Вениамин Гиршгорн - БЕСЦЕРЕМОННЫЙ РОМАН

• Название: БЕСЦЕРЕМОННЫЙ РОМАН
• Автор: Вениамин Гиршгорн
• Издательство: «Художественная литература» Ленинградское отделение
• Жанр: Альтернативная история
• Год: 1991

В книге – впервые переиздаваемый после 1927 года роман малоизвестных советских авторов. Их герой Роман Владычин в наполеоновской Франции пытается преобразовать историю в соответствии со своими представлениями и идеалами.

Название надо писать полностью заглавными буквами, чтобы соблюсти тройственную авторскую волю и не истолковать однозначно ту двусмыслицу, которая в нем заложена. Ведь «Бесцеремонный роман» – это была бы характеристика произведения, а «бесцеремонный Роман» – характеристика героя. Авторы хотят, чтобы оба смысла мерцали читателю то враздробь, то вместе, наш долг – уважать их желание.

---

– Ну не стой как идол!.. Пойди узнай!.. Слышишь?…

– Вы бы, Никита Петрович, холодного кваску испили!

– Ой-ой… опять кричит!.. Да что вы все двери распялили?!. Закрой! Закрой! Скоро ли это кончится! А!

– Не извольте волноваться, Никита Петрович, женское дело нутряное, трудное… А кричат они больше для облегчения, а не то чтоб от боли. Вот моя шестым затяжелела… Ничего! Попривыкнет… А вы бы кваску… Никита Петрович, лекарь идет!

– А?… Что?… Доктор?… Доктор, ну как?!

– Все отлишно! Ошень отлишно!..

– А-а вообще?

– Мальшик!..

– С наследником, Никита Петрович, с наследником!

Никита Петрович расцвел счастливейшей улыбкой и, шлепая туфлями, на радостях пошел лично проводить доктора до двери.

* * *

Никита Петрович роговые очки протер фуляром, украсил ими породистый нос и гусиным пером старательно стал выводить на бумаге фамилии разных особ.

Окончил. Довольный, прочел несколько раз и вдруг ударил себя по морщинистому лбу.

Решил. Сына ждали долгие годы… О сыне мечтали в бессонные ночи. Наконец свершилось. Значит, не напрасны многолетние усилия. Нужно грандиозным торжеством ознаменовать крестины.

Блаженно улыбаясь, табак из цветной табакерки медленно-медленно всосал в волосатые ноздри:

– А-а-апчхи!..

13

Стол, на столе двое счетов. Огромная переплетенная в кожу книга раскрыта на средине; над ней согнулись два человека. Каждый то и дело откладывает по нескольку костяшек.

– Ну, кажется, тысяча восемьсот одиннадцатый год кончаем подсчитывать…

– Умаялся я!.. Давай декабрь сосчитаем да и передохнем немного.

– И то! Каково-то им, беднягам, было. Нам сосчитать тяжело, а им столько обедов да чаев изничтожить! Тоже трудов необыкновенных стоит…

– Похоже, мой граф осиливает, почти до четырех тысяч дошло…

– Ну, брось; и князь Александр Николаевич не сдает, тоже за тридцать шестую сотню перевалил.

– Постой! Двадцать первое декабря… У графа Толстого три тысячи шестьсот восемьдесят два приглашения.

– Эх, а у князя Голицына – три тысячи шестьсот двадцать два!..

– Ну-ка, перелистни…

Несколько страниц огромного камер-фурьерского журнала переворачиваются с жестяным звуком.

– Эх, пыли-то! От гордыни князь, нас заставил пересчитывать приглашения.

Обер-камер-фурьеры снова хрустят счетами.

– Конец! Обозлится князь Александр Николаевич.

– Как пить дать… Давай пометим… пиши!

«Подщитано: с начала царствования Государя Императора Александра Павловича по 1 Генваря 1812 года был приглашен к столу их величеств князь А. Н. Голицын – 3635 раз; граф Н. А. Толстой – 3694 раза. О других особах говорить не приходится по несравнимой малости приглашений. Подщеты за последующие годы будут произведены незамедля.

Обер-камер-фурьеры Головкин Петр и Пухлов Антон».

– Говорю тебе, обозлится! Он с графом Толстым об заклад бился, кто из них чаще приглашаем был к столу государеву.

– Ха-ха-ха! Вывихнули, поди, себе утробы!.. По два раза, чай, приходилось иной раз обедать!..

– А сегодня будет князь у его величества?

– Нет, сегодня граф Аракчеев обедает, значит, никого больше не будет. Вчера посол французский обедал. Чудной, говорят. Шесть раз уже обедал.

– Ну, этот не заживается, не объест. Француз – он щуплый, ест мало, больше вилкой портит…

* * *

Аракчеев ел быстро и жадно. Под сухой, медного цвета кожей перекатывались громадные желваки, изредка блестел оскал острых, прямых зубов, а из-за тугого красного воротника, казалось, хотел выбраться и выпасть на тарелку тяжелый угловатый кадык.

Сидевший напротив Александр вяло жевал салат и чертил вилкой узоры.

Когда окончили обедать, Аракчеев шумно встал, вытирая тонкие губы салфеткой, рыгнув в рукав; Александр слегка поморщился.

– Имею я к вам, батюшка, ваше величество, личное касательство, – начал Аракчеев.

– Что такое?

– Худые дела замышляются; мне, конечно, совестно отнести их к доброте вашей, но уж раз настряпали, батюшка, надо валить все!

– Больно ты заковыристо говорить, Алексей Андреевич, начал… То так… в рукав рыгаешь, то как Карамзин…

– Виноват! Не кривлю я! И вам, батюшка, крепче да нерушимее самому бывать следовало!

– Ты что, учить меня собрался?! А? Я спрашиваю, что у тебя там!

– Воля ваша гневаться, а я говорю, эту подколодную гадюку Сперанс…

– Молчать! – Александр топнул ногой.

– Не могу! Не могу молчать, когда моего благодетеля коварно, из-за угла, извести хотят! Я в ваши дела не вмешиваюсь, ваша воля была Сперанского вернуть, я первый ему руку подал… Но сейчас нет мне врага большего!..

– Это я давно знаю, что тебе нет большего врага; при чем тут ненависть твоя?… Из-за угла, говоришь?

– Из-за угла! Дьявольские покусители! Или извольте, батюшка, злодеев мне головой выдать, или вот вам шпага моя – увольняйте меня вчистую, уеду я в Грузино оплакивать!..

Аракчеев упал на колени и захмыкал носом. Александр побледнел, побежал к нему и стал трясти за плечо.

– Ну, полно тебе, Андреич! Не отпущу я тебя… Но и даром поклепа возвести не дам!

– Даром! Даром! – протирая сухие глаза жилистым кулаком, плакался Аракчеев. – Я ведь не негодяй какой там, не канцелярская затычка, зря ябедничать не стану!

– A y тебя… есть… что-нибудь? – с затаенным страхом спросил Александр. – Доказательства на… покусительство?…

– А как же! – Аракчеев поднялся с ковра и сунул руку в задний карман мундира. Вытащил носовой платок. Александр насторожился, но Аракчеев только вытер нос и опять заложил руку за спину, пряча платок.

Император сглотнул слюну.

– Ну, покажешь ты мне что-нибудь?!

– А вот! – Рука, прятавшая платок, возвратилась с небольшой сложенной бумагой. – Желаете прочесть?…

Александр быстро протянул руку, но сейчас же резко отдернул.

«Из-за угла!» – подумал он.

– Нет, нет, читай уж ты. Громче читай!..

Аракчеев исподлобья взглянул на государя, крутнул шеей и отрывисто кашлянул.

– «Проект правил общества „Друзья природы"», – прочел он и выдержал паузу. – «Пункт первый: не надейся ни на кого, кроме твоих друзей и своего оружия. Друзья тебе помогут, оружие тебя защитит. Пункт второй: не желай иметь раба, когда сам рабом быть не хочешь. Пункт…»

И все время, пока Аракчеев читал, Александр прислушивался: когда же слова – «из-за угла»? Нет, пока что довольно мирные пункты идут… и вдруг…

– …«перед силой твоей гордость тирании падет на колена и во прах. Пункт…»

– Постой! Прочти снова… Про тирана!

Аракчеев громко и с удовольствием прочел.

– Это кто же тираны-то? Неужели я, Андреич?

– Стало быть, в безумном ослеплении заговорщики так полагают!

– Вот… изверги! Кто ж сочинитель бумаги этой?

– Сперанский, Михайло Михайлович!.. – медленно и уверенно нанес желанный удар Аракчеев.

– Дай сюда!.. После расследуешь… Один ты у меня, яко скала в море. Ой! Больно!

Александр схватился за грудь и мешковато осел на ковер.

Аракчеев осторожно высвободил бумагу из сведенных судорогой пальцев, сощурил глаза, как бы соображая что-то, усмехнулся и, подойдя к двери, зычно крикнул в коридор.

– Эй, кто там! Тащите воды!.. Медика сюда! Государю трудно после обеда стало!..

14

Роман и Пушкин тихо идут по бульвару Невского проспекта.

– Да, ложа упразднена, как и все другие ложи, Кочубей и нашу прихлопнул… Ведь у нас сейчас не глупое таинственное масонство, а Союз друзей природы!,. Тайная революционная организация!.. К тому же мы собираемся в совершенном секрете…

– Все равно, мне неудобно оказаться замешанным. Я французский посол и…

– Ты боишься, Роман, идти на заседание ложи?

Владычин остановился.

– Если ты говоришь о страхе, Александр, то нет. Мною руководит исключительно благоразумие. Сегодня я не иду далее с тобой.

Пушкин пожимает плечами.

– Жаль… Когда же ты познакомишься с Трубецким, Муравьевыми…

– …Пестелем и так далее… Ах, Саша, да ведь я их всех отлично знаю!.. Да, да!.. Лучше, чем их начальство, в тысячу раз лучше, чем министр полиции императора Александра. Сегодня ты пойдешь один и скажешь, что я приду через несколько дней… Ну, иди… Ты недоволен?… Чудак! Я старше тебя, я отвечаю за все и не хочу, чтоб глупая неосторожность могла погубить общее дело… Прощай!..

– Прощай!..

Сонный ванька не сразу понимает, чего от него хотят, но наконец приходит в себя и помогает барину влезть в нескладные санки, вот он зачмокал, задергал вожжами, и перед Романом заколыхалась безразличная спина с болтающимся жестяным номером.

Пушкин постоял немного в раздумье, потом тоже нанял извозчика и велел ехать по Садовой. Не доезжая Гороховой, расплатился и пошел дальше пешком.

Железные ворота быстро открылись на его стук. Пушкин нырнул в узкую калитку. Тогда из-за угла высунулась чья-то голова, пытливым лисьим взором окинула улицу и опять спряталась.