Джеймс Риз - Книга духов

• Название: Книга духов
• Автор: Джеймс Риз
• Издательство: ЭКСМО, Домино
• Жанр: Современная проза
• Год: 2007
• ISBN: 5-699-20465-2

Таинственная рука судьбы переносит Геркулину, двуполого адепта мистического ведьмовского сообщества, из Франции времен Реставрации на далекие берега Америки. Она пока не подозревает, какая ей уготована роль в истории юного государства. Любовь ведет ее по диким дорогам от Ричмонда, штат Виргиния, где Геркулине покровительствует молодой бретер Эдгар По, в тайные притоны Нью-Йорка, из заболоченных лесов Флориды, скрывающих источник бессмертия, на земли обманутых семинолов, вышедших на тропу войны.

---

Ныне ей присвоили кличку Пегги Помпадур, поскольку недавно они с Джоном Итоном отбыли с некой дипломатической миссией в Испанию. О, подумайте только о несчастной Испании! Расколотая войнами за наследство… да, конечно Пегги Итон сыграет там не последнюю роль, свою приверженность государственным делам она уже доказала.

В самом деле не далее как за полгода до моего возвращения в Ричмонд Пегги Итон выкинула номер поистине беспрецедентный: в апреле 1831 года Джексон потребовал отставки всего кабинета министров. Это был кульминационный момент скандала, начавшегося с оскорбления, которое нанесла миссис Итон супруге вице-президента, Флорид Калхун. Так как прошлое Пегги изобиловало сомнительными слухами, старая курица Калхун отказалась с ней общаться: то на одном, то на другом приеме она открыто демонстрировала миссис Итон свое пренебрежение.

Дело в том, что Пегги Итон, а тогда – юная мисс О'Нил, проживала в столице на верхнем этаже пансиона, принадлежавшего ее родителям, нижние этажи которого кишели провинциальными юристами. Повсюду шептались о том, что в обслуживании постояльцев она… заходила очень далеко. Позднее, в качестве миссис Тимберлейк, она своей неверностью довела молодого супруга до самоубийства – он утопился в море. Немалое негодование в обществе вызвал скоропалительный союз вдовы с Джоном Итоном, лизоблюдом будущего «Короля»; он претендовал тогда на принадлежность к элите штата Теннесси и вскоре должен был облачиться в траур по своей жене, Рейчел, на несколько лет пережившей свое доброе имя. (Были обвинения в бигамии, затем дуэли.)

Un vrai scandale![122] Образовались враждебные партии. За Пегги стояли только двое – ее супруг и Джексон. Однако в военных кампаниях они поднаторели. Троица торжествовала. Все государственные мужи (и жены), принадлежавшие к кабинету министров, пали жертвой, как было сказано, итоновской лихорадки.

Да уж, горе несчастным испанцам: эта миссис Итон – ведьма, не стесняющаяся в средствах… Однако я рада ее отъезду, из страны вообще и из Флориды в особенности. Поскольку не прошло двух лет, как Итоны переселились из Вашингтона на территорию. Джон Итон сел в Таллахасси губернатором, но Пегги, сочтя столицу болотом, водворилась в Пенсаколе; ей пришлись по сердцу местная испанская расхлябанность, креольские повадки. Она царила на карнавале, на маскарадных процессиях Патгоу и, как всегда, сеяла вокруг скандалы. Загорала до испанской черноты, устроила себе салон на ипподроме, где ее видели со страусовыми перьями в высокой прическе, в окружении мужчин. Наши дорожки вполне могли бы пересечься, но я постаралась, чтобы этого не случилось. В первые годы после возвращения на территорию… мне было не до того.

И это побуждает меня вспомнить о второй ведьме, против которой Герцогиня предостерегала, – это Сладкая Мари, личность легендарная для всех, кроме меня, невезучей.

О, но стойте. Мне не хочется о ней писать… Перо не желает тратить чернила на Сладкую Мари. Оно предпочитает Элифалета Риндерза, и я ему не откажу, хотя конец этой истории утопает в слезах, потому что…

Спустя год после нашего расставания Эли умрет.

Я узнала эту новость из письма Эжени, датированного 26 сентября 1832 года.

В то самое утро Элифалет, занимаясь своими обычными обязанностями, спускался вместе с Сарой по лестнице, и внезапно его внутренности скрутило спазмами настолько жестокими, что он вцепился в перила, а потом скрючился на ковровой дорожке. Там он оставался долгое время; сестры, разбуженные криками Сары, принялись его лечить, но у него не хватило сил, чтобы добраться до черных покоев, которые он издавна делил с Герцогиней. Не сомневаюсь, кроме того, что мой дорогой Эли лишился силы воли, так как не мог не догадываться – его настигла та самая язва.

…Та самая cholera morbus. Которая ползла на запад – из Индии в Китай, из Сибири в Санкт-Петербург и далее в Ливерпуль. До меня доходили рассказы. До всех нас. Но я верила тем, кто утверждал, что Америке опасность не грозит, эпидемия не пересечет, не сможет пересечь океан. Но она, конечно, смогла, и карантинные меры запоздали. На следующее лето после того, как я покинула Нью-Йорк, то есть в 1832 году, эпидемия унесла здесь тысячи жизней, как и в Балтиморе, Цинциннати, Новом Орлеане… Одной из жертв был Элифалет Риндерз.

Болезнь у моего друга протекала стремительно. («Хотя это мало нас утешило», – писала Эжени.) За судорогами последовал бунт всех систем организма, вызвавший излив рвотных и еще более неприятных масс. Эжени описывала, как Эли терял красоту: холодная кожа сделалась фиолетово-синей, язык побелел. «Как червивое мясо» – было сказано в письме. Окоченев, он торчал меж бледных губ. Дымчатый нефрит глаз превратился в серый пепел. Глазные яблоки съежились, усохли; казалось, в черепе их удерживают только трепещущие веки.

Герцогиня вызвала двух из трех хирургов, имевшихся в районе, и оба, разумеется, явились. Один, оглядев дом, о котором был немало наслышан, «посмел выказать Герцогине пренебрежение»; когда он заметил походя, что болезнь – это «кара Божья», его тут же изгнали прочь. Убедительное свидетельство высокого статуса Герцогини – в Киприан-хаусе могли указать на дверь и хирургу.

«Она была в отчаянии, – писала Эжени, – и от этого нам становилось еще больнее».

Второй врач прописал мятную воду, куда сестры должны были добавить попеременно тридцать капель эфира и опия. В ателье, разумеется, кипела работа, ведьмы снимали с полок книгу за книгой, разыскивая лечебные средства иного рода. Они носили при себе мешочки из алого шелка; под руководством самой Эжени варили целительные куренья; не сомневаюсь, все неустанно собирали эвкалиптовые листья, чабрец, ароматическую кору, размалывали все это, добавляли корицу и порошки мирры, ладана, фиалкового корня, фиалки, шалфея, а также селитру; из всего этого Сара в большом количестве заготовила саше. От лечения пульс у Эли как будто сделался сильнее, чувства обострились настолько, что они с Герцогиней смогли побеседовать немного за закрытыми дверями. Когда я представляю себе их прощание, у меня текут слезы.

Действие чар вуду оказалось недолговечным; когда Эли отверг ланцет и банки хирурга (желая «умереть с кровью в жилах»), сестрам оставалось только облегчать его страдания. В ремесле сиделки им пришлось поднатореть. Никто в пораженном мором городе ни за какие деньги не соглашался ухаживать за больными, исключение составляли только обитательницы Киприан-хауса, знавшие, что им зараза не грозит. Служение плоти все сестры поменяли на служение медицине. Одни подвизались в Гринвичской больнице, другие – в Корлирз-Хук. Лидия разливала суп на Хьюберт-стрит. Эжени занималась тем же самым на Норт-Бэттери и еще заклинала богиню Закамику, хотя помочь зараженным было уже невозможно. Вскоре и сам Киприан-хаус превратился в филиал больницы; оттого и Бертис умер не где-нибудь, а на руках своей Лил Осы. Приходили и другие. Они готовы были платить за то, чтобы умереть там, где все напоминает о былых усладах. Но, разумеется, к их деньгам никто не прикоснулся; на сей раз объятия моих сестер не стоили ничего.

В начале своего трехстраничного письма Эжени выражала надежду, что я поспешу в Нью-Йорк; вероятно, Эли, вернувшись из Ричмонда, рассказывал о том, как я опустошила склеп под церковью Поминовения. На что она рассчитывала? Что я призову духов и они облегчат Эли уход или будут его сопровождать? Может, ей казалось, что я способна остановить длань смерти? Так или иначе, письмо свое Эжени подписала при лунном свете, сопроводив его самым печальным постскриптумом: Элифалет уже скончался.

День или более Герцогиня бодрствовала над телом. Сестры не знали, чего ожидать, потому что она совсем отчаялась. Она приняла на свои нагие плечи все бремя вины. Что показалось мне нелепым, однако в пришедшем затем письме Сары нашлось объяснение.

Цели утренних прогулок Герцогини и Эли по городу и вправду были деловыми, однако дела эти были связаны с благочестием, а не с надобностями сестер. Похоже, Герцогиня не забывала о том, из какой нужды ей самой удалось выбраться, и всячески старалась облегчить участь бедняков. Ее не отпугивала нищета – загоны для свиней на переднем дворе, подвалы, где среди сырых и грязных стен десятками ютились иммигранты; она являлась всюду, чтобы делать добро. Она давала беднякам деньги. (В насколько же ином свете представилась мне теперь ее мелочная расчетливость!) За услуги она взыскивала рабочими местами и едой и раздавала все это, не требуя благодарности. Она пригрела и самое Сару – сироту, дикое дитя африканских лесов. Другие, однако, не знали, кто им оказывал благодеяния; Герцогиня по возможности старалась держаться в тени. И горе тем, кто являлся к ее дверям, будь то с благодарностью или с просьбой… И все время рядом с Герцогиней был Эли. А теперь ей оставалось скорбеть, укорять себя и спрашивать, как она могла забыть, что он всего лишь человек и подвержен болезням.