Карен Рэнни - Его единственная любовь

• Название: Его единственная любовь
• Автор: Карен Рэнни
• Издательство: АСТ
• Жанр: Исторические любовные романы
• Год: 2002
• ISBN: 5-17-014456-3

Англичанин Алек и шотландка Лейтис были еще детьми, когда повстречались впервые, однако любовь, вспыхнувшая между ними с первого взгляда, не угасла.

Прошли годы, и Алек с Лейтис встретились вновь. Встретились в грозный час, когда англичане вторглись в Шотландское нагорье. Встретились ожесточенными недругами, для которых безжалостная ненависть и безудержная страсть сплелись в единое, неразделимое целое...

---

Ее рука некоторое время нерешительно висела в воздухе над его головой, потом она принялась гладить его волосы, отводя пряди с влажного лица.

– Это всего лишь сон, – пробормотала она, смущенная внезапно возникшим желанием утешить его. – Спи спокойно, – прошептала она.

Какую битву он переживал во сне заново? Какие ужасы видел? Она никогда не осмелится спросить его об этом. Воспоминания англичан Лейтис не стремилась узнать.

Она повторяла детскую колыбельную, которую когда-то пела ей мать. Впрочем, это была поэма на гэльском языке с лирическим припевом, сопровождавшим каждый куплет:

Успокойся, усни, дорогой, Я с тобой и останусь с тобой. В темном небе мерцают огни, Ты ко мне прислонись и усни. Лунный свет разлился на полу. Слышишь шелест и шорох в углу? Слышишь, ветер играет листвой Высоко над твоей головой? Как корабль в темноте этот дом, Мы с тобою на нем уплывем. Уплывем в голубую мечту, В темноту, в темноту, в темноту.

И он замолк, только время от времени вздрагивал, будто возвращаясь с трудом из страны призраков и могил. Он успокаивался, и дыхание его становилось ровным.

И форт Уильям погрузился в беспокойный сон. Где-то бодрствовал лишь ее дядя Хемиш. Он все еще играл на своей волынке. Ее соседи-односельчане, вероятно, говорили о ней и Хемише за общим скудным ужином. А она, Лейтис Мак-рей, нежно ворковала с их общим врагом.

Глава 8

Трудно было дышать воздухом, полным дыма. Но Алек благословлял залпы орудий и пороховой дым. Благодаря им он не так сильно чувствовалось смрадное дыхание смерти.

Земля была пропитана кровью настолько, что его сапоги тонули в размякшей глине. Но скотты все наступали даже после начала обстрела из пушек. Мужчины в передних рядах падали, а следующие за ними просто шагали по трупам, и их лица не выражали ничего, кроме стоической решимости. Из-за их очевидного поражения они перестали выкрикивать свой воинственный боевой клич. Они падали, умирали, но минутой позже на месте павших вставали новые ряды.

Камберленд старался перекричать хаотическое смешение звуков и шумов. Его лицо было искажено страшной гримасой, которую трудно было назвать улыбкой. Его белый жеребец вздыбился, и герцог рассмеялся.

– Убей его, Лэндерс! – закричал он. – Пусть никто не выберется отсюда! Пусть полягут все!

Алек слышал свой протестующий голос, но Камберленд не обратил на него внимания. В эту минуту он распорядился сжечь бедную хижину.

– Боже милосердный! – шептал Алек, и странно, но его молитва и голос будто подействовали и резня пошла на убыль.

И солдаты, равно скотты и англичане, хмуро поглядывали на него, будто проверяя, насколько далеко простирается его милосердие.

– Здесь, в этом месте, нет Бога, Лэндерс! – Герцог Камберленд подъехал к нему.

Внезапно Алек поднял голову и увидел сияние, озарившее поле битвы.

– Все хорошо, – сказал ангел, удивив Алека. В этом аду еще никогда не появлялись ангелы. Ее (а это была женщина) окружало переливающееся всеми цветами радуги сияние, милосердно скрывая все ужасы бойни и оттесняя образ Камберленда на задний план.

От ее теплого благостного прикосновения в голове у Алека прояснилось. Ее нежный голос сулил ему утешение. Он хотел поблагодарить ее за доброту, за сострадание, которое она даровала ему без малейших усилий, изгнав кровавое зрелище поля боя при Куллодене. На то она и была ангелом, чтобы даровать милость и сострадание грешникам.

Он пристально разглядывал ее и заметил серьезное и торжественное выражение ее лица. Может быть, она была воплощением всех, обреченных на смерть? А может, это был ангел справедливости, заступившийся за скоттов?

Ее молчание, казалось, было ему упреком.

Его пальцы коснулись ее волос и запутались в густых прядях. Ему казалось, что каждый завиток ее волос тянется к его рукам, готовый обвиться вокруг его пальцев. Она была такой теплой, а он так страдал от холода. И даже от ее головы исходил жар. Он подвинулся к ней поближе и почувствовал, что ангел оцепенел, казалось, в это мгновение он превратился в мраморное изваяние.

И причудливая память тотчас же возвратила ему картины боя и его собственных деяний, совершенных в пылу битвы, когда желание выжить пересиливало чувство доброты и сострадания. Он жаждал найти оправдание зла, совершенного им из чувства воинского долга. Но она молча положила теплую руку ему на лоб. Кончики ее пальцев были огрубевшими, как будто прежде она повторяла этот жест милосердия без конца.

Он жаждал найти прощение в ее прикосновении, исцелить душу от глубоко укоренившихся в ней боли и скорби, разрывавших ему грудь, но боль не проходила.

Она склонилась над ним, как бы защищая. Неужели у ангелов-хранителей голоса нежные, как дуновение ветра? Этот ангел говорил именно так. Это волшебство, божественная благодать небес – утешать и отгонять страхи одним только присутствием ангела.

Алек обвил ее руками, чтобы она не улетела. Нежные изгибы ее плоти идеально соответствовали его телу. Это был его личный ангел-хранитель.

Он наклонился и поцеловал ее в губы, нежно, чтобы не спугнуть. Но ее губы не ответили на поцелуй, а сжались, будто она разгневалась.

Вероятно, было неразумно гневить ангела.

Он приподнял ее подбородок, запрокинув ее голову так, чтобы поцеловать еще крепче. Но ее губы были нежными, сочными и теплыми, как у женщины из плоти и крови. Неужели он согрешил перед небесами?

Она что-то пробормотала, и он еще жарче поцеловал ее, заглушая поцелуями протест. Через мгновение она исчезнет, оставив ему воспоминание об этом сладостном сне, вырвавшем его из гущи резни и подарившем радости плоти. Он почувствовал, как разбухает его плоть и как желание охватывает его, прогоняя кошмар. Его рука легла на ее губы, заставив замолчать. Он старался быть предельно осторожным, чтобы не разгневать небесную рать своей дерзостью.

Однако ангел сопротивлялся, его крылья молотили его, а голова металась по подушке из стороны в сторону. Он прижимал ее к постели, полный отчаянного желания заставить остаться с ним. Он принялся страстно и жадно целовать ее, будто он умирал от жажды, а она была желанным источником влаги. И она начала потихоньку успокаиваться. И пока она, неподвижно распластавшись, лежала под ним, он почувствовал податливые губы под своими.

И тут прозвучал отрывистый вопрос:

– Значит, мне уготована участь Мойры Макрей, Мясник?

Откуда у ангелов эта способность больно жалить словами? Где они научились говорить с дерзкими смертными голосом, полным горечи? Он снова поцеловал ее, но теперь она лежала в его объятиях безучастная и будто окаменевшая.

– В таком случае поспеши. Изнасилуй меня, и покончим с этим.

Странное сияние исчезло, и лицо ангела сменилось ярким, но вполне девичьим лицом с алыми губами, розовыми щеками и сверкающими глазами цвета бледного рассветного неба.

Дух оказался одетым не в радужное небесное сияние, а в самое обычное платье. И перед ним предстало не ангелоподобное эфирное создание, принесшее ему прощение небес, а разгневанная женщина.

Это был не ангел, а Лейтис.

Он оказался лежащим на ней, он пригвоздил ее руки к подушке у нее над головой, не давая ей сопротивляться. Он воззрился сверху на ее лицо, и в это мгновение остатки сна улетучились. Она повернулась на подушке, отворачиваясь от него, и ему было больно видеть отчаяние и покорность в ее глазах.

Отпрянув от нее, он рывком поднялся с постели и, спотыкаясь, отошел в сторону. Слова сожаления и раскаяния застряли у него в горле, когда он встретил ее немигающий взгляд. Он торопливо надел рубашку, натянул сапоги и молча вышел из комнаты.

Ночь была тихая, безмолвная. Казалось, в мире не осталось ничего живого: ни щебета птиц, ни стрекотания белки. Ни одно лесное животное не пискнуло, не издало крика. Всюду царило безмолвие. Кивнув с отсутствующим видом солдату на часах, Алек направился к мосту через лощину, следуя по проторенной тропе к северному краю долины. Он направился к единственному месту в долине, посетить которое ему было тяжело и страшно.

Он перебрался через крупные валуны и направился к груде камней, невысокой пирамиде, воздвигнутой на месте погребения Макреев. Высокая сосна, слабо различимая в ночи, расправила свои ветви. Эта сосна отмечала место ее упокоения. Она лежала одна в почитаемом кланом месте, навеки обреченная видеть озеро и Гилмур внизу, в лощине. Нежный ветерок доносил сюда запахи лета. И здесь же долго держались жестокие зимние холода.

Пометка, которую он еще мальчиком оставил на этом месте, оставалась нетронутой, окруженная более крупными камнями для защиты могилы погребенной здесь его матери. Ему не надо было читать начертанную на могильном камне надпись, чтобы вспомнить ее. Он с мучительным трудом процарапал эти слова на камне, запершись в своей комнате, чтобы никто не увидел его слез.

«Смерть сюда, в Гилмур, принесли англичане». Он знал, что Лейтис сказала ему правду. Все эти годы он учился ненавидеть только для того, чтобы узнать, что его враг ни в чем перед ним не провинился. Куда теперь ему было обратить свой гнев? На что направить свою ярость?