Наталия Терентьева - Журавль в клетке

• Название: Журавль в клетке
• Автор: Наталия Терентьева
• Издательство: ОЛМА Медиа Групп
• Жанр: Современные любовные романы
• Год: 2006
• ISBN: 5-373-00539-8

Куда уходит любовь и почему она уходит так не вовремя? И может ли вернуться пятнадцать лет спустя? И что делать двум благополучным взрослым людям, если чувства, владевшие ими в юности, разгораются с новой силой и толкают на невозможные поступки?

Девочка Маша росла и не знала, что ее отец вовсе не уехал в Канаду, как рассказывала мама, а живет с ней в одном городе. Живет и совсем не интересуется своей дочерью. А почему? – задумалась Маша и решила познакомиться со своим отцом. Очень по-детски и очень по-взрослому. И жизнь всех троих изменилась…

---

Не было у него отродясь никакого счета в Миланском банке. В Цюрихе был, ну и, естественно, в Москве в нескольких банках были небольшие счета. А еще была у них некая семейная шутка. Появилась она после того, как один из их друзей сильно задолжал какому-то авторитетному и живущему вполне открыто бандиту, ворочающему крупными поставками из арабских стран.

Соломатькин друг все обещал расплатиться деньгами со своего счета в Милане. Даже показывал какие-то бумаги. Ему долго верили, накручивали проценты, а потом узнали, что вовсе и нет У него никакого счета в Милане. После чего взяли, отвезли его в укромное местечко, отрезали по мизинцу с каждой руки и ноги, аккуратно завернули каждый палец в фольгу, а фольгу – в доллар.

Положили все это в коробочку и отослали жене с советом поскорее открыть счет в Милане, чтобы успеть расплатиться до того, как ее любимому супругу отрежут голову. Причем приписали, что если денег для открытия счета не хватает, то ей пришлют остальные пальчики, завернутые соответственно: каждый – в доллар. Чтобы, значит, она могла внести необходимую сумму.

В этом месте рассказа я, несмотря на свое профессиональное любопытство, попросила Соломатька приостановиться. Выпила водички, предложила и ему, размышляя при этом – а что же имел в виду его сын Костя, передавая отцу через Машу такую странную просьбу? Но Соломатько объяснил мне сам:

– Так вот друг, кстати, отделался сильным невротическим расстройством. А мы с тех пор шутим в семье, если один просит другого сделать что-то невыполнимое: «Какой, говоришь, у тебя номер счета в Миланском банке?»

– Теперь ясно.

Я смотрела на Соломатька и не могла понять, куда же девалась ожесточенная и яростная гримаса, только что искажавшая его лицо. Сейчас он смотрел на меня – или сквозь меня – совершенно расслабленно и даже миролюбиво. Я боюсь подобных резких перемен в настроении окружающих меня людей. Такие люди по меньшей мере некомфортны в общении, а вообще-то опасны. Поэтому я решила плавно поменять тему.

– Ты знаешь, что больше половины, а точнее – семьдесят пять процентов отцовств на земном шаре в наше время – вынужденные? – спросила я как ни в чем не бывало.

Соломатько вздрогнул и непонимающе посмотрел на меня:

– Ты чего, Маш?

А я продолжила:

– Только некоторые вынужденные отцы смиряются с неизбежностью, и часть из них потом даже любит своих детей больше, чем отцы спланированные. А остальные, которые так и не смиряются (вернее, так и не понимают, что это, может быть, самое важное, что они сделали в жизни), эти ведут себя как… – Я посмотрела на Соломатько и решила не обострять разговор.

Но он улыбнулся и сказал сам:

– Как козлы. Я понял. Решила добить? Молодец. Ты так и в молодости делала. В самый подходящий момент – по почкам.

– Помнишь, что ты мне сказал однажды, когда мне было плохо, очень плохо одной, с большим, беспокойным животом? «Не жалей себя и не давай это делать другим, пропадешь», – дал мне такой урок мужества Игорь Соломатько. Спасибо, Игорь. Мне тогда очень помогло.

– Злая и…

– И память у меня хорошая. Слышали уже. Так что же, я правильно поняла, что платить они за тебя не собираются?

– Принеси мне телефон, – вдруг попросил Соломатько совершенно другим тоном. – Принеси телефон, Маш. Первый и последний раз прошу.

– Чтоб ты сказал – где ты, с кем и так далее?

Я кривила душой. Я почему-то знала, что вовсе не за этим Соломатько просит телефон. Но правила игры надо было соблюдать. А то иначе совсем уж непонятно было, зачем Игорь Соломатько, уважаемый финансист, солидный и серьезный человек, сидит сейчас на полу в нерабочем сортире собственной дачи, с ошейником на холеных руках и ведет со мной беседы, запоздавшие на пятнадцать лет.

Соломатько посмотрел на меня, молча лег на бок и закрыл глаза.

Я наклонилась, чтобы, как положено, накинуть на руки ошейник.

– Все, спим? – неожиданно вырвалось у меня. – Ой, извини, я не хотела. Я не то имела в виду.

– Ничего-ничего, бывает, – пробормотал Соломатько, пристраиваясь поудобнее на правый бочок и делая вид, что не понял, как близко от него я только что была.

Все, спим… Традиционные слова перед тем, как сладко соснуть в объятиях любящей женщины, слова из далекого, нереального прошлого. Я бы думала, что всего этого безумия любви и расставания никогда не было, и вовсе не я сидела однажды весь отпуск, восемнадцать дней дома, у телефона, потому что Йес уехал на три дня и сказал: «Приеду – позвоню», и не звонил, а я сидела и боялась не только в парк сходить погулять, а выйти за молоком и хлебом, пропустить драгоценный звонок. И что вовсе не я написала ему в свое время не меньше пятисот неотправленных писем, и не я три с половиной года после расставания с ним не то что приблизиться к другому мужчине – даже подумать об этом не могла.

Наверно, я бы забыла давно и его самого, и все хорошее и плохое, что было с ним связано, и не узнала бы на улице, если бы не росла у меня дочка Маша, и чем больше забывался Соломатько, тем старше становилась Маша. А чем старше она становилась, тем больше в ней проявлялось давно забытых Соломатькиных черточек, и внешне, и внутренне.

– Маш, ты помнишь песню такую «Брич-мулла – брич-муллы – брич-мулле – брич-муллу – брич-мулло-о-о-ю?» – тихонько пропел Соломатько, приоткрыв один глаз.

Я с некоторым сомнением кивнула.

– Тогда спой мне, пожалуйста. Только не ори во всю Ивановскую, хорошо? Можно без слов, главное, чтобы вот это было – «мулло-о-о-ю…» Нежненько так пой… – Он снова закрыл глаза, причмокнул и быстро уснул.

– Я принесу телефон, Игорь… Принесу. Ты позвонишь и скажешь, что все это было шуткой. И мы тут же отсюда уедем.

Я была уверена, что Соломатько спит, совершенно уверена. Поэтому я провела рукой по его щеке и удивилась. Я помнила, помнила на ощупь его кожу. Странно, как странно… Я все забыла, а сейчас вспомнила – и запах его волос, и кожу на ощупь, и… и…

Я резко тряхнула головой и быстро вышла из комнаты, плотно прикрыв дверь. Показалось мне или я действительно услышала, как он вздохнул, негромко и совершенно искренне?

12 Тряси копьем!

На следующее утро я принесла ему завтрак, старательно считая изюминки в тарелке с овсянкой, чтобы не столкнуться с его пристальным взглядом. Соломатько смотрел-смотрел на меня, потом вдруг со вздохом сказал: «Да-а-а…», взял ложку и стал ковырять дымящуюся кашу. Я прислонилась к косяку, решив сразу забрать тарелку, чтобы не заходить к нему еще раз.

– Маш, не стой как приговоренная… Тарелочку я и сам могу принести, в случае чего… Знаешь, кстати, к какому выводу я пришел после вчерашней нервотрепки? – спросил Соломатько, отставив тарелку.

– Пока нет, – ответила я и села.

– Сказать?

– Ну скажи.

Соломатько напустил на себя самый умный вид и проникновенно сообщил:

– Жизнь печальна, Маш.

– Ново. Свежо. Оригинально. Большой вклад в развитие идеи о деградации мужского самосознания на уровне индивидуума.

– Злой, противный головастик. А я еще на тебе жениться хотел, на такой зануде.

– Не ври, Соломатько…

Как легко он уже не в первый раз говорит вот это «жениться»… Я-то знаю, как все было… Мне этого хватило на всю оставшуюся жизнь – я так и не смогла забыть то четкое ощущение своей неполноценности. Я все время чувствовала, что недостаточно хороша для него – не мила, не красива, не притягательна… А как может быть иначе, если ты-то хочешь выйти замуж за этого человека, а он все никак не женится – и год не женится, и второй, и пятый…

– Маш… – Соломатько посмотрел на меня затуманившимся взглядом, который, наверно, должен был означать нахлынувшие на него воспоминания, и улыбнулся самой сложной улыбкой, на какую был способен. – Потанцуем?

– Сейчас же утро… – нашлась я, но он уже протягивал мне руку.

Соломатько встал передо мной и слегка, но очень церемонно поклонился. Я, растерявшись, встала. Он приобнял меня за талию и взял мою руку в свою. Тихо-тихо Соломатько стал напевать какую-то приятную, давно забытую мелодию. Я вздохнула и обняла его свободной рукой. Он всегда очень хорошо танцевал – легко и естественно.

Он продолжал напевать и водить меня по комнате, а я вдруг вспомнила, как лет восемнадцать назад он подарил мне на день рождения странный сувенир. У меня была куча гостей, многие из которых знали о нашем бесконечном бурном романе. Соломатько пришел позже всех, потоптался там, здесь, дождался, пока можно будет встрять в общую беседу, и неожиданно громко сказал:

– Маша, в том смысле что Светлана Евгеньевна! Поздравляю вас с днем рождения вот этим маленьким подарком от сердца!

– Спасибо, Игорь. А что это? – спросила я, доставая из небольшой коробочки странную керамическую подвеску. На длинном кожаном ремешке висело улыбающееся лицо, непонятно – женщины или мужчины, причем одна часть его была как будто обгрызена.