У Чэн-энь - Путешествие на Запад. Том 4

• Название: Путешествие на Запад. Том 4
• Автор: У Чэн-энь
• Жанр: Фэнтези
• Год: 1994
• ISBN: 5-88132-032-8, 5-88132-036-0

Написанный У Чэн-энем (1500—1582) около 1570 г. роман “Путешествие на Запад” стал началом жанра фанстастической или героико-фантастической эпопеи. Повествование о похождениях Сунь У-куна – царя обезьян – стало одним из любимейших в Китае и одним из самых известных за рубежом.

Роман У Чэн-эня “Путешествие на Запад” основывается на народных легендах о путешествии монаха Сюань-цзана в Индию (VII в.). Постепенно сюжет обрастал дополнительными подробностями, становясь все больше похожим на волшебную сказку – появлялись дополнительные сюжеты, не связанные с основной темой, новые персонажи. У монаха появляются “волшебные помощники” – царь обезьян Сунь У-кун, сосланный на землю за устроенный им переполох в Небесном дворце, и свинья Чжу Ба-цзе, также сосланный с небес за провинности. Сунь У-кун – персонаж героический, Чжу Ба-цзе – комический. Вместе с монахом Сюань-цзаном они образуют весьма интересную группу, очень по-разному реагирующих на действительность.

В романе У Чэн-эня вслед за народными легендами персонаж Сунь У-куна выходит на передний план, именно он побеждает врагов, пока монах Сюань-цзан рассуждает о всеобщей добродетели и непротивлению злу. Именно Сунь У-кун стал одним из любимейших героев китайской литературы, символом жизненной силы и бунтарства.

Роман трактуется и как буддийское наставление, и как символическое отражение народной борьбы, и как волшебная сказка, и как роман о поисках истины. Так или иначе, роман является знаковым для китайской литературы и культуры в целом.

В книге присутствуют иллюстрации.

---

– Вы обождите меня здесь, – сказал Танский монах, – а я пойду проситься на ночлег. Если мне не откажут, позову вас!

Путники расположились под ивами, только Сунь У-кун стоял и наблюдал за девой.

Наставник пошел вперед. Подойдя к воротам, он увидел, что они покосились. Кругом царило запустение и не было ни души. Танский монах приоткрыл ворота и стал осматривать двор. Сердце его сжалось от грусти и скорби: длинная галерея вокруг храма была пуста. Древний монастырь казался покинутым, когда-то богатый двор порос мхом и лишайником, дорожки заросли бурьяном. То тут то там мелькали светляки, словно летающие фонарики, не слышно было колокола, отбивающего часы, лишь раздавалось кваканье лягушек. У праведного монаха потекли из глаз непрошеные слезы.

Вот как выглядел этот монастырь:

Храм разрушен,
И кровля успела, прогнив, обвалиться.
В кельях тихо и пыльно.
И гонга не слышится звон.
Всюду битый кирпич
И поломанная черепица.
Балки, треснув, прогнулись.
Столбы покосились колонн.
В кухне пусто,
Завален очаг перепрелою гнилью,
И трава разрослась
На парадных и черных дворах.
Украшенья разбиты,
И плиты подернулись пылью…
Барабаны без кожи.
И башня рассыпалась в прах.
Многоцветных лампад
Перебиты узорные стекла.
Потускнел образ Будды.
Упали архаты вокруг.
И богини чело Гуаньинь,
Словно глина, размокло.
И она уронила
И чашу и ветку из рук.
Дни за днями проходят,
И здесь ты не встретишь монаха.
Только вихри в провалах
И в каменных сводах поют.
Только тигр иногда забредает,
Не ведая страха,
Только барс и лисица
Ночами находят приют.
Покривились столбы
Монастырской старинной ограды,
Повалился забор,
И молельня вот-вот упадет.
И калитка распахнута настежь
И створки ворот.
Грустно людям бродить меж развалин,
А демоны – рады.
Старинный монастырь,
Заброшенный, затих.
Лишь ветры
В храмину слетаются пустую.
И зимние дожди
Размыли лик святых,
И Будды голову
Размыли золотую.
Сквозь трещины в стене
Глядит глухая даль.
И даже духу тьмы
Ночлег здесь дик и страшен.
Разбитый колокол
В душе родит печаль…
Жаль древней звонницы
И жаль упавших башен.

Набравшись храбрости, Танский монах прошел через вторые ворота. Здесь он увидел развалины колокольни и сторожевой башни. Его внимание привлек медный колокол, вросший в землю. Верхняя его часть покрылась белым как снег налетом, а внизу он стал синим, как индиго. Произошло это оттого, что колокол долго лежал под открытым небом. Белый налет на верхней его части образовался от дождей, а синева – от испарений земли. Поглаживая колокол рукою, Танский монах стал причитать над ним:

Ты когда-то
На башне высокой висел
И качался на балке,
Резной и богатой.
Ты рассвет, как петух,
Возвещал нам когда-то,
И, прощаясь с закатом,
Твой голос звенел.
Где ж прилежный умелец,
Подвижник простой,
Тот, кто гулкую бронзу
В горниле расплавил?
Расскажи, где ваятель,
Где мастер святой,
Кто в узорную форму
Струю золотую направил?
Скрылись оба в подземных чертогах
В назначенный час.
Имена их забыты.
Твой голос угас.

Танский монах стал громко вздыхать и охать, не подозревая, что растревожит обитателей монастыря. Первым услышал его голос монах, ведавший возжиганием лампад и фимиама. Он поднялся с земли, подобрал обломок кирпича и кинул его прямо в колокол. Раздался металлический звук. Танский монах с перепугу повалился наземь, затем хотел бежать, но зацепился за корень дерева и снова упал. Лежа на земле, он поднял голову и стал взывать:

Упавший колокол!
Я плакал средь развалин
Об участи твоей
В вечерней тишине.
В безлюдных сумерках
Ты вдруг ответил мне
Могильным голосом,
И гул твой был печален.
Испуганный монах,
Подумал я, скорбя,
Что оборотня дух
Вселился и в тебя.

Тем временем монах подбежал к Сюань-цзану, помог ему подняться и учтиво сказал:

– Прошу тебя, отец, вставай скорей! Не думай, будто колокол превратился в оборотня, это я только что кинул в него осколком кирпича, вот он и звякнул!

Танский монах поднял голову и поглядел на говорившего.

– А сам ты не оборотень камней или деревьев? Может, злой дух? – с опаской спросил Танский монах, вглядываясь в безобразное чумазое лицо незнакомца. – Имей в виду, что я из великого Танского государства. Мои ученики умеют покорять драконов и укрощать тигров. И если только ты заденешь их, прощайся с жизнью!

Монах опустился на колени.

– Отец родной! Ты не бойся! – молил он. – Я вовсе не оборотень и не злой дух, а служу в этом монастыре, слежу за лампадами и курильницами. Мне по душе пришлись твои добрые речи, обращенные к колоколу, вот я и захотел приветствовать тебя. Однако я побоялся, думал, это козни одного оборотня, а потому и решил сначала кинуть в колокол кусок кирпича. Прошу тебя, отец, вставай!

Выслушав монаха, Сюань-цзан совсем успокоился.

– Ну и напугал ты меня! – сказал он чумазому. – Чуть не до смерти! А теперь веди меня к себе!

Монах повел Сюань-цзана за собой, и они вошли за третьи ворота. Тут перед Сюань-цзаном предстала совсем иная картина.

Из серо-голубого кирпича
Крутые стены
Росписью покрыты.
Изгибы крыши покрывают плиты,
Как ярко-изумрудная парча.
Над храмом Будды –
Блеск луча, –
Стрела летит, горя,
И нет числа
Кумирам.
А там внизу
Ступени алтаря
Сверкают белой яшмой и порфиром.
В восторге благостном
Душой крылатой
Узришь ты храм Пило[15]
Здесь в час заката.
Наполнена стоцветным ароматом
Манджутры пышная молельня… Посмотри!
Украшенный орнаментом богатым,
Зеленый зал затмил огонь зари.
Там сотни книг буддийских –
Древний клад! –
В крутящихся хранилищах лежат!
Трехъярусные круглых пагод крыши
Увенчаны узорным куполком.
Большие вазы
Украшают ниши.
Всех пагод башня Уфулоу выше.
Покрыта плотным, вышитым ковром
Ее верхов цветная черепица.
Она зовется Счастья пятерица.[16]
О пятикратном счастии молиться
Ты должен,
Повторяя горячо:
Жизнь долгая, богатство и здоровье,
Святая добродетель, и еще –
Смерть в старости
На мирном изголовье.
А там, где расположены сиденья
Молящихся,
Там тишина вокруг…
Там молодой качается бамбук,
Колышатся сквозных побегов тени.
Там созерцающих монахов круг,
Молчанье иль святое песнопенье.
И тысяча могучих, темных сосен
У храма Будды охраняют вход.
Всегда в багряном облаке цветет
Луч золотистый
Благодатных вёсен
В святом дворце Закатных облаков.
Слышны порою тихие молебны,
Молитвенные хоры…
По утрам
Сюда доносится
И нежный и целебный
С лугов далеких аромат цветов.
С высокой башни здесь по вечерам
Бой барабана слышится дозорный.
Опять монахи соберутся тут
И, сидя рядом,
Молча и упорно
Ряды заплат на рубище кладут.
Кому из них дарован ум высокий
И кто пойдет в вечерней тишине
Читать при ярко блещущей луне
Полуистлевших книг
Святые строки?…
Но храмы пусты.
Только на дворе
Чуть слышен говор, звон,
Из кухни шум приятный.
Оттуда светит отблеск фонарей,
И ветер долетает ароматный!

Очарованный представившейся его глазам картиной, Сюань-цзан не осмелился идти дальше и обратился к монаху:

– Скажите мне, праведный монах, почему это у вас при входе царит запустение, а здесь, внутри, такое благолепие?

Монах ухмыльнулся.

– Почтенный отец! – ответил он. – На этой горе по соседству с нами поселились дерзкие разбойники. В ясную погоду они бродят по горе, грабят людей, а в ненастье укрываются в нашем монастыре. Это они повалили изваяния хранителей Будды и сломали все, что было сделано из дерева, чтобы разводить костры. Обитатели нашего монастыря все слабые и хилые, вот и боятся слово им сказать. Поэтому мы и решили отдать этим насильникам переднюю часть монастыря под жилье, а сами собрали подаяния от разных благодетелей и выстроили себе другой монастырь, на задворках. Так у нас на Западе принято размежевывать чистых от нечистых…

– Так вот оно что! – произнес Танский монах.

Они пошли дальше и увидели еще одни ворота, а над воротами пять крупных иероглифов: «Храм Созерцания лесов и обуздания морей». Только было они собрались войти в ворота, как из них вышел буддийский монах. Послушайте, как он выглядел:

Из сукна и парчи золотистой
Убор головной,
Слева ловко приколотый,
Шпилькою держится длинной.
Стан его облегает
Широкий халат шерстяной,
Как у древних буддийских браминов,
По моде старинной.
И свисают с ушей
Два сверкающих медных кольца,
И глаза его, светом горя,
Улыбаются кротко,
А в руке верещит болан-гу,
Барабанчик-трещотка,
И на диком наречье
Он сутры твердит без конца.
И не ведал наставник,
Что здесь – ламаистские храмы,[17]
Что он видит монаха-буддиста,
Слугу далай-ламы!

Когда монах-лама вышел из ворот и увидел Танского монаха, с его благообразным лицом, красивыми бровями, ясным взором, высоким лбом и ровной макушкой головы, с длинными ушами, свисающими до плеч, и длинными ниже колен руками, он подумал, что перед ним сам праведный небожитель-архат, сошедший с небес на грешную землю. Он подошел поближе к Сюань-цзану, лицо его выражало радость. Посмеиваясь от удовольствия, он стал ощупывать руки и ноги Танского монаха, потрогал его нос, потянул за уши, – все это он делал для того, чтобы выказать свое по-родственному близкое и сердечное расположение. Затем он взял Танского монаха за руку и привел к настоятелю монастыря. После положенной церемонии приветствий настоятель стал расспрашивать Танского монаха.