Дмитрий Нагишкин - Жадный Канчуга

• Название: Жадный Канчуга
• Автор: Дмитрий Нагишкин
• Издательство: Правда
• Жанр: Сказка
• Год: 1988

---

Жадный Канчуга

Сказка по мотивам нанайского фольклора в обработке Дмитрия Нагишкина

Это ещё тогда было, когда звери человеческий язык понимали. Тогда тигр с удэгейскими людьми в родстве состоял. Тогда в роду Бисанка тигр желанным гостем был.

Жили Бисанка в верховьях реки Коппи. Много их было. Когда все разом говорили — на Анюе слышно было.

Один год очень хорошая охота случилась. Столько охотники соболя, выдры, белки, хорька, колонка, медведя и лисицы добыли, сколько ни разу добыть не могли.

Купцы к Бисанка приехали, все товары продали, а пушнины будто и не убавилось.

Собрались Бисанка на Амур. Пушнину свою продавать. Двадцать нарт снарядили. Лучших собачек в стойбище взяли. Лучшую одежду надели. Косы новым красным шнуром оплели. Шапочки из шкурок кабарги с собольими хвостами на головы надели. Белые богдо — повязки — на головы надели. Белые халаты, шелками шитые, белые штаны надели. На нарты сели, ездовыми палками взмахнули, между полозьями вставили, собакам волю дали.

Тах! Тах! Поть-поть-поть!

Побежали собачки. Только снег в стороны летит да полозья скрипят. Бегут собачки, лают. Тот лай услыхав, все звери в разные стороны бегут, за деревья, за сугробы прячутся. Несутся собачки, как ветер.

Такие собачки хорошие, что без остановки летят, на ходу юколу глотают…

Через горный хребет перевалили собачки: им всё нипочём — горы, реки, распадки — мчат напрямик. На верховья Анюя вышли, потом — на Хор, потом — на Уссури, потом — на Амур. Сколько ехали удэ — кто знает: весело ехали, время не считали!

А в Муллаки на Амуре — торг большой. Народу собралось отовсюду великое множество. Нанайцы с Амура; нивхи, одетые в рыбью кожу, с острова; негидальцы с Амгуни на собаках; орочены с далёких пастбищ в овчинной одежде; ульчи в сохатиных унтах; орочи в оленьих торбазах… разве всех пересчитаешь!

Торг большой. Купцов понаехало много: косатые маньчжу, бритые нека с длинными ногтями приехали; с заморских островов купцы в деревянных латах, с двуручными мечами приехали.

Только с купцами чёрная болезнь приехала. На чём ехала — кто знает? На лодке ли, на собачках ли, на оленях ли, пешком ли пришла — не знаю. В чём одета была — не знаю. Только на том большом торге хозяйкой стала.

Сели Бисанка торговать, а тут — беда!

Напала на людей чёрная болезнь. И стали они умирать. И нанайцы, и никанцы, и негидальцы, и орочены, и маньчжу, и орочи, и ульчи умирать стали, охотники и купцы умирать стали.

Видят люди, плохо дело: смерть ни с кем не торгуется — всех подряд берёт. Разбежались люди в разные стороны.

А у Бисанка и бежать некому. Изо всех в живых один парень остался по имени Конга. Приезжал он с братом. А брата взяла чёрная смерть. Похоронил Конга своих сородичей. Думает: «Как брата своего на чужой земле оставлю? Пусть со мной едет. Пусть по обычаю нашему похоронят его! Пусть за всех сородичей перед Хозяином стоит!»

Сколотил Конга большой ящик. Положил туда брата.

Бросил Конга все товары — не до них тут! Сел на последнюю упряжку, крикнул на собак и — поскорее от проклятого места, домой!

Едет Конга — не оглядывается, от болезни бежит.

А болезнь вместе с братом в ящике лежит…

Сколько ехал Конга — кто знает, — сначала на Уссури, потом на Хор, потом на Анюй, потом через горы.

В тех горах каменные поляны были. На тех каменных полянах — тигровое стойбище. В том стойбище тигры жили. К стойбищу многие дороги вели: дороги костями устланы да черепами огорожены.

Подъехал Конга к тигровой дороге.

Стоит на дороге тигр. Увидал Конгу, через спину перекатился, человеком стал, поздоровался, спросил, как торговал Конга, какие новости везёт.

Рассказал парень, какая беда случилась, какие плохие новости с собой везёт. Покачал головой тигриный человек, говорит:

— Поезжай! Хоронить брата будете — поплакать приду. Твой брат хороший охотник был… — Через спину перекатился, тигром стал, ушёл.

Переехал Конга дорогу. Отсюда и до стойбища недалеко.

Приехал парень, матери, сородичам рассказал, что с ним случилось. Открыла мать ящик, чтобы попрощаться с телом сына.

Открыла ящик и выпустила болезнь…

Пошла чёрная смерть по стойбищу гулять.

Поумирали все люди.

Только маленький брат да сестра Конги живы остались. Да шаман Канчуга.

Канчуга трусливый да жадный был. Никогда никому не помогал ничем. Увидел он, что в живых, кроме него, два ребёнка остались, подумал: «Пока смерть уйдёт, один я прокормлюсь! Зачем ребятишкам помогать буду? Тогда и мне не хватит!»

Закрыл он дверь в юрте Конги, бревном прижал. Оставил в юрте детей. В свою юрту зашёл, закрылся.

Сидит и жрёт.

Сначала он из юрты не выходил. Потом жадность его обуяла. «Зачем, — думает Канчуга, — пища в стойбище пропадать будет? Нельзя у мёртвых брать — грех большой. Мёртвых пищу злые духи стерегут, — говорит себе Канчуга, — ну да ничего! Их много — я один. На меня набросятся, друг с другом столкнутся, между собой передерутся, про меня забудут!»

Пошёл Канчуга в юртах еду собирать.

Квашеную бруснику, нерпичий жир, солёную черемшу, сохатиное мясо, осетринные брюшки, сарану сушёную, черёмуховые лепёшки со всего стойбища собрал. Сидит и ест.

А в юрте Конги голодные дети плачут.

Пришёл тут к стойбищу тигр. Через спину перекатился, человеком стал. Глядит, не курится дым, не ходят люди, не гремит бубен, не слышно собак — мёртвые все лежат. Пришёл по брату Конги поплакать, а тут — слёз не напасёшься, столько покойников в стойбище.

Слышит тигриный человек — кто-то в юрте Конги плачет. Дверь открыл. Детей увидел. На руки взял. По стойбищу пошёл, живых искать. Никто на его зов не откликается…

К юрте Канчуги подошёл тигриный человек. Дверь дёрнул — не открывается. А слышно, кто-то там возится, чавкает. Постучал.

Услыхал Канчуга стук. Подумал, что дети Конги из своей юрты выбрались, пришли, есть просят. Жуёт Канчуга, давится, полный рот набивает. Едва прожевал, кричит:

— Уходите, не просите! Самому есть нечего!

Сказал тогда тигриный человек:

— Э-э, Канчуга! Ты закон лесных людей забыл: слабому помоги, голодному дай, сироту приюти! Так жили удэ. Так жить будут! Не место тебе среди простых людей. Три раза ты умирать от страха будешь. Тело твоё всё меньше становиться будет. А жадность — всё больше. Так с тобой будет, пока не исчезнешь совсем.

Через спину перекатился, тигром стал. Детей на спину посадил, в тигриное стойбище унёс. Говорит своим сородичам:

— Вот дети моего дяди. Кормить их некому…

Стали тигры детей кормить. Самые лучшие куски детям отдавали. Стали дети расти. Новое имя детям дали, чтобы чёрная смерть за старым именем следом не пришла на новое место. Девочку Инга назвали, мальчика — Егда.

Скоро выросли дети.

Инга рукодельницей стала. Егда охотником стал…

Вот время пришло, старый тигр с ними через тигриную дорогу переступил, дорогу простых людей показал, закон рассказал, как жить, чтобы греха не было. И в своё каменное стойбище ушёл.

А Инга с Егдой пошли к людям.

Мимо стойбища отца прошли. К стойбищу тропинки травой заросли. Егда пучок сухой травы над тропинкой привязал, чтобы мимо шли люди, не останавливались…

Это то, что с детьми было.

А с Канчугой вот что случилось. Когда тигриный человек своё слово сказал, вытянулся у Канчуги нос, выставились изо рта клыки, на горбу щетина выросла, а на руках и ногах — копыта. Кабаном стал Канчуга. Ростом меньше стал, а жадности у него прибавилось. Сожрал он всё, что в юрте было. В тайгу побежал. Роет корни, грызёт, молодую траву обгрызает, жёлуди ищет, жрёт, от жадности давится и всё наесться не может. Ходит целый день по тайге, жуёт, хрустит, грызёт, а всё не сыт. И во сне чавкает, сопит, жуёт: снятся ему жёлуди, птичьи потроха и всякая другая еда. Как проснётся, так опять за еду, а брюхо — всё пустое!

Так в тайге и повстречали Канчугу Инга с Егдой, когда шли от тигриных людей. Увидал Канчуга брата с сестрой, думает: «Съем я их, сытым, наконец, стану!» Бросился он на родичей Конги.

Взмахнул Егда копьём — умер кабан-Канчуга от страха. Через спину перекатился — рысью стал. Пасть раскрыл, зубы оскалил, на Егду бросился, съесть его хочет. Опять взмахнул Егда копьём — и умер от страха рысь-Канчуга. Через спину перекатился — крысой стал. Ростом меньше, а жадности всё больше! Красные глаза вытаращил, голым хвостом по земле бьёт, зубы свои острые выставил, кинулся на Егду, думает:

«Вот его съем, сытым стану!» Махнул Егда на крысу рукой. Подох от страха в третий раз Канчуга. Через спину перекатился, жуком древоточцем стал. Таким жуком, который ростом мал, а столетние сосны сжирает, в пыль да труху обращая. Загудел жук, крылья расправил, усами шевелит, ножками сучит. Налетел он на Егду, на лоб сел, рот разевает, думает парня заглотать живьём!