Кэндис Проктор - Полуночные признания

• Название: Полуночные признания
• Автор: Кэндис Проктор
• Издательство: АСТ
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 2007
• ISBN: 978-5-17-030128-7

Аристократка-креолка Эммануэль де Бове ненавидела и презирала янки, захвативших ее родной Новый Орлеан… Однако когда красавица поневоле оказалась в центре запутанного дела, связанного с убийством, именно офицер-северянин Зак Купер оказался единственным мужчиной, способным защитить ее от верной гибели.

Но за помощь и защиту Зак требует высокую цену – любовь и верность прекрасной креолки…

---

– Это не имеет никакого значения.

Какое-то время они молча смотрели друг на друга. Теплый влажный ветер колыхал тонкие кудряшки на ее лбу. Зак с трудом сдерживал желание дотронуться до них и снова привлечь Эммануэль к себе.

– Я могу добраться домой и одна, – произнесла она.

– Нет. Я провожу вас, – глухо ответил он.

На протяжении всего пути он ни разу не дотронулся до Эммануэль. А когда они дошли до ее дверей, Зак, не поворачиваясь, пошел прочь.

Глава 12

Через два дня Зак ехал на коне через старый квартал, направляясь от монетного двора к каналу Нью-Бейсн, откуда слышалась издевательская песенка «Красивый синий флаг». Голос звучал столь красиво и мелодично, что мог принадлежать ангелу – конечно, если бы тот был сторонником мятежных Конфедеративных штатов Америки.

Школьники и женщины Нового Орлеана часто пели патриотические песни. Подобные выходки разочарованного и мятежного местного населения Зак считал безвредными. Но с недавних пор Бен Батлер приказал жестоко преследовать всякое проявление недовольства и неповиновения. Он зашел в этом столь далеко, что наложил штраф на школы, ученики которых были замечены рисующими флаги конфедератов на своих тетрадях с прописями.

– Кто это поет? – спросил сопровождавший Зака сержант. Сердито прищурившись, он внимательно осмотрел кирпичные фасады пустых, обшитых досками складов, выстроившихся линией в этой части города.

Внезапно Зак заметил, как из-за полурассыпавшихся бочек выглянула взъерошенная кудрявая белобрысая голова.

– Едем к тому человеку, – приказал Зак. – Я хочу его задержать.

Мальчик, сидящий на вершине кучи из наваленных друг на друга бочек, настороженно следил, как военные приближаются к нему. Его короткие штаны и куртка были слегка помяты, но хорошее качество костюма говорило о том, что парень вырос в зажиточной семье. Он не был похож на уличного бродягу.

– Я могу отправить тебя в тюрьму за распевание этой песни, – сказал Зак, натягивая поводья. – Ты знаешь это?

Доминик быстро повернулся и от волнения сглотнул.

– Я не боюсь вас, – сказал он.

– Тогда почему ты собираешься удрать? – задал вопрос Зак, видя, как парень скосил глаза в сторону, словно оценивая расстояние до земли и время, за которое можно было бы скрыться за ближайший угол.

– Когда я вырасту, то отправлюсь на войну и убью много-много янки, – произнес мальчик; его ноздри широко раздулись то ли от страха, то ли от бравады.

Положив ладонь на луку седла, Зак наклонился вперед.

– Не думаю, что это понравилось бы твоей маме.

Парень с такой силой сжал челюсти, что на щеках показались желваки.

– Моя мама ненавидит янки не меньше, чем я. Они убили моего отца.

– Наверняка твоя мама не захотела бы, чтобы ты кого-нибудь убивал.

– Она сделает исключение для янки.

Зак вспомнил сосредоточенное выражение на лице молодой вдовы, когда она переходила от одного убитого солдата северян к другому.

– Не думаю, – мягко произнес он.

Доминик поднял голову:

– Вы собираетесь отправить меня в тюрьму?

– Ну… – Лошадь Зака переступила с ноги на ногу. – На сей раз я тебя отпущу, – наконец произнес он. – Но я советую тебе больше не петь эту песню.

– Да здравствуют Джефф Дэвис[6] и Борегард[7]! – воскликнул Доминик де Бове и, соскользнув с бочек на мостовую, стремительно понесся к узкой, заваленной мусором аллее.

Зак молча наблюдал, как убегал сын Эммануэль, затем повернул коня и направился к каналу Нью-Бейсн.

Эммануэль внимательно посмотрела на напряженное лицо сына. Тот медленно погрузил ложку в суп из стручков бамии и отправил ее в рот.

– Я слышала, что ты сегодня утром удрал от офицера-янки, – сказала она. – Внизу, у пристани. – Она узнала об этом от старого итальянца, который каждый день возил тележку со свежими фруктами по улицам квартала Куотер, и у нее тревожно сжалось сердце.

Доминик виновато сдвинул брови. Люди всегда рассказывают матери о его проделках. Так уж принято в Куотере.

– Я пел «Красивый синий флаг», – произнес он, подняв подбородок.

– Ох, Доминик, будь осторожнее.

Ложка Доминика с шумом ударила по краю тарелки.

– Думаешь, этот янки меня испугал? Я ненавижу их. Они убийцы, воры и подонки.

– Доминик… – произнесла, наклоняясь вперед, Эммануэль. К своей тарелке она так и не притронулась. – Послушай меня. Как ты можешь судить о каком-то человеке – и даже ненавидеть его – по одной только форме?

Доминик укоризненно посмотрел на нее большими глазами:

– Ты тоже ненавидишь янки. Когда женщина из «Батон-Руж» рассказала тебе, как патруль северян разбил ее мебель, разорвал одежду и украл серебро, ты сказала, что янки – мерзкие, жалкие чудовища. И еще ты говорила о том, что хотела бы, чтобы земля разверзлась и поглотила все синие мундиры на Юге.

Эммануэль какое-то время молчала. Она думала о том, слышал ли Доминик крики женщины, чью пятнадцатилетнюю дочь грубо изнасиловали солдаты.

– Я была очень рассержена, Доминик. Иногда люди в гневе говорят то, о чем не думают.

Доминик долго смотрел на нее в упор.

– Ты хочешь убедить меня в том, что любишь янки?

Можно сказать «нет». Это было бы очень просто. Но Эммануэль всегда старалась говорить сыну только правду.

– Нельзя ненавидеть того, кого ты не знаешь, – ответила она, тщательно подбирая слова. – И думать о человеке плохо только потому, что он носит форму или имеет кожу другого цвета.

Доминик смотрел на нее удивленными глазами.

– Но разве это правильно, что янки здесь делают?

– Нет.

– Тогда они плохие люди?

Эммануэль с силой выдохнула.

– Если бы все было так просто… – Она хотела съесть ложку супа, но передумала. – Если ты поел, иди умойся и надень шляпу. Нас ждет бабушка, и я не хочу опаздывать.

Доминик отодвинул стул и поднялся.

– Могу я взять свой пугач?

– Да, да. Но поспеши.

Быстро поведя носом, белка скользнула вниз по стволу орехового дерева, которое росло перед оградой старинного домика на Эспланад-авеню. Пробежав половину пути, она насторожилась и завертела головой, изучая залитую солнечными лучами лужайку. Эммануэль улыбнулась – зверек был совсем маленьким и не подозревал, что опасность поджидала его повсюду.

– Можешь целиться своим пугачом где угодно, но только не у этой ограды, мой мальчик, – мягко произнесла Эммануэль. – Иначе я заставлю тебя красить все заборы вокруг двора.

– Ну, мама! – заканючил было Доминик, но быстро прекратил, когда нашел для сушеных ягод другую цель – шарик на столбике ограды. Ягода точно поразила шарик, и по заросшей деревьями улице пронесся победный крик, от которого белка поспешно нырнула в раскидистую листву.

Эммануэль беспокоилась за сына. У Доминика было много различных игрушек, в том числе пугачей. Они продавались за ничтожную плату у Джексон-сквер облаченным в одеяла полуобнаженным человеком с бронзовой кожей. Как все мальчишки, Доминик очень любил военные игрушки, но в последнее время это стало беспокоить Эммануэль.

– Так и должно быть, – как-то сказал ей Филипп незадолго до своей гибели, когда она пожаловалась на интерес Доминика к «кровавым забавам». – Здесь такая жизнь – охота, рыбная ловля, езда на коне. Плантаторы развлекаются именно этим. Ему нужно полюбить все это.

– Он уже увлекается этим.

– И ты думаешь, это плохо? – спросил Филипп, и глубокая морщинка пролегла меж бровей. – Доминик не будет таким, каким ты хочешь его видеть, – он будет собой. – Филипп взял Эммануэль за руку, что делал крайне редко. – Мы с тобой плохо вписываемся в наше общество, Эммануэль, и это не принесло нам ничего, кроме неприятностей. Но Доминик соответствует этому миру. Так пусть он получает удовольствие.

Эммануэль печально улыбнулась на эти слова.

– Мой мудрый Филипп, – произнесла она.

И она не стала отбирать у сына его ружье, длинный охотничий нож и пугач, однако строго запрещала ему стрелять в то, что нельзя потом съесть. Возможно, ее мальчик не будет ученым или доктором, но он должен вырасти человеком, уважающим чужую жизнь.

– Мама, – позвал Доминик, обхватив рукой столб ворот, ведущих к массивному подъезду дома семьи де Бове. – Мы опоздали. Опять. Здесь уже много народа.

Сегодня у Мари-Терезы собирались дамы со всего города. По какой-то неведомой причине, которую Эммануэль не могла объяснить, ей очень не хотелось участвовать в этом мероприятии – шить рубашки и вязать носки для пленных, подобно верным долгу дочерям и правильно ведущим себя вдовам. Совсем недавно, теплой, напоенной жасмином ночью, она уединилась с человеком, которого должна была считать врагом. И даже сейчас, когда Эммануэль думала о майоре, она не чувствовала вины. Бесстыдное, горячее желание наполняло ее сердце.

– Мама, – позвал Доминик.

– Иду, – ответила она и ускорила шаги.