Аркадий Стругацкий - Дни Кракена

• Название: Дни Кракена
• Автор: Аркадий Стругацкий
• Издательство: Сталкер
• Жанр: Научная Фантастика
• Год: 2006
• ISBN: 966-696-701-4

НЕОПУБЛИКОВАННЫЕ произведения братьев Стругацких… Повести и рассказы, либо изначально написанные «в стол», либо впоследствии переработанные до неузнаваемости, либо так или иначе включенные в сюжетную и литературную ткань их более поздних творений… Как они создавались? Почему так и не были изданы? Читайте об этом в «Комментариях» Б.Н. Стругацкого…

В сборник вошли произведения:

Как погиб Канг

Четвертое Царство

Песчаная горячка

Затерянный в толпе

Звездолет «Астра-12»

Кто скажет нам, Эвидаттэ?

Страшная большая планета

Возвращение

Нарцисс

Венера. Архаизмы

Год Тридцать Седьмой

Дни Кракена

Мыслит ли человек?

Адарвинизм

Б. Стругацкий. Комментарии к пройденному

---

- Й-эхать!..

Олег заснул и сразу захрапел. Сашка вышел и вернулся с тазиком.

- Среди ночи непременно поблюет, - сказал он.

- Н-на пол, - сказал Григорий Олеговым голосом.

Сашка сел и вылил остаток коньяка себе в стакан.

- Теперь рассказывай, - сказал он.

- Сначала скажи, что с тобой. Ты устал?

- Конечно, - сказал Сашка.

- Неприятности?

- Нет, - сказал Сашка. Он выпил и весь скривился, как от дряни.

- Ну хорошо, - сказал Григорий. - У тебя карта есть?

Сашка снова поднялся и принес свернутую в рулон большую немецкую карту Испании. Они сдвинули посуду и расстелили карту, прижав по углам пустыми стаканами.

- Вот где они, - сказал Григорий.

Сашка засопел.

- Что же это, - сказал он. - Это же значит…

- Да, - сказал Григорий.

- Что же это, - повторил Сашка. - Что же это…

- Я еще надеюсь вернуться, - сказал Григорий. - Я хочу быть там до конца. К чертовой матери, Сашка, ты это пойми… Я там как за родную землю дрался, как за Ленинград… После гражданской - это первый настоящий бой за советскую власть…

Они долго молчали. Потом громко зазвенел звонок, и Григорий вдруг увидел, как лицо Сашки стало серым. Наступила тишина, только тихонько храпел Олег на диване. Снова зазвенел звонок.

- Спокойно, - сказал Сашка. - Это за мной. Ты, главное, спокойно… - Он схватил Григория за руки и крепко стиснул. - Ты, главное, спокойно…

Звонок.

Сашка сидел неподвижно и только быстро шарил глазами по стенам.

- Спокойно… Я через два дня вернусь… Максимум, через три…

Он вскочил и бросился в прихожую. В двери начали стучать. Что-то с грохотом повалилось в прихожей, и Григорий услыхал высокий незнакомый голос:

- Живой не дамся!..

Щелкнул замок. Стало тихо. В прихожей заговорили вполголоса, хлопнула дверь, и вернулся Сашка. Он был совершенно белый, с белыми вытаращенными глазами. Он держал обеими руками телеграмму, в правой руке у него трясся наган.

- Почтальон, - сказал он, усмехаясь. - От мамы. Беспокоится, что не пишу.

Он посмотрел на наган и сунул его в карман пижамы.

- Здорово я его напугал, - сказал он.

Григорий молчал.

................

Спать хотелось невыносимо. Только спать, и больше ничего Не было больше ни тоски, ни ярости. Глаза сами собой съезжались к переносице, веки опускались, точки и крапинки на серой стене таяли и расплывались. И сейчас же возникала смеющаяся Валькина мордочка… Медленные снежинки в свете фонарей… Большая карта Испании - немецкая карта - и заскорузлый палец баварца Шмидта чертил грязным ногтем кривые линии поперек голубой ленты Эбро… Что там было, на Эбро? Что-то очень плохое или хорошее - надо только подумать и вспомнить. Но думать не хочется. Хочется спать.

Григорий качнулся и ударился лбом в стену. Следователь спокойно сказал:

- Стоять смирно, ты…

Григорий стоял спиной к следователю. Он смотрел в стену, выкрашенную серой краской, и слушал, как следователь шуршит бумагами, зевает, скрипит креслом. В кабинете было тепло, пахло табачным дымом. Хорошо бы убить следователя, подумал Григорий. И лечь спать прямо здесь, на полу. Закрыть глаза, растянуться и заснуть. Хоть на час. Хоть на четверть часа.

Дверь приоткрылась, кто-то сказал:

- Угости папироской. Все, понимаешь, выкурил.

Следователь сказал:

- Бери.

Кто-то почти бесшумно прошел за спиной и остановился у стола.

- “Беломор”? А “Казбека” нет?

- Я только “Беломор” признаю, - сказал следователь. - От “Казбека” у меня кашель.

Чиркнула спичка. Кто-то сказал:

- Спасибо. Домой, понимаешь, собрался, хватился - папиросы кончились. Может, дашь парочку про запас? Магазины еще закрыты.

- Бери, - сказал следователь.

- Спасибо. Молчит?

- Молчит. Упорный попался, сука.

- Ну, я пошел. Пока.

- Пока.

Кто-то почти бесшумно прошел за спиной, дверь открылась и закрылась. Следователь громко, с прискуливанием, зевнул и опять зашуршал бумагами. Как ему не надоест, подумал вдруг Григорий. Неужели он не понимает, что все это - страшная ошибка? Лес рубят - щепки летят. Я - щепка. Нет, конечно, он не знает, что я - только щепка. Он уверен, что я фашист, изменник родины… Как это все они спрашивают: “Расскажите о ваших связях в Испании”. Мои связи в Испании… Если бы ты побывал в Испании, ты бы сдох от страха, подумал Григорий. Или нет? Может быть, ты тоже сидел за валуном и торопливо тянул замусоленный окурок, и смотрел, как догорает фашистская танкетка, и трясущимися руками ощупывал горячий ствол карабина… И теперь, озлобленный, творишь суд и расправу? Но мне-то каково? Каждый день, каждый день, и этому не видно конца, и кажется, что вот-вот сойдешь с ума…

Странно, что меня не бьют, подумал Григорий. Других бьют. Иногда слышно даже, как кричат избиваемые. Вероятно, бьют очень больно. И рано или поздно начнут бить меня. И я тоже буду кричать… Сашка кричал тогда: “Живым не дамся”. Сашка знал, конечно. Может быть, он тоже бил? И он, наверное, так и не дался. Григория взяли в подъезде Сашкиного дома и увезли на эмке. На той самой эмке. “Это недоразумение!” - “Молчите”. - “Поймите, я журналист, я вернулся из Испании…” - “Там выясним, какой ты журналист”. И потом: “Расскажите о ваших связях в Испании”.

Точки и крапинки на серой стене снова растаяли. Григорий совершенно отчетливо увидел свой карабин. Он очень обрадовался. Он узнал даже царапины на ложе - это когда он переползал через битый кирпич вперемешку со стеклом, и пули хлестко щелкали перед самым носом, поднимая облачка красной пыли… Отличный карабин, когда смертельно хочется спать. Надо только разуться, сунуть дуло в рот и нажать большим пальцем ноги на спусковой крючок.

- Смирно стоять, я сказал… - спокойно сказал следователь.

Григорий разлепил глаза. Следователь отодвинул кресло и с хрустом потянулся.

- Ну что, долго в молчанку играть будем? - спросил он добродушно.

Григорий облизнул пересохшие губы.

- Ведь нам уже все известно. Твой приятель астроном все нам рассказал. Чего же ты зря запираешься? Умел нашкодить, умей и отвечать.

Григорий втянул голову в плечи. Да, Олег все рассказал. Добрый глупый Олежка. Он подписал отвратительную бумагу. Подпись была страшная, корявая, но она была Олежкина. И ниже подписи - коричневый мазок, какой бывает на простыне от раздавленного клопа. Наверное, из носа.

- Ладно, - сказал следователь. - Пойди, часок отдохни.

Григорий молчал. Сейчас придет белобрысый лейтенант, отведет в камеру, а через двадцать минут придет чернявый лейтенант и снова приведет его в этот кабинет, или в другой кабинет. И его снова поставят носом в стену.

Пришел лейтенант и сказал:

- Пошли.

Григорий заложил руки за спину и направился к двери. Следователь, пожилой, с усталым желтым лицом раскуривал папироску. Григорий и лейтенант вышли из кабинета. Григорий с трудом переставлял затекшие ноги. Впрочем, он знал, что это сейчас пройдет. Это всегда проходит, когда кончается коридор. Лейтенант шел в двух шагах позади и, не отрываясь, смотрел Григорию в затылок. На лестничной площадке Григорий замедлил шаг и оглянулся, и сразу встретился взглядом с глазами, голубыми и злобно-испуганными.

- Давай-давай, живей, - сказал лейтенант.

Лейтенант был в новенькой гимнастерке с новенькими кубиками в петличках. Конечно же, лейтенант знал наверняка, что ведет фашиста, предателя, троцкистского последыша.

Они стали спускаться по лестнице. Лестница была широкая, трехмаршевая, точно по шестнадцать ступенек на марш, с балюстрадой под красное дерево к с гулким просторным колодцем.

Григорий спускался, придерживаясь за перила. Снизу, из шестиэтажной глубины донеслись чьи-то неразборчивые голоса. Потом пронзительный голос крикнул:

- Отойти от стены!

- Давай-давай, - пробормотал за спиной лейтенант.

Будет же когда-нибудь такое время, что не будут гореть танкетки, не будет следователей и глупых лейтенантов… И можно будет спать, сколько хочешь, и не ждать, когда тебя ударят по лицу. Но мне этого уже не увидеть, подумал Григорий. От жалости к себе у него навернулись слезы на глаза, хотя он еще не был уверен, что сделает это. Хорошо было Сашке, у него был наган… А мой карабин остался там.

Григорий нагнулся и вдруг перевалился через перила.

- Стой! Куда, сволочь? - отчаянно закричал лейтенант.

Было просто страшно. Потом он подумал: “Теперь здесь наверняка поставят решетки…” И все кончилось.

А.Стругацкий

ДНИ КРАКЕНА

(Главы из неоконченной повести)

Глава первая

На третьем курсе в университете Юлю Марецкую выбрали комсоргом факультета и затем переизбирали еще два раза. Она не отказывалась, так как декан и члены партбюро постоянно твердили ей, будто она прирожденный комсомольский вожак. Никаким вожаком она не была, но значило это для нее очень много. Она училась старательно, но язык давался ей плохо, а в качестве комсорга она быстро избавилась от чувства неполноценности, которое всегда испытывала рядом с более способными ребятами. Разумеется, никто не относился к ней свысока, ее и вообще-то не очень замечали, зато она ощущала себя как рыба в воде. Ей ничего не стоило разобраться в каком-нибудь мелком конфликте или собрать товарищей на политзанятия, потому что она была девушкой искренней и благожелательной. Правда, вся эта деятельность имела для нее и плохую сторону. Она так увлеклась общественными обязанностями, что оставила далеко в тылу все личные проблемы, с которыми любая студентка способна справиться в двадцатилетнем нежном возрасте. Она так и не сумела отделаться от некоторых ублюдочных принципов, которые ей внушили еще в школе.