Семен Бронин - Каменная баба

• Название: Каменная баба
• Автор: Семен Бронин
• Жанр: Русская классическая проза

---

-Хочешь предложение мне сделать?

-А кто еще предлагал? Пирогов?..- Она отмолчалась.- И Кузьма Андреич тебя искал.

-А ему что нужно?

-Не знаю. Сама у него спрашивай... Придешь?

-Приду. С профессором вместе.

-Вдвоем?

-Вдвоем и еще человек пятнадцать. Он с меньшим сопровождением не ходит.

-И все в эту комнату набьются?

-Кто как. Некоторые из коридора будут слушать.

-А нельзя обсудить потом результаты консультации?.. Вечерком как-нибудь?..- Она помотала головой.- Опять нет!.. Слушай, зачем ты ходишь сюда вообще?...

-Лечу тебя... Сама толком не знаю,- искренне призналась она затем.

-Зато я знаю! Разве можно так над человеком измываться? Вижу каждый день, с ума схожу от такого зрелища, а тут еще Казанова этот, со своими историями!.. Бесчеловечная ты! Нет в тебе настоящего сострадания! И дружеского участия нет! Ирен! Я говорил тебе уже: ты самая роскошная женщина на свете! Клянусь своими болячками!

-Сколько тебе жить здесь осталось? Две недели?

-Я, может, тут костьми лягу? Бруцеллез - дело нешуточное. Изнурительное заболевание!

-И вправду выучил.

-Еще бы! На своем-то примере! Может, я вообще пришел сюда, чтобы навеки здесь остаться?!.- но все напрасно: Ирина Сергеевна была неприступна и безжалостна:

-Сказала же, что приду.

-С профессором!

-Да хоть с кем!- Она вышла вдруг из себя.- За счастье должен считать если тебе так мое общество нравится!..- и ушла лечить население...

-Ну и дела!- сокрушился он, оставшись наедине с собой: совсем как герой на сцене в конце какого-то действия.- Что за прижимистый народ! Зимой снега не выпросишь!..

37

Профессор был областной франт и щеголь. У него были нужные связи в областном центре и даже влияние в столице, но его научный авторитет покоился более всего на умении одеваться и носить верхнее платье. При одном взгляде на него и непосвященному становилось ясно, что он не зря возглавляет кафедру и, вообще - не напрасно живет на этом свете, в отличие от многих других, и прежде всего - от своих менее везучих недругов. Галстуки его были заколоты невиданными в здешних краях булавками с полудрагоценными камнями, рубашки блистали высокогорной белоснежной чистотой и менялись не то что ежедневно, но ежечасно, что заставляло предполагать, что на него работает целая прачечная. Пользуясь безусловным признанием и едва ли не величием, профессор поставил дело так, что ценился в области, в каких-то отношениях, наравне с самим Гусевым: даже тот, встречаясь с ним на конференции или на праздничном вечере, глядел на него с оторопью - как на манекен в витрине западного города или на пришельца из иной цивилизации. Профессор принадлежал, иначе говоря, к разряду местных примечательностей, и его можно было показывать приезжим - вместе со встречающимися здесь каменными бабами. По этой же причине его нельзя было - не то что сместить - но и подвергнуть сколько-нибудь чувствительной критике: нельзя же винить фотомодель в том, что она не знает закон Ньютона, - совершенство же всегда в цене, в какой бы сфере оно ни проявлялось.

К Алексею он вошел в сопровождении целой свиты. С ним были приезжие врачи, прибывшие сюда в целях самоусовершенствования: в провинции многие хотят учиться, но случаи для этого представляются нечасто. Пришел даже Пирогов: не удержался, увидел идущую гуськом компанию и увязался за нею. Самые несмелые, а с ними и Анна Романовна, не любившая гласности, а пуще того - боявшаяся, что спросят ее знания, как на студенческом семинаре, остались в узком коридоре, который запрудили и перегородили напрочь: хозяева оказались заперты в спальне, но их мнения на этот счет не спрашивали. Профессор обошел тех немногих больных, что лежали в больнице, и москвич оставался у него как бы на десерт, для эффектной концовки. Ирина Сергеевна доложила больных детей (а взрослых, если не считать Алексея, и не было) и представила ему теперь последнего пациента: получалось так, что она одна вела всю эпидемию. Профессор выслушал ее, смотреть Алексея не стал - кивнул только, что доволен ее изложением и что у него то же, что у детей, и обратился к Алексею с импровизированным спичем - для большей наглядности лекции:

-Вы ведь коллега наш? Кто у вас читал инфекции?

-Профессор Крупозников. Знаете?

-Знаю конечно! Прекрасно помню! На симпозиуме два года назад рядом сидели. Он из Новосибирска? Точно!- подтвердил он, не дожидаясь подсказки.-Я эти вещи запоминаю. Сумел вот - пробился к вам, а мы тут прозябаем...- и поглядел на Алексея в поисках участия и сочувствия, будто из всех присутствующих он более всех в них нуждался.- Новосибирск - тоже ведь захолустье, хоть и академическое: он сам говорил мне это...

Он возвышался среди комнаты в черном, с красной искрой, костюме, делавшем его похожим на крупье или на конферансье, а врачи рядом с ним представлялись не то белыми воронами, окружившими черного вожака, не то белыми пешками, заблудившимися в тылу короля-неприятеля. Было тесно, и профессор не имел возможности ходить взад-вперед, как делал это в аудитории, ни даже - свободно жестикулировать.

-А с другой стороны...- отдав дань пессимизму, вернулся он, по долгу службы, к более радужной трактовке событий,- везде можно жить и даже - науку делать.- Он всегда начинал и кончал на бравурной ноте, допуская посреди печальные прогибы, делавшие оба конца более весомыми и убедительными: как педагог, он никогда не забывал о назидательной стороне дела.- У вас бруцеллез, молодой человек. Хотя, конечно, и атипичный.- Доктора, подготовленные к этому заключению у постели других больных, никак на него не отвечали - Алексей же, имевший собственный интерес в деле, поневоле озадачился. Профессор помолчал и вслушался в отзвучавший приговор: так, бросив камень в колодец, внимают звуку далекого всплеска.- Чем больше я занимаюсь этой болезнью, тем больше удивляюсь разнообразию, с которым оно проявляется. Иной раз кажется, что это не бруцеллез вовсе, но ставишь его, и он подтверждается, и ты жалеешь потом, что отдал дань малодушию!..

Медицинская наука была тогда разделена территориально и тематически: профессору с его кафедрой при дележе пирога достался не только весь здешний край, но и бруцеллез как болезнь и как тема для диссертаций: благо она тут водилась - он был ведущим специалистом в этом заболевании и большим его патриотом: воевал с соседями и как мог расширял его границы и владения.

-Кажется, все уже видел!- повышая градус лекции, воззвал он к докторам, слушавшим его с видимым усердием, но не слишком внимательно.- И кишечную форму, и печеночную, и гриппозную - или, правильней сказать гриппоподобную: все знаем - ан нет, есть еще, оказывается, и афтозная!.. Афты - это язвы во рту: все это, надеюсь, знают?..- спросил он у двух молодых и особенно любопытствующих докториц, протиснувшихся к нему всего ближе: одна знала афты хорошо, другая относительно, но обе кивнули одновременно.- А почему бы ей не быть?- задал уже себе вопрос профессор.-Бруцеллез передается через молоко - некоторые бруцеллы могут приобрести особую в отношении слизистой рта инвазивность и вызывать эти язвы, на которых мы с вами на всю жизнь сегодня насмотрелись и которыми страдает наш коллега, хоть он и не должен был попадать в это общество, поскольку - как-никак эпидемиолог. Сапожник без сапог, так ведь?..

Он был в ударе, и Пирогов отметил это:

-Это почти диссертация. Об афтозной форме бруцеллеза.

-Дело не в диссертации, а в больных!- прервал его профессор, который за версту чуял своих явных и тайных недоброжелателей.- Сколько времени он у вас без диагноза и без лечения?..- и глянул внушительно и мрачно - не на самого Пирогова, которого не любил, а вполоборота к нему, в угол комнаты.- Вы в Борисовке молоко сырое пили?- спросил он у Алексея.

-В Тарасовке,- поправил Пирогов: к названиям деревень он относился с большим почтением, чем к фамилиям пациентов.- Там его как раз нет.

-А в Борисовке, которая в пяти километрах от нее, есть? Странно вы рассуждаете! Вы знаете, что больной бычок может уйти к знакомой телке на десять километров?

-Не слыхал,- признал Пирогов.- Это как-то больше на людей похоже.

-Люди как раз ограничиваются тем, что у них под боком!- возразил в полемическом пылу профессор, и Пирогов притих: будто его обвинили в чем-то неприличном. Профессор, разгромив оппозицию, вернулся к Алексею:- Так пили или нет? В местности, неблагополучной по бруцеллезу?

-Пил,- признался он, вспомнив жбан молока, поднесенный ему хозяйкой.

-Одного этого достаточно для постановки диагноза!.. А зачем?!

-Нельзя было отказать. Такая уж была обстановка...

Этим он снискал расположение молодых докториц (оно и прежде мелькало в их взглядах, а теперь выплеснулось наружу), но вызвал зато справедливые нарекания профессора:

-Этому вас Крупозников учил?.. Теперь будете расхлебывать эту кашу. Неизвестно еще, чем все кончится.

-Летальные исходы при бруцеллезе редки,- сказал Алексей сторонним тоном справочника.