Семен Бронин - История моей матери

• Название: История моей матери
• Автор: Семен Бронин
• Жанр: Русская классическая проза

---

- В Севилье будет не до этого, там все расписано по часам и минутам, и мы будем под наблюдением,- самонадеянно втолковывал он ей,- а вот в гостинице на той стороне границы, где остановимся, чтоб утром двинуть в Севилью, у нас будет шанс развлечься. Я думаю, вам придется это по вкусу...

Говорил он так, будто согласие Рене было ему заранее обеспечено или они обо всем уже договорились; беспорочная и неопытная в таких делах Нинель приняла его всерьез и спросила об этом подругу, но та сказала ей по-французски, что она об этом думает: синьор Томмази лицеев не кончал, французского не знал и сарказма ее, слава богу, не понял.

- У нее жених в Испании,- буркнул Хорхе, которому тоже не понравился разговор, бросавший тень и на его сестру, поскольку происходил в ее присутствии.- Летчик в "Королевских фазанах".

- Он, надеюсь, простит нам.- Томмази был настроен игриво, но настойчиво.- Потом он ничего не узнает: они строго засекречены.

- У вас, как у коммунистов, общность жен? - съязвила Рене, и сделала это напрасно: во-первых, нельзя ссориться с руководителем поездки, во-вторых, надо выбирать выражения - Томмази не выносил упоминания о евреях и коммунистах.

- У кого это - у вас? - насторожился он, и в голосе его послышался звон металла, непонятно как родившийся в его птичьей глотке.

Рене не сробела: надо было пока не поздно,ставить его на место, но нашла все-таки дипломатический компромисс:

- У мужчин Италии.

Это не смягчило фашиста - а, может, ожесточило еще более: вопрос был принципиальный, а в таких случаях он никому не давал спуску.

- Мы все здесь, независимо от национальности, связаны одной целью, и у нас нет ваших и наших,- отчитал он ее - как это делали другие в другом конце света.- И не говорите мне о коммунистах. С ними у нас один разговор - к стенке и пли! А есть ли у них или нет общность жен - это вопрос другой эпохи: мы в этом разбираться не будем, а расстреляем их вместе с их женами...- и присмотрелся к Рене, решая, к какой известной ему категории лиц она относится.- Вы француженка?

- Да.- Рене уже не знала, как выбраться из тупика, и отвечала наугад, как ученица, плохо подготовившаяся к экзамену.

- Вы из галлов. У вас круглое лицо. И галльская насмешливость в глазах. В вас нет франкской определенности и надежности. Вы ведь не аристократка?

- Нет! - беспечно отвечала она, мысленно посылая его к черту, с его расовыми теориями: расистов она на дух не переносила.

- Это заметно,- сказал он.- Все аристократы Европы германского происхождения - поэтому мы на них и опираемся,- и кивнул на Хорхе, который, несмотря на реверанс в его сторону, слушал его весьма недоверчиво. В его роду тевтонов не было - были скорее арабы и мавры, но фамильное генеалогическое древо об этом стыдливо умалчивало,- в любом случае, он не хотел ни лезть в эти дебри, ни противоречить своему руководителю.

- Вы-то сами итальянец? - спросила Рене: говоря это, она не имела в виду ничего плохого, но Томмази именно так ее и понял и грудью стал на свою защиту:

- Я итальянец по крови, но немец по духу! Меня бы никто не поставил на мое место, если б было как-то иначе!..- и добавил внушительно и назидательно, как если бы сказанного было недостаточно: - Кроме того, я навел некоторые справки. Мы из северной Италии, она долго входила в состав Священной Римской - а точнее, Германской - империи и вся вдоль и поперек исхожена немцами. Я, например, каждый день физически ощущаю, как из меня выливается итальянская беспечность и вливается немецкая бодрость и сила духа! Меня знают люди, которые разговаривали с самим Фюрером! - Последнее он произнес совсем уже "на ура", но затем сбавил тон и спросил Рене с завистью: - А ваш жених чистокровный немец?

Ей бы ответить утвердительно, но ее спутники знали иную версию событий, и ей не хотелось предстать перед ними вруньей.

- Отец - немец, мать - француженка.

Это не умерило его горечи.

- Немец,- согласился он.- Мы не признаем национальности по чреву матери. Человека создает дух, а его дает отец - особенно мальчику. Мы обсудим это в более удобной обстановке,- пообещал он, давая понять, что не отступается от прежних намерений,- только будет осуществлять их с большим почтением к отсутствующему третьему - и и в ожидании этого события стал смотреть в окно, на пробегающие мимо сухие, цвета песка и охры, полуголые ландшафты внутренней Португалии...

Других происшествий до границы не было - если не считать того, что у едущих сзади грузовиков - сразу двух - прокололись шины. Томмази вылез из машины и, прячась за кузовами грузовиков от воображаемых партизан-герильеро, принял участие в разборе инцидента и рассмотрел, в качестве руководителя, лопнувшую резину. Вернулся он с вполне установившимся мнением:

- Положили шипы на дорогу. Коммунистов и здесь хватает! Ничего, мы скоро поставим их всех к стенке!

- Нашли колючки? - Хотя Рене и спросила это с самой доверчивой интонацией и с самым наивным и дружественным выражением лица, на которое была способна, он снова окрысился:

- Надо обязательно что-нибудь найти, чтоб придти к такому выводу?.. Без этого нельзя догадаться? - Он заподозрил ее теперь еще и в покрывательстве преступников.- Они делают это так, что шипы отлетают на двести метров в сторону, и никакая полиция их не сыщет.- Он, кроме прочего, был еще и великий фантазер и прибегал к большой лжи для изничтожения своих соперников.- Если так пойдет дальше, возникнут трудности. Две запаски у нас есть, но это последние.

Рене сдалась на милость победителя:

- Может, я их куплю? - Но он, вместо того, чтоб подобреть и смягчиться, только разбушевался еще больше:

- Все откупаетесь? Думаете возместить этим отсутствие стойких убеждений? Купить, как в вашей церкви, индульгенцию? - Он поглядел прокурором, потом передумал: - Ладно, давайте. Они в дороге черт знает какие деньги за эти запаски заламывают. Готовы четыре колеса с себя снять, кузов на дороге оставить, потом за ним приехать - лишь бы сорвать куш, содрать с проезжих втридорога. Может, они шипы и подкладывают,- выдвинул он новую версию событий, но деньги взял как за старую, и немалые. Рене стало жаль их: время шло, новых поступлений не предвиделось, а старые на глазах таяли ...

Больше шины не прокалывались: видно, партизаны, совершив дерзкую вылазку, ушли в свои логова: землянки и горные пещеры. Границу миновали вечером, у Бадахоса. Рене в первый и в последний раз переходила ее с цветами, аплодисментами и едва ли не с оркестром: кто-то подыгрывал им на двух гитарах, сидя за воротами погранзаставы. Сразу за шлагбаумом, на испанской стороне стояла гостиница, о которой говорил Томмази и на которую он сильно рассчитывал. Рене разместилась в одной комнате с Нинель. Та, скинув с себя дорожный плащ и заодно с ним - путевые заботы и волнения, преобразилась: излучала радость и довольство жизнью. Рене хотела спросить ее о причинах перемены, но Нинель сама поделилась счастливой новостью:

- Мы с Аугусто уезжаем в Америку. Не сразу: нужно еще кое-что оформить. Он не хотел, чтоб я ехала сюда: вдруг попадешь, говорит, в какую-нибудь историю, но тут уж я настояла на своем - дай, говорю, побыть с братом. Неизвестно, когда снова увидимся.

- А он тоже на своем настоял? - догадалась Рене.

- Да.- Нинель стеснительно засмеялась.- Потребовал, чтобы мы провели ночь вместе. Помнишь, когда я к тетке в Барейро ездила? На самом деле я вечером оттуда вернулась. Хорошо там нет телефона.

Рене вспомнила молодость:

- И что он сказал тебе наутро?

Нинель снова стыдливо улыбнулась, но стыдливость эта была для нее приятного свойства.

- Сказал, что зря потеряли столько времени. Надо было пять лет назад этим заняться.

- Ты тоже так считаешь?

- Я еще ничего не считаю,- благоразумно отвечала та.- Не могу никак привыкнуть.

- К чему?

- К новому положению... Жаль нет его здесь.

- Его только не хватало. Он и Томмази сцепились бы на первом повороте... Брат не против вашего отъезда?

- Нет. Я удивилась даже. Может, говорит, оно и к лучшему. Родство с Америкой стоит теперь приличного происхождения.

- Видишь, какой он у тебя современный... И тебе теперь важней всего не попасть ни в какую передрягу?

- Ну да... Хотя, казалось бы,- рассудила она,- если я такая плохая, значит тем более меня надо поскорее отсюда выставить?

Рене была знакома эта ошибка логики.

- Жди. Так все нормальные люди считают, кроме пограничников и таможенников. Эти не выпускают из своих рук ничего сомнительного. Считают, что надо задерживать и наказывать... Что там происходит?..

Рене чутко прислушивалась к тому, что делалось вокруг нее: это было у нее теперь в привычках. В коридоре возле их двери ходил взад-вперед разгоряченный Томмази и, не умея петь серенад, напоминал девушкам о своем существовании длинной политической речью, которую вдалбливал шоферу их легковички: водители грузовиков давно направились гурьбой в таверну, а он как существо высшего порядка задержался со своими пассажирами. Томмази говорил о положении дел в Европе и о неизбежности победы фашизма во всем мире. Через стенку было слышно, как страдает и мучается его слушатель. Между тем Томмази напрягал голос не столько для него, сколько для девушек, сидевших в номере: говорил, обращаясь в тонкую дверь, и она вибрировала под взрывными звуками его агитаторского баса, неизвестно как возникавшего в его птичьем зобе: