Владимир Булат - Медный век

• Название: Медный век
• Автор: Владимир Булат
• Жанр: Научная Фантастика

---

Окончивши писание, Анатолий накинул плащ и пошёл в берлинский Русский клуб - в Германии много попадается русских коммерсантов, туристов и просто бродяг. Здание, напоминавшее что-то среднее между православной часовней и татарской юртой, прилепилось к большому дому посольства, у входа стояли две восковые фигуры - девушки в сарафанах с длинными русыми косами и хлебом-солью. В клубе на эстраде собирал смычки только что выступавший цыганский хор, а в зале за столиками с закусками сидело несколько евреев и (по-русски) обсуждало судьбы России, а один - природный русак с воодушевлением говорил, обращаясь вроде бы ни к кому и в то же время ко всем:

- Все утверждения о кризисе американской экономики и падении курса доллара - слухи и инсинуации, распространяемые безответственными европейскими правительствами. Кое-кто уже дезертирски начал избавляться от долларов в погоне за сиюминутной прибылью. Да, курс доллара падает, но все эти трудности - временные! Пусть мы потеряем деньги, но зато поддержим доллар. Всё иное - лишь мелкое злопыхательство. Не с нашим рылом вмешиваться в мировой финансовый баланс! (и далее в том же духе).

Анатолий не любил подобных сборищ, но сделал исключение с исследовательской целью. Его сосед по столику только что прочёл брошюру некого Янова о русском антисемитизме, и его так и распирало поделиться впечатлениями. В брошюре была глава об антисемитизме Петра Первого:

"Антисемитская сущность политики петровского правительства лучше всего раскрывается на примере несостоявшегося раздела Речи Посполитой. В мае 1721 года банкир Леман обратился поочередно к саксонскому, прусскому и русскому правительствам с предложением разделить Польшу и сам объяснил это: "Господь Бог послал мне эту мысль на разум, и я вознамерился наказать поляков, как самых дурных людей в целом свете". Русский историк Соловьев с антисемитских позиций и без малейшего сочувствия к судьбе Лемана цитирует письмо Петра саксонскому курфюрсту и польскому королю Августу: "Мы, Ваше Королевское Величество, дружебно просим, дабы вы упомянутых жидов Лемана и Мейера повелели взять за арест и учинить им в присутствии князя Сергея Долгорукого инквизицию, и по исследовании сего дела нам над оными преступниками и над их наставниками надлежащую сатисфакцию дать, дабы на то смотря другие впредь в такие важные дела без указу вступать и нас с соседственными государствами, особенно же с Речью Посполитой, ссорить и великими государями так играть не отваживались".

Наконец Анатолий познакомился с красивой турчанкой, изучавшей в Берлинском университете русскую литературу и находившейся здесь также с научной целью. Её звали Нефисэ. Анатолий задержался на целые сутки в её маленьком серальчике со шербетом, кавурмой и лютней, - она неплохо играла и пела. Он пригласил её в Петербург и обещал познакомить со всеми филологами города.

В гостинице дежурный вежливо напомнил, что всё это время номер числился за ним и стол тоже. Наш герой пожал плечами - что всегда раздражает бережливых немцев: рассказывают даже легенду об одной из эмигрировавших в Данию русских великих княгинь, которая заслужила от датского короля, чей дворец стоял неподалеку от её резиденции, замечание - больно много жжёт свечей по ночам; тогда великая княгиня приказала зажечь свечи во всех канделябрах во дворце, а в саду вокруг устроила целое факельное шествие. Немецкая кухня нравилась Анатолию, особенно на фоне польской. Полячки, конечно, самые изящные женщины Европы, но вот национальная кухня сей страны ограничивается тушённой капустой и печеньем - это так контрастирует с чешской, венгерской и украинской.

"Пора в путь,- записывал наш герой в дорожном дневнике.- Страны мелькают перед путником как разноцветные крылья бабочек, он схватывает наиболее яркие оттенки и контрасты. Проносясь на резвом скакуне по главным улицам, он часто и не задумывается, что там - в переулках идёт своя, непохожая жизнь".

На пятнадцатый день пути Анатолий пересекал французскую границу у Страсбура. Две таможни по обе стороны реки являли собой полные противоположности и в то же время красноречиво свидетельствовали о национальных характерах их хозяев. На немецком берегу все действовало, как чётко отлаженная машина, у которой сломалась одна деталь: офицеру ФАПСИ выдали анкету для простого туриста, которую он заполнил, а потом пришлось долго ждать перепроверки и новой анкеты. На французской стороне царила атмосфера ярмарочного балагана: начальник таможни вчера справлял день рождения, и всё еще не пришли в себя от его щедростей и истинно гасконского шика, с которым барон де Клеманж устроил фейерверк и наполнил городской фонтан бургундским; здесь с Анатолия забыли взять въездную пошлину, а он и не стал напоминать.

Зато он наконец вспомнил, как зовут питерского писателя-фантаста автора "Гравилёта "Цесаревич": Вячеслав Михайлович Рыбаков. Это ясное воспоминание, похожее на титульный лист печатной книги, некоторое время еще виднелось в его умственном пространстве, но затем было оттеснено на обочину новыми впечатлениями.

Лошадь понеслась рысью. За таможней сразу же начинались Страсбурские оружейные заводы, которые уже несколько раз переходили от Германии к Франции и наоборот. Сейчас на пустыре шла стройка большого цеха - сотни разноцветных рабочих: арабы, кабилы, французы, негры, португальцы облепили лебёдки. Огромные кувалды забивали сваи. Управляющий строительством прямо здесь же ругался как извозчик: очень дорогая новая землеройная машина на велосипедном приводе сломалась, не проработав и полчаса. Неунывающий инженер, чем-то похожий на Бельмандо, как ни в чём не бывало объяснял управляющему:

- Но мсье, эта машина не может работать на здешних почвах. Тут сплошной мергель. На песочных же почвах она ведёт себя великолепно. На выставке ЭКСПО-2000 она...

Всё остальное тонуло в непрекращающемся грохоте и вое. Наконец пальнула пушка - наступил обеденный перерыв.

Анатолий въехал в городские ворота, и лошадь зацокала копытами по булыжным мостовым старинного города, средневековые улочки которого ветвились в самых неожиданных направлениях. Рядом с Дворцом Европейского Совета стоял караул из четырех французских драгун, и развевались флаги сорока государств. Среди редких туристов на площади выделялось многочисленное семейство необъятного бородатого американского мормона, который сговаривался с услужливым евреем-фотографом - не сфотографироваться ли всем семейством на фоне такого прекрасного дворца, и стоит-то это всего ничего - триста двенадцать долларов за один экземпляр, а фотография еще три часа будет сохранять все цвета радуги, а потом как древнеримская макрель начнёт терять краски, и это тоже непередаваемое зрелище, и ведь в этом дворце с 1949 года заседают европейские монархи, и даже картина есть в холле - огромная, писалась четыре года, а как великолепны кареты итальянского короля и германского штатгальтера! - сделаны фирмой "Фиат" по особому заказу, их макеты тоже в музее, здесь сердце Европы, а вот здесь - прямо на этом месте! - 12 мая 1979 года стоял террорист, который полминуты швырял в кортеж президента гранаты, и полминуты его не могли схватить!

Мормон слушал с открытым ртом и выражением некоторого сомнения на лице.

В тот же самый день Игорь ехал на новое местожительство. Его бричка, размером с небольшую комнату в коммуналке, только что форсировала истоки Воронежа на самом юге Рязанской губернии и остановилась на ночлег на высоком холме. Садилось солнце, трещали кузнечики, слева расстилалось бескрайнее поле с высокой скирдой. Крестьянки с высоко поднятыми граблями шли к соседней деревне, пели песню, но слов было не разобрать. Следовало поехать вслед за ними, попроситься на ночлег к старосте и провести беспокойную ночь среди закашливающихся в плаче детей, мяучащих кошек, злого собачьего лая и скрипа половиц, но вырвавшийся из каменных джунглей большого города молодой человек желал окунуться в глубину России, ощутить эти бескрайне-былинные просторы, это высокое небо, эти тихие уединённые опушки, где современная карета на рессорах и с фонарём на крыше выглядит безнадёжным анахронизмом рядом с камнем у трёх дорог или избушкой на курьих ножках.

Справа начинался вековой бор, переходящий в болото, и замшелые камни замерли в ожидании ночи, когда под комариный писк в укромных местах зажгутся синие огоньки, а суеверный путник, вспоминая песни Высоцкого, будет спешить к огням цивилизации, не оглядываясь на коварные тени, где поют русалки, и горе путнику, если не знает он заклинания от такой напасти: надо на вопрос русалки "Петрушка или полынь?" сказать "Полынь", тогда она загрустит и скажет "Так брось её на тын", а если скажешь "Петрушка", она захохочет "Ах, ты моя душка!" и защекочет насмерть.

Случилось так, что Игорь не знал России, прожив почти всю жизнь на её как и все парадоксы верный - окраине. Что говорить о его супруге, которая в данный момент обрывала листочки с ветки рябины и никогда не выезжала за пределы Петербурга. Для неё расстилающиеся дороги приобретали фантастические траектории, когда взобравшись на высокую гору можно - как в романе Гарсия Маркеса - обозреть пол-России: и златоглавую Москву с восстановленным Храмом Христа Спасителя, на паперти которого Лужков по праздничным дням раздаёт собственноручно милостыню, и патриархальный мир городков Заволочья, где сосновые срубы у речных причалов завалены солёной рыбой, и пахнет смолой и брусникой, и Волгу с бурлаками, тянущими в разных местах огромные баржи, хотя каждый день кого-то из артели хоронят под заунывную пьяную песню, и золотые степи юга с межевыми столбами на краю поля, а дальше лощина и озеро, где казачьи дети купают коней, а на холме появляются визжащие от ярости и азарта чеченские ваххабиты, и казачата постарше с гиком бросаются к ружьям, и залпы чредуются с падением потных коней, а в горных аулах в каменных домах с башнями гордые девушки в бешметах оплакивают погибших во имя Аллаха и Свободной Ичкерии.