Томас Сван - День минотавра

• Название: День минотавра
• Автор: Томас Сван
• Жанр: Альтернативная история

Томас Барнет Сванн – американский писатель, чье творчество практически не известно российскому читателю. Прекрасный историк и этнограф, Сванн создал удивительный, неподражаемый мир, где обитают персонажи античных мифов. Писатель напомнил древние легенды новым содержанием и тем самым открыл перед читателем некую новую реальность, в которой каждый герой воспринимается старым, добрым приятелем, имя которого чуть-чуть подзабылось.

---

Икару казалось, что он отлит из бронзы. Легкость исчезла, он вновь чувствовал свой вес, стебельки цветов вдавились в его обнаженное тело, и по нему поползла огненная улитка. Эмбер прикоснулась к его груди, рука ее обжигала, как горящий факел.

Но от гипнотического взгляда золотых глаз по всем его членам растекалась сонливость, и жесткие стебельки стали ласкать его, как маленькие холодные язычки. Он знал, что должен стиснуть Эмбер в своих объятиях и завладеть ее губами, как алчный Аякс. Он должен стать шмелем, а не бабочкой. Но он засыпал. Зоэ, подумал Икар с тоской, заставила меня танцевать, а Эмбер усыпила. Может, я в этом и не виноват.

Ее лицо приблизилось к нему – голодная золотая луна, которая поглотила его, унося в свои небеса…

Колокольчик звенел так настойчиво, ни на минуту не замолкая, будто висел не на двери, а на шее у коровы. Как только я открыл дверь, Пандия схватила меня за руку. Пояса на ней не было, сандалии совсем развалились.

– Эта женщина заманила его в свой улей, – прошептала она как раз в тот момент, когда к нам подошла Тея.

– Ты имеешь в виду трию?

Я даже не сразу понял, в чем дело. Королевы слишком миниатюрны для объятий кентавра или минотавра, а маленькие волосатые паниски не пользуются у них успехом. Но мальчик вроде Икара – почему же я не предупредил его? Почему не ответил на его вопрос в тот день, когда мы шли на пикник?

– Да. Он поднялся по лестнице к ней в дом и велел мне уходить.

– Покажи нам этот дом, – воскликнула Тея, и Пандия, глубоко вздохнув, храбро побежала перед нами, указывая путь.

Мы стояли под ульем. Он был плотно закупорен, и, казалось, попасть в него было так же невозможно, как достать черепаху, спрятавшуюся в свой панцирь. Лестница была поднята, дверь и окна закрыты. Вот тут-то и пригодился мой рост. Я ухватился за узкий выступ у самой двери и, подтянувшись, забрался на порог. Откинув в сторону тростниковую занавеску, я ворвался в дом. По комнате, как сироп, льющийся из чаши, растекался сладкий аромат. Он дразнил и расслаблял. Однообразное гуденье пчел напоминало жужжание мух, кружащихся над мертвым телом. Я обратил внимание на свернутую и брошенную у входа лестницу, а затем увидел бледного, как пена, Икара, лежащего в объятиях трии.

Я кинулся к нему, наступая на груды цветов. Пчелы с гудением разлетались передо мной в стороны, а затем, возвращаясь, жалили в ноги. Но я ничего не чувствовал и, схватив королеву за крылья, с силой оторвал ее от моего друга, как отрывают вцепившегося в рыбу краба. Она захныкала, но не стала защищаться. В ней было что-то глубоко отвратительное и хищное, нет, хуже, не хищное, ей не хватало смелости хищника, она охотилась лишь на беспомощных мальчуганов.

– Слишком поздно. – И она улыбнулась. – Я вдохнула смерть в его легкие.

– Опусти лестницу, – с трудом выговорил я. В моем голосе были гнев и мука.

Королева направилась к двери. Но, догадавшись, что она собирается удрать, я одним прыжком опередил ее и сам бросил лестницу Tee и Пандии.

– Следите за ней, – сказал я им, когда они забрались наверх.

Увидев Икара, Тея побледнела и с трудом сдержала крик. Но она не стала биться в истерике, а приказала Эмбер:

– Помоги моему брату, или я оторву тебе крылья.

– Есть только один способ помочь ему, – сказал я. – Мне нужно высосать яд из его легких.

– Я сделаю это сама, – заявила Тея.

Ее решимость объяснялась не хладнокровием, проистекающим от недостатка чувств, а смелостью, порожденной страхом. Она боялась и ненавидела лес, но сейчас спокойно и без волнения готова была ответить на его самую коварную угрозу.

– Эвностий, разреши мне. Он мой брат.

– И мой друг, – заметил я.

– Ты можешь умереть?

– Да.

Я прижался губами к бескровным губам Икара. Подобно охотнику, отсасывающему змеиный яд из ранки, я всасывал в себя губительный воздух, который вдохнула в мальчика Эмбер из своих пропитанных отравой легких. Он не обжигал, а обманчиво, будто это струя густого меда, перетекал в мое горло.

Каким маленьким показался мне Икар, слабым, бледным и почти без признаков жизни! Мне вдруг представилось, что это мой сын от Теи, и, целуя его, я целовал ее; а потом я увидел, как мы, смеясь, идем по лесу, и Икар держит нас с Теей за руки; затем он превратился в малыша, уцепившегося за нас своими ручонками и весело раскачивающегося, того малыша, которого я так любил, когда он жил в дереве Коры. Икар, сынок, вдохни свой яд в мои легкие, ведь я тебе как отец, а отец должен ночью защищать своего сына от стригов, а днем от пчелиных королев, подставлять свою грудь под пущенную в него стрелу, закрывать его собой от летящего камня и раздирающих тело когтей. Ведь любовь – это бронзовый щит.

Моя голова бессильно опустилась рядом с его щекой, и сон, похожий на осенний листопад, одолел меня. Поток света хлынул в комнату. Я увидел, что Тея встала на мое место рядом с Икаром, но прежде она разорвала пергамент и впустила свет и свежий воздух.

– Тея, – прошептал я. – Теперь мы оба отравлены.

– Нет, мы просто поделили яд пополам, – ответила она. – А это уже совсем другое.

Икар открыл глаза и сонно проговорил:

– У меня в легких был мед. Он такой сладкий. От него мне хотелось спать.

И, как ребенок, лежащий в теплой постели и обнимающий свои любимые мягкие игрушки, он притянул нас к себе.

– Тебе нельзя сейчас спать, – сказал я. – В твоем теле еще остался яд.

Я помог ему встать на ноги. Он сделал первый неуверенный шаг, ухватился за меня, а затем, хоть и с трудом, но уже самостоятельно добрался до противоположного конца комнаты.

– Со мной теперь все в порядке, – сказал он.

Тея наблюдала за ним с гордостью, будто это она научила его ходить. Но как только он остановился, сразу же укоризненно спросила:

– Икар, как ты оказался в этом доме?

– Я шел к Зоэ и заблудился. – Он не собирался оправдываться.

Тея вспыхнула, как еловый факел:

– Это твоя подружка, Эвностий! Он шел к твоей подружке! Разве не ты направил его к ней?

– Нет, – сказал я, – но, действительно, думал пойти вместе с ним на следующий день.

– Вы собирались спать с ней. Оба. С этой шлюхой!

Подумать только, Зоэ, добрейшая из женщин, – шлюха! Гнев развязал мне язык и сделал жестоким:

– Она теплая, щедрая и женственная. Действительно, она отдает свое тело. А ты не отдаешь вообще ничего. Твое тело такое же холодное, как сугроб. Я был счастлив, пока ты не появилась здесь. У меня были друзья, дом, сад, и никто не требовал, чтобы я вел себя, как евнух. А ты что сделала? Оскорбила моих друзей, перевернула все вверх дном в моем доме, сорвала цветы. Зоэ, несмотря на своих любовников, в тысячу раз лучше, чем ты. Она, во всяком случае, женщина, а ты – холодная ханжа.

Не успел я закончить, как получил пощечину. Сгоряча я толкнул Тею, и она, издав удивленный возглас, опустилась на пол, да так и осталась сидеть на большой груде маков, похожая на изображение Великой Матери, только не такая величественная и невозмутимая.

– Икар! – закричала она, плача, будто хотела сказать: «Подай мне руку и защити свою сестру от этого грубого животного».

Но Икар не подошел к ней, а проговорил решительно:

– Мы все-таки пойдем к Зоэ.

– Следите за трией, – предупредила нас Пандия. – Она что-то задумала.

Перебрасываясь обвинениями, мы совсем забыли, из-за чего началась ссора. Пандия оказалась более бдительной.

– Я не спускаю с нее глаз, – сказала она, стоя у самой двери с большими щипцами в руках. – Пусть только попробует подойти, я сразу огрею ее. Смотрите, она плачет! Наверняка задумала какую-нибудь хитрость.

Действительно, Эмбер сидела среди цветов, над которыми больше уже не кружились пчелы, и слезы, похожие на крупные бриллианты, катились у нее по щекам.

Икар подошел к ней:

– Не бойся, мы тебе ничего не сделаем.

– Ты думаешь, я плачу от страха?

– Неужели от раскаяния? – спросил я. – Не поздновато ли?

– Я плачу от жалости к себе, к своему жестокому сердцу, – ответила она. – Он лежал в моих объятиях, испуганный и нежный, невинный мальчик с телом мужчины. Такой милый и такой беззащитный. И все же я не смогла полюбить его. Я не смогла пожалеть его. И когда я увидела, как вы трое пытаетесь сделать друг другу больно, а боль – та же любовь, я почувствовала к вам зависть. Это мои первые и последние слезы. Я живу в доме из цветов, но собираю их только ради меда и никогда не сожалею о смятом лепестке или сломанном стебле. И всегда мне нужен будет только мед. Мед или золото.

– Золото? – спросил я подозрительно. – Кто-то заплатил тебе, верно? Ведь не любовь же заставила тебя разыскивать Икара. Тебе заплатили за то, что ты убьешь его своими поцелуями!

Эмбер засмеялась:

– Что я получу за то, что скажу тебе, кто мне заплатил?

– Жизнь.

Она взглянула на мои увесистые кулаки и сильные копыта.

– Ахейцы. Не только мне, но и моим людям. За то, что мы пропустили в лес их разведчиков.