и сбившись в кучу, тоже выжидательно замерли, глядя в лицо хозяйки. Но донья Барбара, углубленная в свои мысли, все стояла и смотрела туда, где в ночном мраке растворилась тень Сантоса Лусардо. Тогда лошадь тронулась с места и, осторожно переступая ногами, словно боясь потревожить мертвеца, пошла к канею, где хранится сбруя; собаки с ворчанием последовали за ней.

Донья Барбара продолжала стоять неподвижно. С ее лица уже сошло выражение удивления и восхищения, с каким она только что смотрела на Лусардо, и по сдвинутым бровям можно было заключить, что она раздумывала над чем-то мрачным и жестоким.

Казалось, инстинкт снова подсказал ей верное решение. Хотя план событий в Глухой Балке был задуман нелепо и грубо, результат оказался весьма подходящим для нее. Не потому, что она и в самом деле добивалась именно такого конца, – этот план, как и все другие, не предполагал конкретного результата, просто ей надо было одним ударом разрядить создавшуюся в последнее время невыносимую обстановку; и теперь, как всегда, оказавшись перед лицом случайного факта, донья Барбара обманывала себя, говоря, что именно его она и предвидела.

Обуреваемая противоречивыми чувствами к Лусардо – любовной страстью и жаждой мщения, – возмущенная до яростного отчаяния тем, что ее собственные действия повсюду роковым образом встают преградой на ее пути, она задумала эту встречу в Глухой Балке для того, чтобы добиться одного из двух: либо смерти Лусардо, либо смерти Колдуна, видя в том и в другом возможность как-то изменить свою судьбу.

Что касается судьбы Сантоса Лусардо, то она сейчас в ее руках: достаточно указать на него, как на убийцу Мелькиадеса, использовав при этом влияние на судебные и административные власти, чтобы разорить его и посадить на скамью подсудимых; но это означало бы бесповоротный отказ от пути добра, возвращение к преступной деятельности, с которой она так хотела покончить.

А ведь она уже сделала первые шаги; Мондрагоны брошены ею на произвол судьбы, труп Мелькиадеса на лошади…

Говор сбежавшихся пеонов прервал ее мучительные мысли. От канеев шел вакеро, чтобы сообщить о происшествии.

Обернувшись, она увидела Хуана Примито, – во время ее встречи с Лусардо он стоял в галерее и крестился, пораженный ужасом. Повинуясь неожиданному решению, она вдруг сказала: