Вацлав Михальский - Одинокому везде пустыня

• Название: Одинокому везде пустыня
• Автор: Вацлав Михальский
• Жанр: Русская классическая проза
• Год: 2003
• ISBN: 5-86884-111-5

Роман `Одинокому везде пустыня` продолжает цикл романов Вацлава Михальского о судьбах двух сестер - Марии и Александры, начатый романом `Весна в Карфагене`, за который писатель Указом Президента РФ от 5 июня 2003 года удостоен Государственной премии России.

Впервые в русской литературе на страницах романа Вацлава Михальского `Весна в Карфагене` встретились Москва и Карфаген - Россия и Тунис, русские, арабы, французы. Они соединились в судьбах главных героинь романа, дочерей адмирала Российского Императорского флота. В романе `Одинокому везде пустыня` читатель вновь встречается с Марией и Александрой, но уже совсем в другом времени - на пороге и за порогом Второй мировой войны.

---

Когда Саша закончила романс, никто не решился аплодировать, все были потрясены, а Константин Константинович даже заплакал, и эти его пьяные слезы сказали больше любых слов. Адам понял, что Сашенька пела для него, и произнес в полной тишине:

- Вот это подарок так подарок! Спасибо, от всей души!

Потом еще пили и пели до первых звезд. Теперь уже заводила песни Сашенька, а мужчины только подпевали. Сашенька еще выпила спирта с вишневым сиропом, но уже менее крепкого; ее пожалели, развели не так, как в первый раз, но все равно ей хватило, и она поплыла и уже ничего не помнила, кроме каких-то радужных пятен и хохота, ей от всего теперь было смешно, и она хохотала так, что охрипла…

Очнулась она под утро. Ей было жарко. Они лежали с Адамом обнаженные на ее узком топчанчике в грузовичке. Увидев, что она проснулась, Адам натянул на обоих простыню и обнял ее. Она уткнулась носом в его грудь и тихо-тихо заплакала, то ли от обиды, то ли от счастья, она и сама не осознавала от чего. Слезы принесли облегчение. Она окончательно пришла в себя, собралась с мыслями и сказала, как бы ни к кому не обращаясь:

- Вот я и фронтовая жена, а не белая ворона.

- Ну, это мы еще посмотрим,- буркнул Адам и крепко обнял ее, и они снова уснули, теперь уже до общей утренней побудки.

ХLVIII

В своем новом положении Сашенька испытывала двойственные чувства: она была так остро счастлива с Адамом, как никогда в жизни, и в то же время ее тяготило, что она действительно стала "фронтовой женой", что преступила клятву, данную матери, и теперь в ее дальнейшей жизни как бы ничто подобное не исключалось, ибо единожды солгав… Хорошо, что было много работы, и это затушевывало остроту и двусмысленность ее положения. Адам теперь ночевал у нее в грузовичке каждую ночь, и, даже засыпая, они крепко держали друг друга за руки.

- Ты чего держишь меня за руку? - как-то спросил он со смешком в голосе.

- Боюсь - вдруг исчезнешь! А ты чего? - в свою очередь насмешливо спросила Сашенька.

- Тоже боюсь,- как-то очень печально отвечал Адам.- Я все время за тебя боюсь - каждую минуту.

- А я за тебя,- сказала Сашенька.- Как-то мне не верится…

- Во что не верится?..

- Не знаю…- И она тихо заплакала, по обыкновению уткнувшись носом ему в грудь.- Сама не знаю. Может, я недостойна такого счастья?

- Ты недостойна? А кто же тогда достоин? Это скорее я…

- Никогда в жизни я так часто не плакала, а сейчас чуть что - глаза на мокром месте,- всхлипнула Сашенька.- Может, я сумасшедшая?

- Это нормально, не забивай себе голову. Это абсолютно нормально. Мне и то иногда хочется зареветь вместе с тобой - душа на разрыв! Почему - сам не знаю… Что-то томит меня, что-то жжет! Ладно, давай не будем…

- А ты стал лучше оперировать,- не к месту сказала Сашенька.

- Да, я знаю. Все только из-за тебя. Ты меня как бы приподнимаешь…

А на другой день после этого разговора опять навалилась такая тяжкая работа, что часов через сорок наступило то самое знаменитое запредельное торможение нервной системы, о котором Сашенька узнала еще в московском госпитале и которое ее новым коллегам пока еще не было знакомо. Познакомились…

Потом Адам с Сашенькой отсыпались часов восемнадцать, но все равно держали друг друга за руки - механизм уже выработался и почему-то не ослабевал, а только усиливался с каждым днем.

Прошел месяц после дня рождения Адама. Сашенька поняла, что она понесла. Профессия Адама Сигизмундовича также не позволяла ему оставаться в неведении. Скоро они объяснились.

- Что будет? - спросила Сашенька.

- Я очень рад… Все будет как у людей, поедешь рожать к своей матери. Все будет хорошо… Подожди-ка меня чуть-чуть.- И с этими словами он скорым шагом направился к палатке, в которой располагался начальник госпиталя.

Хотя стоял октябрь, но еще светило в чистом небе солнышко, последние погожие деньки теплой осени еще радовали, еще баловали фронтовой и прифронтовой народец. Ходили слухи, что не сегодня-завтра их госпиталь переведут во вторую линию фронта, поближе к передовой. По всему было видно, что битва за далекий отсюда приволжский город медленно, но верно входит в свой зенит, что немцам и на этом степном куске русской земли не удался их хваленый блиц-криг, что впереди еще большая бойня.

За месяц совместной жизни Сашенька так привязалась к Адаму, что временами ей казалось, будто он был у нее всегда. Она сразу стала смотреть за ним, как настоящая жена за настоящим мужем. Она видела, что многие девчонки завидуют ей, но это ее никак не трогало. Теперь в ее грузовичке был для нее настоящий дом.

Шофер этой полуторки, маленький, рыженький, конопатый Коля из Астрахани, старался ей во всем угодить и звал ее не иначе, как "товарищ старшая медсестра". Для него и Сашенька, и Адам Сигизмундович были большое начальство, и он их чтил искренне.

- У меня у самого мамка медсестричка, так я вашу работу знаю,- говорил Коля, которому было свойственно в разговоре перескакивать с пятого на десятое. Он и перескакивал.- А немцу сроду Сталинград не взять. Он же такой длин-ный, и весь вдоль Волги, ой-ё-ёй! Километров пятьдесят будет в длину, не меньше, куда им такой кусок схавать, подавятся! Там завод на заводе, и каждый - крепость. Один тракторный чего стоит! Подавятся[15]!

Сейчас, когда возле штабной палатки Адам Сигизмундович о чем-то разговаривал с Константином Константиновичем, маленький Коля открыл капот своей славной новенькой полуторки и что-то придирчиво осматривал в моторе.

Сашеньке было не слышно, о чем говорят Адам и К. К. (как звали за глаза начальника госпиталя), а говорили они следующее:

- Константин Константинович, у тебя есть какой-нибудь бланк, какая-нибудь печать?

- А как же? Имеется. Зачем?

- Понимаешь, ты должен зарегистрировать наш брак с Сашей и дать нам бумажку. Можешь?

- Да хоть две бумажки! - Вдруг К. К. насупился и почесал лысину, что всегда служило признаком появления в его голове каких-то неожиданных соображений.- Слушай, Адам Семенович (К. К. не выговаривал "Сигизмундович" и наедине называл своего главного хирурга Семеновичем, на что тот не обижался), слушай, чего я соображаю: до райцентра отсюда всего четыре километра, и немец его еще не зацепил. А вдруг там и сейчас есть настоящий загс? Время всего час дня, давай мотнемся, вдруг словим кого-нибудь? В момент я велю из кухни десяток банок тушенки накатать да еще спиртику пару литров, и вас не только распишут, но и расцелуют со всей любовью. Боже ты мой, да мы дворец бракосочетаний с таким припасом возьмем, а не то что районный загс! А вон и Сашенькин шофер возле машины топчется, айда!

Снарядились в дорогу. К. К. вместе с припасами сел в кабину к Коле, а Сашенька и Адам залезли в обжитой ими кузов.

- Какие мы с тобой сумасшедшие! - обнимая Адама, то ли проговорила, то ли простонала Сашенька.

- Я всю жизнь мечтал стать таким сумасшедшим!

- И я! Всю жизнь!

Через двадцать минут благородный К. К. Грищук приостановил машину, вышел из кабинки и робко постучался в борт.

- Можно! - крикнул Адам.

К. К. откинул брезентовый полог:

- Ребята, выходи строиться. Загс на месте. Сейчас начнем искать нужного человечка.

Удивительно, но нужный человек тоже был при исполнении своих служебных обязанностей. Им оказалась женщина лет сорока пяти, дородная, яркая, с черной косой, уложенной короной вокруг головы, чернобровая, кареглазая, белолицая. Когда они зашли, женщина уже сидела за большим письменным, в меру обшарпанным столом, и во всей ее позе было сдержанное, официальное внимание, она не поднялась.

- Привет, землячка! - сразу распознав в ней украинку, сказал Грищук.- Как насчет свадьбы?

- У мени мужик такий же, як ты, дурный та лысый, для че мне другий? - неправильно поняла его хозяйка загса.

- На каком фронте? - спросил необидчивый Грищук.

- На Волховском.

- Это под Ленинградом. Тяжелый фронт, я знаю, у меня там братик погиб, младшой.

И тут Сашенька заговорила с ней на чистой украинской мове. Грищук, Адам и Коля аж рты пораскрывали. Никогда прежде никто из них не слышал от Сашеньки ни одного украинского слова, а тут она затарахтела, как из пулемета. Сашенька рассказала, что они встречаются с Адамом всю войну, что работают в одном госпитале и надо бы расписаться - мамка не поймет, если что…

- А як вас кличут?

- Хлахфира я, Хлаша, а кому-то и Глафира Петровна,- добавила она по-русски, с вызовом взглянув на Константина Константиновича Грищука.- Что ж, фактически все у меня закрыто, но дело нешуточное. Эй, Ванек! - кликнула она в смежную комнату.

Ковыряя в носу, оттуда вышел замурзанный мальчишка лет десяти и, что удивительно, натуральный альбинос - волосы белые, брови белые, глаза и то белесые, так, с легкой голубизной.