Йоханнес Йенсен - Норне-Гест

• Название: Норне-Гест
• Автор: Йоханнес Йенсен
• Издательство: Азбука-Терра
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1997
• ISBN: 5-7684-0438-4

Йоханнес Вильхельм Йенсен – знаменитый датский писатель, лауреат Нобелевской премии.

Творчество Йеисена практически не знакомо современному российскому читателю, в то время как за рубежом произведения Йенсена постоянно переиздаются. Йенсен попытался создать колоссальную панораму судьбы скандинавских племен – от ледникового периода до походов варваров на Рим. Эпопея «Долгий путь» – блестящий образец «высокой» литературы. Публикация Йенсена на русском языке – значительная культурная акция в процессе российского книгоиздания.

---

В свободное время он работал и выстроил себе бревенчатый дом, под защитой больших каменных глыб, которые дали поселенцам первый кров. От Скур Гест научился земледелию, и с годами они добавили к своей усадьбе еще несколько небольших пашен, обнесенных оградой из камней; собираемый с этих пашен урожай с избытком покрывал потребность поселенцев в хлебе. От пары коз у них развелось целое стадо. А у них самых народилась куча ребят.

Гест здесь осел. Над его головой в вершинах деревьев гудел ветер, с шумом приносившийся издалека, свистел и пел, и уносился вдаль, шурша по пути листвою других деревьев; березки содрогались от его порывов всеми своими листочками и снова успокаивались, когда он пролетал мимо; это сам бог бури проносился по лесу – приносящий холод, неустанный и незримый. Ветер улетал, но Гест оставался.

Над головой его шелестели залитые солнцем рябины. И работы у него здесь было вдоволь; одних ложек сколько он вырезал – для всех ртов, число которых все увеличивалось в усадьбе; из кривых корней березы он мастерил для Скур деревянные чашки; хватало дела на всю зиму. Все, что у них было из утвари и домашней обстановки, они сделали собственными руками.

Гест считал, что может назваться крестьянином, когда по прошествии нескольких лет они обзавелись и домом, и хлевами, и сараями, и довольно большими пашнями, неправильной формы и неровными – в зависимости от волнистости почвы; кое-где из ржи торчали крупные каменные глыбы, но это не мешало урожаю зерна, и в любое время к этим пашням можно было добавить еще сколько угодно земли. Из домашних животных они держали пока только коз, и Скур долгие годы вздыхала по коровам, не говоря уже об овцах, – козья шерсть совсем не то, что овечья. Гест мечтал о паре лошадей, но все это явилось само собою, когда выросли дети.

Дети Скур вышли все рыжеволосые, веснушчатые и крепкие; все родились здесь, в домике у каменных скал; мир начинался для них за его порогом в отгороженном камнями дворе с многочисленными постройками; здесь ребятишки учились ходить и возились с козлятами; потом к этому миру прибавлялись вспаханные поля, затем река и лес, и дети уже в довольно раннем возрасте отваживались пускаться в первые странствия.

Вереск ласково принимал их к себе в гости и расстилал для них постельки; как славно было поваляться там в теплый летний день, как хорошо там пахло и сколько ждало их находок в виде птичьих гнезд! Малинник укрывал ребятишек в своей солнечной гуще – только рыжие головки торчали оттуда; брусника и черника угощали их на полянках, усеянных табуретками-пеньками и мягкими подушками из мха. И здесь маленькие человечки „завоевывали земли" – широким жестом присваивали себе ту или другую ягодную кочку или пенек: кто первый нашел, тот и хозяин! В таких случаях родственные отношения не принимались в расчет, уважалось лишь право первенства.

Их занимала всякая букашка, ползущая по земле, и муравей, такой крохотный и воинственный, и сердитая пчелка, и мохнатая гусеница, извивающаяся по тропинке, и паук, качающийся на своей паутине, и черные слизни, оставляющие за собой скользкую дорожку и съеживающиеся, как только до них дотронешься. Потом ребятишки стали распознавать птиц, и всюду в лесу появились у них друзья и знакомые, каждое дерево было для них живой душой.

Шли годы; бывали суровые зимы с долгими мрачными днями, со снегом, запиравшим их двери сугробами в человеческий рост и загораживавшим дорогу в лес, но поселенцы умели извлекать радости даже из суровой зимы: катались с гор на самодельных салазках, ходили на охоту, подвязав к подошвам ног длинные деревянные полозья-лыжи, и били волков, увязнувших в свежевыпавшем снегу, по которому чудесно скользили на лыжах сами охотники.

Потом наступала весна с чудными оттепелями, светлое юное солнце целовало покорные деревья, и они наливали свои почки; пели птицы, ночи становились теплыми, а затем начинались долгие, чудесные летние дни; дети гоняли коз пастись в лес, слушали кукованье влюбленной кукушки в долинах и внезапные дерзкие взрыва хохота какого-то легкомысленного лесного божества; короткие светлые ночи с каждым годом все больше и больше обогащали душу драгоценными впечатлениями.

А осенью они благоговейно собирали спелые колосья со своих маленьких, неправильной формы пашен, выгоняли лису из ее последнего убежища, рвали орехи, ягоды и дикие яблоки, такие заманчивые, румяные, но кислые-прекислые. Дети попробовали на вкус почти все, что попадалось им на глаза, и потом делали разумный выбор. Так росли они, росли быстро, и старшие дети были уже взрослыми, когда младшие еще только учились ходить.

Все были здоровые и сильные – настоящие богатыри. У парней плечи были такие широкие, что они могли пролезать в двери жилища только боком, не говоря уже о том, что им приходилось нагибаться, чтобы не стукнуться головой о притолоку, но зато они больше ни перед чем в мире не гнули шею.

Долговязые парни сидели тихо, как мыши, с деревянными ложками в руках вокруг общей миски с ужином, терпеливо ожидая, пока отец закончит свою обычную коротенькую речь о чудесах благословенного зерна, а потом с таким усердием принимались за еду, что деревянные ложки хрустели на их крепких зубах; каша из толченого зерна, сваренного на воде, быстро исчезала во рту, хотя из приличия и приходилось сдерживать аппетит и не забираться в соседние владения, а, как подобает благовоспитанным ребятам, стараться попадать ложкой в самую середину чашки, пока она не опустеет.

Девушки тоже росли и развивались; они с песнями вертели жернова, моловшие зерно на кашу, вдыхали запах свежесмолотого зерна, набирались сил и наливались соками, быстро созревая для сильных, здоровых радостей женской жизни и трудов материнства.

Дети Геста и Скур положили конец уединенной, обособленной жизни лесных отшельников. В противоположность родителям, которые стремились к одиночеству, молодых непреодолимо тянуло к общению с внешним миром и с другими людьми.

Через непроходимые леса, тянувшиеся на много дней пути, сыновья отыскивали дорогу в населенные леса, пленяли своей первобытной дикой красотой тамошних „ручных" красавиц и, находя тех слишком прелестными и нежными для пешего хождения по земле, попросту уносили их на руках, предварительно разорив их девичьи терема и оглушив тех, кто их сторожил. С восторгом приносили парни растрепанных красоток к себе, в родительский дом, и иногда получали разрешение оставить их, иногда же – если девица оказывалась чересчур растрепанной и не приходилась ко двору – обиженно уходили из дому и ставили себе новый дом по соседству. Таким образом возникли новые дворы, отделившиеся от старого.

Дочери стерегли в лесу коз, но часто не могли уберечь самих себя при встречах с чужими парнями, приходившими сюда издалека; уж больно красивы и решительны были чужаки.

Потомство в усадьбе все росло, и, хочешь не хочешь, деду приходилось принимать его под свой кров да мастерить ложки для новых ртов. Но бывало так, что чужак уже не хотел расстаться с девушкой и, раз подержав ее в своих объятиях, становился зятем и получал пару коз в приданое за пленившей его лесной красоткой с веснушками на носу. Молодой чете помогали поставить свой двор по соседству с усадьбой старого Геста, и с годами на месте дремучего леса вырос целый поселок.

Сыновья, побывавшие в самых отдаленных и богатых поселениях на востоке и западе, придумывали разные улучшения в хозяйстве. С детства они питались заварными лепешками матери и козьим сыром; под потолком всегда коптились в дыму очага лосиные окорока; не было недостатка и в каше; лучшей пищи не знали, зато она всегда была в изобилии. Но всякому приятно разнообразие, и почему бы не попробовать еду, которой питаются другие? Парни отправлялись в дальние путешествия – надо же куда-нибудь девать свободное время – и возвращались домой с новым домашним скотом. Это им стоило больших усилий. Потратили, например, несколько недель, чтобы притащить домой пару молодых кур; уж очень трудно было донести их живыми; сами пройти столь дальний путь куры были не состоянии, а когда их брали на руки, они квохтали и клевались до крови.

Однако с таким трудом доставленные куры вместо того, чтобы нести яйца, начали кукарекать; у них выросли шпоры на ногах и гребни на головах. Продавцы надули покупателей и продали им петушков вместо курочек! Да зато теперь и у них в усадьбе пели по утрам петухи, как у всех добрых людей. В другой раз они добыли себе и кур, причем остереглись пенять на то, что их надули в первый раз; зачем признаваться в собственной глупости? Во второй раз они были осмотрительнее, и вот и у них перед домом на навозной куче гордо топорщил перья горластый петух, а на столе, когда мать бывала в духе, появлялась яичница.

Однажды парни вернулись домой из долгой отлучки, запыленные и усталые, но счастливые, ведя за собой пару овец. На этот раз они зорко следили, чтобы их не обманули в обратную сторону, – им нужно было одного барана, и они его получили. Теперь у женщин будет овечья шерсть! Овечки были послушные, привыкшие пастись на привязи, и стояли смирно, моргая своими желтыми глазами, в которых словно сидел живой черный червячок, с тихим „бе-е!" принимали угощенье и молча жевали жвачку. Да, лес услыхал новые звуки – овечье блеяние; ветер подхватывал зов одинокой овечки, в ответ на который слышалось баранье невнятное бормотанье, как бы не предназначенное для посторонних ушей, но неудержимо рвавшееся из закрытого рта.