Борис Кригер - Маськин зимой

• Название: Маськин зимой
• Автор: Борис Кригер
• Издательство: Издательское содружество А. Богатых и Э. Ракитской
• Жанр: Юмористическая проза
• Год: 2007
• ISBN: 5-98575-204-6, 1-59526-672-0

Во втором романе (первый, «Маськин», вышел в свет в 2006 г. в Москве) Вы встретитесь с уже полюбившимися обитателями Маськина дома – Маськиным всех времён и народов, великим плюшевым мыслителем и потребителем манной каши Плюшевым Медведем, свободолюбивой Кашаткой, лауреатом премии Пукера любознательным Шушуткой, романтической коровой Пегаской, а также познакомитесь с новыми персонажами нашего непростого мира, в котором «великая эволюция лжи более не нуждается в императорах республик, не грезит грубоватыми, а потому безнадёжно наивными планами на мировое господство. Она научила нас называть похлёбное рабство – свободным трудом, нищету – минимальной зарплатой, бесчеловечную войну – миротворческой миссией, беспробудный разврат – сексуальным раскрепощением, порабощение женщины на работе и дома – эмансипацией, растление молодёжи – всеобщим обязательным образованием, откровенную мазню – высоким искусством, обрывки одежды – высокой модой, голод в сочетании с бегом на потогонных тренажёрах – здоровым образом жизни, узаконенный рэкет – справедливым налогообложением, содомские пытки – служением отечеству, комедию одного актёра – демократическими выборами, мину замедленного действия – мирным атомом, сквозящее одиночество – зрелым индивидуализмом, травму развода – свежим стартом, подачки на церковь – верой в Бога, карьеризм с подлогом – прогрессом науки, дурман аптечных ядов – естественным чувством счастья…»

---

Маськин, вернувшись, всё прибрал и решил не обращать внимания на такой мелкий инцидент: ну что же, котам нельзя немного порезвиться? Они ведь тоже люди, им тоже хочется пошкодить.

На следующий день коты решили изменить тактику. Они напились валерьянки и стали горланить похабные кошачьи песни так громко, что Тыркин не мог уснуть и стал грозиться вызвать полицию. Однако Маськин и на это не обратил внимание. Что же, котам нельзя расслабиться?

Увидев, что и эта тактика не сработала, партия «Коты против!» объявила голодовку наоборот. Вы никогда не встречали такого средства политического давления? Голодовка наоборот подразумевает сжирание всего, что только можно съесть, и является гораздо более эффективным средством политического давления, чем обычная голодовка протеста. Когда голодают как обычно, все над ними подхихикивают: мол, ничего, ничего, не хотите – не ешьте, нам больше останется. А вот к голодовке наоборот все политики относятся чрезвычайно серьёзно, потому что когда у тебя в хозяйстве методично съедается вся еда – это проблема не шуточная.

Правда, от такой политики котов раздуло совершено до безобразия, и у них начались сложности с прохождением через двери. Особенно котам было тяжело есть сено, предназначенное для коз, но чего не сделаешь во имя благородных политических целей!

Маськин, поняв, что его домочадцам скоро станет нечего есть, пошёл на переговоры с котами, от которых те отказались до тех пор, «пока последняя собака не покинет дом Маськина».

Маськин не на шутку рассердился. Он очень любил своих собак и никому не позволял их обижать. Маськин, конечно любил и своих котов, но всему есть предел, рассудил он и решил взяться за их воспитание.

Сначала Маськин поставил котов в угол, а потом заставил прибирать дом. Кот Лисик мыл посуду, кошка Бася стирала бельё, а кот Финдус мыл пол.

Больше коты никогда не проявляли политической активности, да и какую-либо активность вообще, а бандитский кот Финдус после мытья пола полностью исправился, бросил свои мафиозные связи и стал совершенно порядочным благовоспитанным котом.

Глава 41 Маськино танго

Разобравшись с поведением котов и наставив их на путь истинный, Маськин решил заняться собственным саморазвитием и осуществить давно зависшую в его масечном сознании мечту: Маськин сам записался в танцкласс и потащил с собой Плюшевого Медведя, Кашатку и Шушутку.

Учительницей танцев там служила Выдрочка с большим стажем. Она гибко извивалась, и таким образом весьма бойко внушала своим ученикам правильные движения по счёту раз, два, три.

Когда-то, в знойные годы её юности, она выступала на сцене, ей аплодировали толпы восторженных почитателей, но теперь всё это осталось в прошлом, и Выдра сконцентрировалась на своём нелёгком преподавательском труде. Где остались они – эти восторженные почитатели? Ах, варьете, варьете, варьете… Галоп Оффенбаха, вихри поблёскивающих ножек молоденьких выдрочек… Где это неотъемлемое право любой танцовщицы ломать из себя фифочку и гордиться лишь тем, что Бог и судьба наградили её талантом грациозно сотрясать своими мышцами так, чтобы публика испытывала приливы лёгкого счастья, а мужчины в неизменных цилиндрах наслаждались приступами томного головокружения, вызванного не алкоголем, а потому приятно непривычного и тем радующего ещё больше. Всё это осталось позади, вне упругих пределов настырно текущего момента, в котором мадам Выдре пришлось проживать, ибо прошлое для неё, как и для многих из нас, уже закончилось, а будущее так никогда и не началось.

В своём преподавательском радении Выдра учила друзей вальсу и фокстроту, но более всего Плюшевому Медведю понравилось танго, потому что движения в этом танце угловаты и просты, как солдатская поступь, как шаг кавалериста, как топанье отчаянного сапёра, не крадущегося тихой сапой по минному полю, а гордо чеканящего свои шаги навстречу неминуемому взрыву!

Проникнутый хаотичными движениями маськопляс, которым друзья, разумеется, владели в совершенстве, не мог дать такой степени экспрессии и, я не побоюсь этого слова, страстности, которые сулило танго. Танго делало любого партнёра, вовлечённого в этот танец, слишком серьёзным для того, чтобы сводить свой прямой и как бы остекленевший взгляд со своей партнёрши, которая послушно отступала под напористыми шагами ведущего её нахрапистого петуха, пока тот рано или поздно не опрокидывал её, располагая практически параллельно полу и поддерживая спину партнёрши своим мужественным крылом. О, танго, проникнутое тёмной страстью, никогда не выйдет из моды, как не выйдет из моды сама тёмная страсть, которая его порождает.

Те, кто читал первую книжку про Маськина, безусловно помнят, что Плюшевый Медведь обожал, когда Маськин танцевал ему фламенко, и медведю даже приходилось устраивать плюшевую корриду и периодически побеждать плюшевого бычка, потому что Маськин соглашался танцевать фламенко исключительно победителям корриды. Если побеждал плюшевый бычок и по счёту три медведь заваливался на ковёр и делал вид, что спит, то Маськин всё равно должен был танцевать фламенко плюшевому бычку, а Плюшевый Медведь беспринципно за этим подглядывал. Надо сказать, что танго, этот энергичный танец, именно и происходит из категории танцев фламенко. С испанским завоеванием Южной Америки танго вместе с другими народными танцами было завезено в Аргентину. Танго начало своё существование как танец Милонга, который первоначально был популярен исключительно в низших слоях аргентинского общества, а в начале двадцатого столетия начал привлекать внимание и высшего света. Тангомания, начавшаяся в Париже, перекинулась в Лондон и Нью-Йорк, и практически не затихала во время Первой, и, увы, не последней мировой войны. Впервые танго в его современной форме было исполнено в гетто Буэнос-Айреса, где его называли «танец с отдыхом», и именно поэтому он столь понравился Плюшевому Медведю, который предпочитал отдыхать, даже танцуя. Кстати, говорят, движение кортэ[55] из танго переводится как «отдых»!

Однако дорога танго не была усыпана розами. Хотя у него и имелось много сторонников, однако не меньше было и противников. Особенно против танца выступали французские епископы. Им явно мешали их одеяния и излишний вес делать решительные выпады, столь свойственные классическому танго, и поэтому они ополчились на этот, впрочем, не такой уж и невинный танец. Они указывали на недопустимое прижимание партнёров друг к другу во время танца и в целом излишне чувственный характер танго. По их наисвятейшему убеждению, танцующие танго подвергали свои души греховному испытанию и могли быть лишены святого причастия. В 1924 году нью-йоркский доктор Бохем даже обнаружил новую болезнь: «the TANGO-foot» («кривые ноги»). Пресса тоже не жаловала танго. В начале века «Нью-Йорк Таймс» даже опубликовала обличительную статью под названием «Опасность танго больше, чем опасность немецкого империализма!»[56].

Ах, радость движения, забытая радость движения! Всё менее открыта ему наша целеустремлённая сидячесть, диванность, кроватность и кресельность. Вы пробовали танцевать вместе с креслом? О, это лишь жалкое подобие тех ветреных мгновений, когда в движении сосредоточен весь смысл естества нашего бренного сумрака. Мы вьём верёвки повседневности, пребывая в неподвижности египетских колоссов. А так хочется пуститься в ничем не прерываемый танец, в пульсирующий ритм танго!

Вот Маськин с Плюшевым Медведем и пустились в этот самый танец, и стоило им овладеть основными движениями, как стало проявляться удивительное свойство их хореографического искусства. Никто – слышите, никто – не мог удержаться от дикого безудержного смеха, стоило ему хотя бы краешком глаза увидеть Маськина с Медведем, танцующих танго.

Сначала покатились со смеху Шушутка и Кашатка, потом за животик схватилась и учительница танцев мадам Выдра. Ну а затем начал покатываться со смеху целый свет, ибо такой талант смешить окружающих нельзя было держать взаперти, его нужно было проветривать на просторах мировых сцен, даря радость и вызывая улыбки на лицах разных цветов кожи и выражений рожи.

Первым публичным выступлением новой пары танцоров стал городской танцевальный конкурс, с которого мэра, упавшего от смеха со своего стула, пришлось срочно госпитализировать с диагнозом «пересмеялся». В больнице ему в качестве лечебных процедур назначили просмотр записей сессий местного парламента, после чего смех у болящего ещё пробивался, но уже сквозь слёзы, и к утру удовлетворённый персонал застал мэра беспросветно рыдающим, с чем он и был благополучно выписан на волю, поскольку рыдания считаются нормальным проявлением человеческого оптимизма в условиях больниц и других мест лишения свободы, а вот смех давно уже рассматривается как серьёзная патология с возможным смертельным исходом, – правда, не сразу, а когда-нибудь потом, в самом конце жизни смеющегося.