Йоханнес Йенсен - Ледник

• Название: Ледник
• Автор: Йоханнес Йенсен
• Издательство: Азбука-Терра
• Жанр: Исторические приключения
• Год: 1997
• ISBN: 5-7684-0438-4

Йоханнес Вильхельм Йенсен – знаменитый датский писатель, лауреат Нобелевской премии.

Творчество Йеисена практически не знакомо современному российскому читателю, в то время как за рубежом произведения Йенсена постоянно переиздаются. Йенсен попытался создать колоссальную панораму судьбы скандинавских племен – от ледникового периода до походов варваров на Рим. Эпопея «Долгий путь» – блестящий образец «высокой» литературы. Публикация Йенсена на русском языке – значительная культурная акция в процессе российского книгоиздания.

---

Йоханнес Вильгельм Йенсен Ледник

К ЧИТАТЕЛЮ

Йоханнес Вильхельм Йенсен (1873 – 1950) принадлежит к числу тех писателей, творчество которых принесло скандинавской литературе широкое международное признание и обеспечило ей почетное место в ряду выдающихся явлений европейской художественной литературы. Его произведения переведены на многие языки, а у себя на родине, в Дании, он еще при жизни был причислен к классикам национальной литературы. В начале XX века имя Йенсена было хорошо известно и русской читающей публике, увлеченно осваивающей в этот период во многом новое для нее богатство литературы Скандинавии. Сейчас, после долгих лет забвения, Йенсен возвращается к русскому читателю.

ДРЕНГ

В первобытном лесу горел костер, единственный на много миль вокруг. Он был разведен на площадке, под выступом скалы, который защищал его от ветра. В лесу гудело, ночь была темная, без месяца и звезд. Лил дождь. Но огонь под скалой спокойно горел, и яркое пламя высоко подымалось от груды хвороста; освещенное пространство как бы образовывало пещеру в глубоком ночном мраке.

Вокруг костра расположились люди; они спали, придвинувшись к огню настолько, чтобы находиться в световом круге. Они были голые. Здесь были только мужчины. Каждый спал с дубиной в руках или положив ее около себя, чтобы сразу схватить спросонок. Прутяные корзинки с различными припасами, плодами и кореньями лежали на траве около костра, яркий световой круг которого объединял эту группу среди дикого леса. В нескольких шагах от скалы, на открытом месте, где шел дождь и куда подползал мрак, виднелись остатки убитого животного, видимо зебры; это была жертва, принесенная огню.

Только один из людей не спал. Он сидел у костра почти не шевелясь. Но глаза его ни минуты не оставались в покое; это был крупный и крепко сложенный юноша необычайно высокого роста, хотя еще не вполне возмужавший. Возле него лежала огромная груда ветвей и хвороста, откуда он время от времени брал охапку и подбрасывал в костер. Едва огонь ослабевал настолько, что лежавшие с краю оказывались вне стен световой пещеры, сон их сразу становился тревожным. Но случалось это нечасто; юноша отличался особым умением поддерживать ровный огонь, он знал, сколько у него заготовлено топлива и хватит ли на ночь. Присмотр за огнем не требовал от него напряжения мысли, и он большей частью сидел спокойно, обратив все чувства туда – к дикому лесному мраку.

В левой руке он держал большой клинообразный кремень, пока лишь грубо обтесанный. Когда огонь горел ровно и вообще ничто не отвлекало внимания юноши, он направлял на то или другое место кремня острый обломок оленьего рога и, тщательно примерившись, с силой откалывал им от кремня осколок, который отскакивал в огонь. Вслед за этим он внимательно исследовал действие удара и взвешивал кремень на руке. Кремню этому предстояло стать топором, подобного которому никто еще не видал; вот почему юноша так внимательно осматривал его со всех сторон, прежде чем снова направить на него олений рог и определить, где еще следовало отколоть лишний кусок, скрывавший ту форму, которую юноша представлял себе. Грубые черты его озарялись внутренним светом, проблесками предвиденья, когда он вызывал из камня оружие; лицо его сверкало умом, когда он соображал и примерялся нанести удар; в самый же удар он вкладывал столько силы, точно ему предстояло пробить этим оленьим рогом череп врага, и выгибал спину, как будто собирался сдвинуть с места гору, хотя нужно было отбить всего лишь крохотный осколок. Оружие должно было выйти несравненное. На коленях юноши лежал топор, которым он рубил топливо для костра; но это был просто жалкий, бесформенный обломок кремня без всякого лезвия. Зато это было священное родовое наследие, которое определило судьбу юноши.

Его звали Дренг[1]. С самого рождения ему было предначертано стать хранителем огня; принадлежал он к высокочтимому и грозному роду, все члены которого пользовались преимуществом поддерживать огонь и принимать приносимые огню жертвы.

Преимущество это было столь древнее, что никто не помнил его происхождения. Ходили лишь смутные предания о том, что один из мужей племени, одержимый безумием самопожертвования, ринулся на горящую гору, где обитал всепожирающий дух огня, и вернулся оттуда невредимый, с горящей веткой в руках. Родичи, разумеется, связали безумца и бросили в мусорную кучу, на съеденье коршунам, но огонь все-таки сохранили и были им очень довольны. Злосчастный похититель, впрочем, был возвеличен посмертно: коршунов объявили неприкосновенными и стали поклоняться им, так как предполагалось, что в них переселилась душа пожранного ими. А огонь и приносимые ему жертвы стали наследственным достоянием рода похитителя, одним из потомков которого и являлся Дренг. Он пользовался подобающим его происхождению почетом, но, кроме того, его побаивались по многим причинам.

Дренг был воином. Вообще-то огненный род отнюдь не отличался мужеством; возложенный на членов этого рода труд был легок, и, благодаря жертвенной дичи, жилось им чересчур сытно. Большей частью эти представители племени были слабосильными домоседами и возмещали недостаток силы колдовством и тому подобными фокусами слабых. У большинства других племен, о которых знало это племя, но с которыми оно не водилось, хранение огня было поручено женщинам, как занятие, мало приличествующее мужчине. Но, разумеется, настоящей причиной таких порядков являлось невежество тех племен и низкий уровень их развития. Беда была только в том, что угрюмый Дренг, по-видимому, вполне разделял взгляды тех далеких дикарей и часто с презрением отзывался о своем призвании да еще награждал оплеухами тех, кто бранил его за это. Дренг уродился явно не в своих ближайших предков, и у него рано обнаружилась склонность к одиночеству. За огнем он смотрел лучше, чем кто-либо до него, но исполнял свое дело без приятной угодливости, не ползал перед сжигающим духом огня на брюхе, а лишь методически кормил его топливом; деревья же для костра он рубил с ожесточением, словно головы врагов, все это было не по сердцу почтенным мужам племени. Руки у Дренга были сильные, и он выделывал оружие лучше всех, но и это ведь не приличествовало его званию.

Он с самого детства обнаруживал вкусы, которые были отнюдь не к лицу будущему жрецу: любил ходить на охоту, да и то не гурьбой с другими юношами, а в одиночку. Совсем еще малолетком он убивал своим обломком ясеневого сука, обожженным в огне, и притаскивал домой то жеребенка трехпалой лошади, то пещерного медвежонка, а то розоватого, толстенького, еще безрогого детеныша носорога. В ту пору на такие его проделки смотрели сквозь пальцы. Но пришло время, когда ему торжественно вручили священный топор и посвятили в хранители огня на многие, многие мирные лета, лишенные бранных тревог и почестей.

Пришел конец беззаботному детству. Правда, Дренг еще пытался удирать в лес, когда пост у костра занимал кто-нибудь другой из членов семьи, но чем дальше, тем все больше и больше косились родичи на такие его суетные наклонности и умели так насолить ему за каждую отлучку, что он предпочел прекратить их. Жажда деятельности, однако, сидела у него в крови и искала выхода в напряженной внутренней жизни, в мечтах о великих делах. Тоска по настоящей деятельности и чувство зависимости от костра сделали его неприветливым, но не сделали дурным или злым, – слишком много было в нем природной живости и душевной свежести.

Несмотря на вынужденную сидячую жизнь, он вырос могучим, как тур, притом молчаливым и невзыскательным. И хотя он был молод, между ним и всем племенем успели установиться довольно натянутые отношения. Раз старшие стесняли его отвагу, надо же ему было как-нибудь отвести душу, дать себе позабавиться над ними! И вот Дренг разводил такой костер, что пламя припекало подошвы спящих и грозило пожрать все становище, или напускал такого дыму, что кашель просто раздирал всем глотки. Племени волей-неволей приходилось мириться с его грубыми шутками, но его недолюбливали. Люди жили идиллической жизнью и не желали напоминаний о том, что на самом деле все было иначе. И судьба Дренга могла бы стать весьма обыкновенной, даром что он уродился задорным и непокорным; он мог бы с течением времени озлобиться душой и стать для своих соплеменников как раз тем бичом, которого они заслуживали, или – сердце его могло бы с годами ожиреть от жирной жертвенной дичи.

Но идиллии уже грозила опасность. Давным-давно первобытные люди стали чувствовать, что природа вокруг них изменялась. Они уже не могли больше жить оседло, а кочевали. Лес уже не давал им ни прежнего простора, ни прежней верной защиты – он сам начал хиреть. В воздухе появилось что-то новое, становившееся из года в год все опаснее и теперь уже грозившее бедой всему живому. Становилось все холоднее и холоднее. Дождь не хотел переставать. Холод – что такое холод? Или кто такой? Откуда он взялся?