Патрик О Лири - Дверь № 3

• Название: Дверь № 3
• Автор: Патрик О Лири
• Издательство: ООО «Издательство ACT»
• Жанр: Социально-психологическая фантастика
• Год: 2007
• ISBN: 5-17-037629-4

«За тот год я успел влюбиться в инопланетянку, раскрыть тайну забытых снов, спасти Землю и покончить с собой…»

Это заявление доктора Доннелли звучит несколько помпезно, однако правда в нем – каждое слово.

Просто есть миры, миры и двери, их соединяющие.

Двери безумия, прозрения, магии, просветления.

И когда двери открываются – игра идет по совершенно ДРУГИМ, НЕПРИВЫЧНЫМ правилам…

---

– Вы иезуит? – спросил я.

– Нет, я заключенный, – ответил он. Тут только я заметил, что его рука прикована наручниками к поручню скамейки. – Осужден за растление малолетних.

Во время работы в лечебнице началось мое приобщение к новым тайнам, заменившим старые изжитые аксиомы. Именно там я потерял веру и девственность, начал курить и нашел свое истинное призвание. Из памяти уже выветрился тот запах, я больше не ощущал каждодневного мощного влияния этих зловещих стен, но тело еще помнило и реагировало на его близость приступами острой тревоги. Так мы приближаемся к священным местам – с почтением и в то же время с трепетом, не зная, что нас там ждет.

Моя встреча с убийцей Стюарта продолжалась всего около четверти часа. Мы разговаривали через толстую решетку в комнате с голыми белеными стенами. В воздухе стоял резкий запах хвойного дезодоранта. Это была молодая женщина с растрепанными волосами. Из-под казенного голубого комбинезона выглядывала ночная рубашка. Женщина все время улыбалась. У меня за спиной маячил вооруженный охранник.

– Вы врач? – спросила она сразу.

– Да, – солгал я.

– Наверное, кто-то очень важный?

– Да нет, не очень.

– Мы виделись прежде?

– Нет. Это вы убили доктора Стюарта? Ее улыбка стала еще шире.

– Классно получилось. Ни ушей, ни члена. Хи-хи-хи. Они все напечатали как было.

– Его убили вы?

– Но я же все подписала, так ведь?

– Вы?

– Он говорил, что любит меня, что я красивая. Хотел, чтобы я ему помогла.

– Стюарт говорил это многим женщинам, Он был плохой человек.

– Да. Он заслужил свою смерть. Поэтому в ночь, когда было совершено преступление, я проникла в дом жертвы, изуродовала его тело и сломала ему шею. Вы читали газеты? Там все написано. Классно получилось.

– Значит, это сделали вы?

– Наверное. Он заслужил.

– Почему вы признались в убийстве? Она задумчиво подняла глаза к потолку.

– Здесь хорошо. Очень чисто. – Потом лукаво улыбнулась. – А ты вовсе не врач. Но ты мне нравишься. – Глаза се заблестели, губы затрепетали. – Я тебя люблю, я всегда тебя любила! Сходим на матч с «Тиграми»?

– Само собой, – кивнул я.

– А ты меня любишь?

– Конечно.

Это была ложь, но не совсем. Бедное изломанное создание, у меня слезы наворачивались на глаза. Женщина принялась суетливо приглаживать свои грязные спутанные волосы.

– Я снова буду красивой, – пообещала она, заискивающе улыбаясь. – Теперь снов больше нет, и…

Я похолодел.

– Каких снов?

– Их нет, они закончились. Уже не больно.

– Закончились?

– Не все, только плохие. Хорошие остались.

– Вот и славно, – кивнул я, почувствовав, что по спине бежит струйка пота. – А почему они закончились?

Она нежно погладила прутья решетки. Руки совсем тоненькие, вряд ли такими можно что-то сломать, тем более шею.

– Потому что я подписала.

– Признание?

– Подписала, и их больше не стало. Я проглотил комок.

– Плохих снов?

– Да. – Она жадно вглядывалась мне в лицо, пытаясь отыскать то, чего так и не смогла ни от кого получить. – Ты меня любишь?

– Очень.

Она дотронулась сквозь решетку до моей руки.

– Помоги мне.

Меня все еще трясло, когда часом позже ко мне в клинику явился неожиданный посетитель. Уж его я никак не ожидай увидеть, тем более в шесть вечера в пятницу.

Кифер робко остановился в дверях. На нем был серый спортивный костюм и темные очки с большими стеклами.

– Секретарь сказала, что прием уже окончен, – проговорил он.

– Да, – ответил я и начал демонстративно сгребать бумаги со стола.

– Мне нужно с вами поговорить.

– Значит, вы меня вспомнили? – поднял я брови.

– Я сейчас все объясню. По телефону было нельзя.

– Почему?

– Я присяду?

Я указал на кресло, и он устало опустился на него, нервно поигрывая дешевыми наручными часами.

– Курить у вас можно?

Я пододвинул пепельницу. Сделав затяжку на полсигареты, Кифер выпустил в потолок гигантское облако дыма. В кресле на фоне окна он казался куда меньше ростом и напоминал алкоголика в первую неделю после завязки: та же робость, неловкие движения, трясущиеся руки.

– Так что? – нетерпеливо спросил я. Он, казалось, еще больше съежился под моим взглядом.

– Мне надо поговорить.

– Это я уже помял.

– В смысле, поговорить с профессионалом.

– Вы имеете в виду психотерапию?

Передо мной сидел как будто совсем другой человек.

– Да. Сколько это будет стоить?

– У меня сейчас все время расписано, но я могу рекомендовать кого-нибудь…

Кифер решительно помотал головой. Лицо его налилось краской, словно он долго сдерживал дыхание.

– Нет. Только вы.

– Успокойтесь, – сказал я. – Давайте поговорим, у меня есть еще немного времени.

– Спасибо, – выдавил он, чуть не плача.

– Господи Иисусе! Что случилось?

– Много чего. Я не мог… Трудно сразу.

– Не спешите, спокойнее, время есть.

– У меня много всего на совести. Я должен кому-нибудь рассказать.

Вы бы удивились, узнав, сколько пациентов начинают вот так же, с признания, и как редко оказывается, что суть их проблем именно в этих «грехах». Обычно такое признание призвано заслонить нечто куда более существенное. Придавленные грязевым оползнем, мы начинаем беспокоиться о запачканной одежде. В такой ситуации грех, в котором мы видим первопричину своих несчастий, – это только дверь, ведущая в темный бездонный подвал. Мы рады заклеймить себя как угодно, лишь бы не становиться в собственных глазах жертвой.

– Я вас слушаю, – кивнул я.

– Я был во Вьетнаме, – начал Кифер. – Попал в разведку. Вы… вы воевали?

– Нет, я отказался по религиозным соображениям. Два года мыл полы в психушке.

– Вот как? – протянул он. – В те времена я назвал бы вас трусом. Теперь нет – слишком много повидал трусов в военной форме. Они идут на войну не из храбрости, а потому что боятся. Боятся того, что подумают их дружки, если они останутся… Я пот даже медали получал, а трусил все время как последняя свинья. Слыхали о спецзаданиях – «найти и уничтожить»? – Я кивнул. – Ну вот, а у нас было «найти и смыться». – Он затянулся еще раз и раздавил окурок в пепельнице. – Вы знаете, что такое разведка?

– Думаю, что да.

– Вряд ли. Есть два типа разведчиков: одни занимаются писаниной, а другие убивают.

– А вы…

– Я убивал. Мы всегда брали вьетконговцев в вертолет по трое. Задавали вопрос первому. Если не отвечал, сталкивали вниз. Они падали все одинаково: сучили ногами так смешно и руками размахивали. Потом второй. Нам нужен был только третий, остальные шли вроде как приманка. Третий всегда говорил. Мы даже шутили: «Как заставить обезьяну говорить?» – Он снял темные очки. – «Надо научить ее летать».

Я знаю по опыту, что могу помочь пациенту, только если испытываю к нему хотя бы тень сочувствия. Не любишь – не вылечишь. Избито, но верно. Что, кроме отвращения, мог вызвать этот человек? Однако, глядя на него, такого жалкого, с дрожащими руками и бегающим взглядом, и слушая его дрожащий голос, я мало-помалу стал испытывать совсем иные чувства. Мы были словно два заблудившихся путника в темном лесу у костра среди неведомых опасностей надвигающейся ночи.

– Мне снятся сны, – вдруг всхлипнул Кифер.

– Сны? – вскинулся я.

– Да. Страшные, очень. Раньше мне редко что-нибудь снилось, и если снилось, утром я ничего не помнил. А потом… после того, как мы с вами встретились, все и началось. Тогда я не думал, что они как-то связаны… пока… пока… этот последний… – Он плакал и плакал, не в силах остановиться. – Я сойду с ума… клянусь богом, сойду с ума.

– Говорите же, Кифер!

Он вытащил из пачки еще одну сигарету.

– Просто Джек.

– Хорошо, Джек.

– Что это значит, когда ты видишь сон, и он такой… такой настоящий, что как будто и не сон вовсе?

– Бывает по-разному. Скорее всего что-то старается выйти наружу.

– Выйти наружу? – со страхом переспросил он.

– В нашем подсознании хранится много такого, о чем мы и не подозреваем. Если эта информация почему-либо важна для нас, она пытается прорваться, и тем сильнее, чем старательнее мы ее подавляем.

– Не знаю… Только не похоже, чтобы это было мое подсознание.

– Почему?

Он беспокойно заерзал в кресле.

– Я три ночи не спал. Боюсь этой обезьяны.

– Какой обезьяны?

– Того последнего папуаса, которого мы убили. После него я уже никого не мог выбросить из вертолета. Он был совсем молоденький, почти мальчишка… Улыбался мне до самого конца…