Малькольм Брэдбери - Историческая личность

• Название: Историческая личность
• Автор: Малькольм Брэдбери
• Издательство: АСТ
• Жанр: Современная проза
• Год: 2002

Перед вами – роман, о существовании которого знали все – и которого не читал почти никто.

Роман, о котором известно было только одно – название. Название, переводившееся то как «Человек истории», то как «Социолог»...

Теперь наконец перед вами – и сам роман.

Роман, который вы прочитаете под названием «Историческая личность».

Какое же из названий больше соответствует «букве и духу» книги?

Прочитайте – и решайте сами!

---

– Могу только сказать вам, доктор Фанди, – говорит Марвин, – что мысль о посещении Мангелем нашего университета отнюдь не приводит меня в восторг. И не оттого, что о нем говорят, но оттого, что нам как факультету лучше обходиться без подобных напряженных ситуаций. Но решение было мне навязано, и при соблюдении процедуры не? иного способа соблюсти справедливость.

– Реакционный довод, – говорит Мойра Милликин.

– Справедливость! – восклицает Роджер Фанди. – Демократическая справедливость, это несправедливость.

– Вы словно бы всегда находите ее очень удобной, когда она на вашей стороне, – говорит Марвин.

Это вызывает еще большую бурю криков, сквозь которую прорываются многочисленные требования переголосовать, а уровень озера снаружи продолжает подниматься, и мрак сгущается за большими окнами с их постукивающими жалюзи. Самосвалы остановились, безмолвствуют коперы; но высоко во мраке ярко сияет свет в Зале Дюркхейма. Совещание продолжается, а затем в 17.30 громко звякает будильничек Бениты Прим, и оно завершается. Или почти завершается, так как теперь они должны рассмотреть предложение, что, поскольку перерыва для чая не было, следует установить условное время для реального поглощения чая и сухариков; именно этот промежуток условного времени в конце концов используется для оправдания того факта, что совещание было на несколько минут продолжено, чтобы обсудить, должно ли оно быть на несколько минут продолжено. Социологи встают и разбредаются; профессор Дебисон, который не произнес ни слова, торопится к такси, которое отвезет его прямо в Хитроу; в коридоре за Залом Дюркхейма сбиваются тесные группы и обсуждают грядущее землетрясение.

– Ты был очень тихим, – говорит Флора Говарду, когда они выходят из зала.

– Ну, – говорит Говард, – некоторые яблоки раздора создают трудноразрешимые проблемы.

– У тебя еще никогда не было такой взрывчатой ситуации, – говорит Флора. – Тебе требуется Мангель, тебе требуется драка.

– Кому, мне? – невинно говорит Говард, когда они входят в лифт. Они стоят там, ожидая, пока двери сомкнутся. – Я нашел, с кем оставить детей, – говорит Говард.

– Так-так, – говорит Флора, и сует руку в свою сумку, и вынимает свой еженедельник, и вычеркивает на странице, заложенной ниткой, слово «предположительно».

– Тайное свидание? – спрашивает Генри Бимиш, входя в лифт, его рука окостенело торчит перед ним. – Ну, Говард, это было очень освежающе. Я рад, что решил прийти. Некоторые пункты прямо меня касались.

– Неужели, Генри, – говорит Флора. – Какие же?

– Вопрос о грантах для изучения сенильной преступности. Мы можем по-настоящему продвинуться в этой области.

– А мы это обсуждали? – спрашивает Флора.

– Флора, ты была невнимательна, – говорит Генри. – Это был один из важнейших пунктов повестки. Я думал, из-за него придется сразиться, но он был утвержден сразу без обсуждения. Полагаю, его важность очевидна. Очень мирное совещание, как оказалось.

– Был ли ты внимателен? – спрашивает Флора. – Я заметила некоторое оживление в вопросе о Мангеле.

– Это было до жути предсказуемым, – говорит Генри. – Беда социологов в том, что они обычно не относятся к генетике серьезно. Они говорят о равновесии между врожденными и благоприобретенными свойствами, но, в сущности, они целиком на стороне вторых, потому что тут возможно их вмешательство. Они не способны осознать, в какой большой мере мы генетически предетерминированы.

– Но этот пункт, как выразился председательствующий, яблоко раздора, – говорит Флора.

– Все забудется, – говорит Генри.

– Так ли, Говард? – спрашивает Флора.

– Сомневаюсь, – говорит Говард, – страсти слишком кипят.

– О Господи, – говорит Флора. – Должна сознаться, я надеялась хотя бы на один спокойный семестр. Без проблем, без сидячих протестов. Я знаю, это звучит до жути реакционно. Но пусть даже перманентная революция и имеет за собой, я искренне хотела бы немножко мира перед тем как умереть, чтобы успеть написать одну приличную книгу.

– Но мы тебе не позволим, – говорит Говард.

– Да, – говорит Флора. – Теперь я вижу.

Лифт останавливается на пятом этаже, и они выходят назад в Социологию.

– Странно, как это обернулось, – говорит Генри, – чистая случайность в конечном счете.

– Генри, – говорит Флора устало, – случайностей не бывает.

Генри оборачивается и смотрит на нее с недоумением.

– Да нет же, они бывают, – говорит он.

– Не думаю, что Говард с тобой согласится, – говорит Флора. – Ну, мне пора домой, работать. Побереги себя, Генри.

– Конечно, – говорит Генри.

Они расходятся, идут, каждый по трем из четырех коридоров, расходящихся от лифта, забрать портфели, и книги, и новые эссе, и новые факультетские циркуляры, накопившийся за день интеллектуальный ил, который теперь требует обновленного внимания.

– Чудесная девочка Флора, – говорит Генри несколько минут спустя, когда Говард подходит к двери его кабинета напомнить ему об их уговоре. Кабинет Генри, как и все кабинеты тут, представляет собой копию говардского: конранский письменный стол, картотечный шкафчик Ронео-Виккерс, корзина для бумаг из серого металла, красное рабочее кресло – все примерно на тех же местах в прямоугольнике комнаты. Но есть и различие: Генри одомашнил пространство кабинета, обогатил его растениями в горшках, бюстом Гладстона, и модернистским зеркалом в серебряной раме, и норвежским половичком редкой вязки, и машинкой под названием «Чайная горничная», которая комбинирует чайник для заварки с часами и издает густой запах чайных листьев.

– Ты готов, Генри? – спрашивает Говард. – У меня довольно занятой вечер, и я еще должен доставить тебя домой к ростбифу.

– Я думаю, пожалуй, что и все, – говорит Генри. – Вечером я в таком виде особенно работать не смогу. И, Говард, ты не помог бы мне надеть мой дождевик? Проблема в том, куда и как пристроить эту мою руку.

– Давай накинем его тебе на плечи, – говорит Говард, – и я тебе застегну его у шеи.

Они стоят в одомашненном кабинете Генри. Генри задирает подбородок, пока Говард занимается его плащом. Затем они берут свои портфели и идут по пустому коридору к лифту.

Лифт приходит быстро, и они входят внутрь.

– Я очень надеюсь, что ты на меня не сердишься, – говорит Генри, пока они едут вниз.

– Но почему я должен сердиться? – спрашивает Говард.

– Я имею в виду из-за вопроса о Мангеле, – говорит Генри. – Я ведь, разумеется, должен был голосовать за него во имя принципа. Это мне было совершенно ясно, хотя я уважаю и другую точку зрения. Полагаю, ты голосовал против.

– Собственно, я воздержался, – говорит Говард.

– Но я знаю, что ты, конечно, думал, – говорит Генри. – «Если бы только Генри поступил благоразумно и остался бы дома, то голосование прошло бы иначе».

– Чушь, – говорит Говард, – если бы ты остался дома, мы не получили бы принципиальной проблемы. А теперь начнутся беспорядки, и они всех радикализируют, и у нас будет отличный семестр.

– Ну, не думаю, что тут мы придем к согласию, – говорит Генри.

Двери лифта раздвигаются, и они выходят. Каакиненский водопад уже отключен на ночь; многие плафоны погашены; подметальщик подметает полы подметателем.

– Нет, – говорит Генри, – я как Флора. Я взываю о мире. Мои политические дни кончены и не вернутся. И я вообще не уверен, что даже прежде был таким уж рьяным. И в любом случае в пятидесятых политика была честной.

– Вот почему ничего и не было сделано, – говорит Говард, – а теперь нет мира.

Они выходят через стеклянные двери в окутанный мраком академгородок.

– Ну, это моя точка зрения, – говорит Генри, – хотя, конечно, я вполне уважаю и противоположную.

– Да, – говорит Говард, когда они останавливаются и стоят под дождем, – ну, так куда мы завернем выпить?

– А! – говорит Генри, светлея. – Вот что я называю проблемным вопросом. Так куда, как ты думаешь?

X

В академгородке имеется закусочная «Город и мантия» [13], модерновое местечко, отделанное промасленной сосной; там студенты встречаются со студентами, и преподаватели с преподавателями, и преподаватели со студентами, и студенты с преподавателями, и они сидят за очень не-прибранными столами в страшной тесноте, а уши им забивает музыка регги, рвущаяся из проигрывателя, и они обсуждают полностью открытые для обсуждения дела, такие, как курсовые работы, политика союзов, диссертации, однокурсники и коллеги, аборты, демонстрации, а также всякие сексуальные и матримониальные трудности. Но для более конфиденциальных или более закрытых – тайных сборищ, мимолетных связей, долговременных заговоров или решения серьезных методологических вопросов – принято покидать пределы академгородка, благо поблизости находятся две известные всем и обжитые пивные, где царит атмосфера прямодушия и имеется порядочное число удобных укромных уголков. Говард называет одну из них, но Генри, оказывается, уже решил для себя этот вопрос по-другому.