Эдна Энни Пру - Грехи аккордеона

• Название: Грехи аккордеона
• Автор: Эдна Энни Пру
• Издательство: ЭКСМО
• Жанр: Современная проза
• Год: 2003

Роман Э. Энни Пру «Грехи аккордеона» – волшебная сага, охватывающая всю историю минувшего столетия и целого континента, бесспорный шедевр мистического реализма, подлинная энциклопедия культурных влияний множества этносов, из которых сложилась американская нация. Широкая панорама действующих лиц и сокровищница историй, рассказанных автором, поставили книгу в ряд выдающихся достижений мировой эпической литературы XX века.

Современный американский классик Эдна Энни Пру – лауреат Пулитцеровской и Национальной книжной премий и премии Фолкнера, присуждаемой Международным ПЕН-клубом. Роман «Грехи аккордеона» публикуется на русском языке впервые.

---

– Что же вы сделали?

– Я его уничтожил. Я снял наклейки со всех его консервов. – Он засмеялся. – Пусть теперь думает, суп это или грушевый компот. – И все?

– Еще я выкрутил болты из унитаза.

– Да, не хотел бы я быть вашим врагом. Выпейте еще.

– Я вам вот что скажу. Я уеду в Японию. Вся Япония сходит с ума по танго. Япония и Финляндия. Там живут понимающие люди. В Буэнос-Айресе меня называли Тигром Танго, Легендой бандоньона.

– Не слабо. Вы в самом деле хорошо играете?

– Возможно, я лучший в мире игрок на бандоньоне, лучше чем Астор Пьяццолла[298], и должен вам сказать, мои танго не так диссонантны, не так похожи на «новую волну», как у Пьяццоллы, который визжит, точно пластиковая молния на дешевой куртке, и эти его заговорщицкие паузы, и скрип, как два резиновых шарика друг о друга. У него серьезная, неулыбчивая, трудная музыка; лица танцоров напряжены, а его темп, и еще пристукивания, как будто кто-то взбирается по бетонной лестнице в горящем небоскребе. Там есть качество расчески с бумажкой, от которого дрожат черепные швы. Его набухание страсти – как музыкальная крапивница. Я вспоминаю этого коротышку в кожаных туфлях, измученная скрипка истекала влагой, гнев, порывы, затрудненное дыхание, рулады, словно бисерины монпасье на полоске бумаги, иллюзия снега и паутины на падающих деревьях. Партии сталкиваются, как поезда. Занятие для цыплят. Назойливость петухов. Предсмертное мычание коров на бойне. А в моей музыке не так: в моей музыке настоящая дикость, неистовство в моей музыке, в моих танго. Во мне живет зверь – он похож на лягушку с острыми когтями, прыгает и рвет меня на части. – Человек вытянул вперед руки и показал деформированные большие пальцы.

Джо уже порядком надоел вой Бартосика. Он встал и прокричал:

– Внимание! Леди и джентльмены. Внимание! Сегодня с нами – как вас зовут?

– Карлос Ортиз.

– Сегодня с нами знаменитый аргентинский виртуоз свободно-язычковых инструментов, Тигр Танго, мистер Бандоньон, сам Карло Ор Тиз! – Все захлопали; они тоже были сыты по горло Бартосиком. Джо вытолкнул человека в свитере к микрофону и помог ему расстегнуть футляр инструмента, приговаривая: давай, давай, давайте послушаем танго, что-нибудь новенькое, сядь, Бартосик, иди куда-нибудь наблюй.

Человек встал перед микрофоном, взял в руки серо-серебряный восьмиугольный инструмент с узорами блестящих кнопок – сто сорок четыре штуки. Потом сел на стул, расслабил руки.

– Спасибо. Это, конечно, неожиданно. Я сыграю вам несколько танго, такая вот музыка, чувственный и жестокий танец, его родина очень далеко от вашего города, в Буэнос-Айресе. Я начну с грустного и немного тоскливого «Lágrimas», или, как у вас говорят, «Слезинки».

Народу понравилось, музыканту предлагали выпить, все оценили сложность инструмента и виртуозность исполнителя. Как следует приложившись, он сыграл «Злые мысли», «Тайные мечты», «Сумасшедший», «Мое прошлое в огне», «Шершавый и жесткий», «La yumba» Освальдо Пульези и даже невообразимую «Прекрасную марионетку» Карлоса де Сарли[299].

Средних лет пара вышла танцевать. Они понимали толк в танго – блистательная работа ногами, сближающиеся тела, статичные позы и медленные, тягучие шаги, низкий изгиб, резкий поворот головы. Они словно хвастались перед Ортизом: мол, тоже понимают эту мрачную, почти раздражающую музыку; он играл все неистовее. (Позже, этой же ночью, в номере отеля, после рискованных упражнений, которыми часто заканчиваются вечера с танго, мужчина-танцор получил сердечный приступ и в последнюю свою минуту проклял танго.)

Но зрители уже устали от этой драматичной, словно израненной, музыки.

Кэсс Бартосик, соорудив воронку из своих неуклюжих рук, прокричал:

– Послушай, парень. Эй, ты, это невозможно слушать. – Он попер на Тигра, и вечер закончился дракой перед микрофоном, тычками и воплями сражающихся сторон. Тигр шипел:

– Пошел на хуй, козел, только сломай мне бандоньон, таких уже не делают. Прояви уважение к отличному инструменту. Польская свинья! Я тебя сейчас убью.

Джо ушел и не видел, чем кончилось дело.

(Когда в 1972 году вернулся из изгнания Перон, Тигр уехал в Аргентину. После смерти Перона он пожал плечами и решил остаться, поскольку был тогда влюблен в художницу, рисовавшую растения, и наслаждался успехом своих новых танго. В один прекрасный день он сыграл танго «Mala, mala, Junta», намекавшее на плохих компаньонов, необратимый упадок и вызывавшее опасные ассоциации с криминальными личностями, чем пробудил к себе интерес какой-то мелкой шавки из военной хунты. Ночью за ним пришли, забрали, пытали, перебили пальцы. С тех пор он больше не играл на бандоньоне.)

Подарок

Флори разбудила ее затемно.

– Мама, мама, я хочу жареной картошки.

– М-м-м?

– Мама, я хочу шоколадного молока.

– Ты проголодалась?

– Ага. – Соня потрогала девочкин лоб, теплый и влажный, но жара не было.

– Значит тебе лучше? – Она пыталась сообразить, что можно найти съестного в этой душной комнате в полпятого утра. Потом вспомнила, что в коридоре есть автомат с напитками и конфетами, а может и сухим печеньем. Шепнув: сейчас что-нибудь принесу, она перебралась через пьяно храпящего сквозь открытый рот Джо, подхватила сумочку и убрала дверную цепочку. Дверь она оставила приоткрытой. Пол в коридоре был усыпан серым тающим снегом, такого же цвета бумажками, уличными рекламками, зазывавшими партнеров по медленным танцам, фотографиями грудастой девахи с губками, сложенными в многообещающее «О», обрывками билетов, пустыми бутылками, мятыми банками из-под кока-колы, в углу валялась мокрая синяя варежка. Автомат жужжал и подрагивал в конце коридора. Ничего лучше апельсиновой шипучки и сырных крекеров Соня там не нашла.

Флори набросилась на еду, как волчонок, и одним глотком выпила всю шипучку. Она уже выспалась, была готова к началу нового дня, глаза гуляли по убогой, но уже привычной комнатенке,: отцовская одежда свалена на спинку стула, лучик света, пробившись сквозь плотно-белое окно, блеснул на хромированной решетке магазинной тележки со спящим Арти, затем поймал отражение тумбочки и зеленый квадратный предмет с красным бантом.

– Что это? – осторожно спросила девочка.

– А ты как думаешь? На что похоже?

– На подарок. – От смущения, что вообще осмелилась произнести это слово, она спрятала лицо в одеяло.

– Это и есть подарок. Смотри. – Соня перегнулась через Джо, и дала зеленый аккордеон Флори в руки, отстегнула ремешки, провела детской ладошкой по мехам, нажала на кнопки.

– Это кордион. Такой маленький. Мама, а где клавиши?

– У него нет клавиш. Только кнопки. Твоя мама как раз на таком училась играть. Слушай. Она пробежалась по клавишам, наигрывая «Черная овечка, бе-бе-бе, где же твоя шерстка?»

– Это мне, мама? Это мне подарок?

– Да. Тебе.

Шериф

Небо нависало тучами, темными от нового снега, и Джо гнал машину, надеясь уехать как можно дальше до того, как повалит. Дорогу почистили, но остался коварный лед. Обогреватель снова капризничал, и Соня, все той же кухонной лопаткой, которую Джо всегда держал на приборной доске, соскребала ледяные стружки с лобового и боковых стекол.

– Это? Этот город, «Морли, шесть миль»?

– Тут была забегаловка. Где мы ели пирог.

– И там у нас сперли аккордеоны. Ставлю сотню баксов, полиция знает, где искать этих пацанов.

– Джо, ты же не видел никаких пацанов.

– А чего мне на них смотреть? То я не знаю этих проклятых ниггеров и ихних жирных боссов, бабки на дурь, небось, понадобились. Кто, черт побери, еще будет таскать у людей аккордеоны?

Они пересекли черту города: щебенка со складками льда, невзрачные магазинчики, цементные дорожки перед домами делят пополам квадратные площадки снега, седаны, гаражи на одну машину, бесполезные баскетбольные кольца над открытыми дверьми. Они уткнулись в хвост здоровенного трейлера, заклеенного эмблемами штатов, в которых тот успел побывать; Джо подъехал поближе и разглядел красно-желтую надпись «Флорида – наш солнечный дом», посередине задней двери, над колышущейся занавеской и закрытым жалюзи – улыбающееся личико солнца странно контрастировало с похожим на мошонку силуэтом какого-то другого штата.

– Что, черт возьми, он тут забыл среди зимы? – воскликнул Джо. Но обогнав трейлер, они рассмотрели, что этот старый раздолбанный фургон тащит на себе аварийка.

Они проехали мимо той самой забегаловки, сейчас наполовину загороженной фургоном, и Джо свернул на заправку «Шелл», где им навстречу вышел средних лет чернокожий в кепке, штанах и рубашке, напоминающей пижаму; он вытирал тряпкой руки, на коричневом черепашьем лице сидели бифокальные очки размером с пару соленых крекеров, нижние линзы ловили свет двойными бугорками.

– Залить доверху, сэр?

– Ага. Где тут у вас полиция?