А. Сахаров (редактор) - Петр II

• Название: Петр II
• Автор: А. Сахаров (редактор)
• Издательство: АРМАДА
• Жанр: Историческая проза
• Год: 1995
• ISBN: 5-87994-113-2

Если Пётр I был «революционером на троне», то царствование его внука представляет собой попытку возвращения к временам Московской Руси. Пётр II предпочёл линию отца, казнённого дедом. Никогда ещё вопрос о брачном союзе юного государя не имел столь большого значения.

Это был буквально вопрос жизни и смерти для влиятельных придворных группировок. Это был и вопрос о том, куда пойдёт дальше Россия…

Вошедшие в книгу произведения рассказывают о периоде царствования Петра II, об удачливой или несчастливой судьбе представителей разных сословий.

---

Напрасно останавливали Петра царица-мать и молодая жена.

– Не к тому я призван, государыня-матушка, чтобы дома сидеть сложа руки: меня ждёт большая работа, большая ломка. Прости и благослови сына на великий труд! – прощаясь с матерью, проговорил Пётр, а к своей молодой жене обратился с такими словами: – Ни слезами, ни попрёками меня ты не остановишь, а только озлобишь больше.

Проходили недели, месяцы, а царь Пётр всё был в отлучке. Слёзными письмами звали царица-мать и молодая жена; Наталья Кирилловна настоятельно требовала его возвращения, а Евдокия Фёдоровна умильно присоединяла и свои просьбы:

«Государю моему радости, царю Петру Алексеевичу, – писала молодая царица. – Здравствуй, свет мой, на множество лет! Просим милости, пожалуй, государь, буди к нам не замешкав. А я при милости матушкиной жива, женишка твоя Дунька челом бьёт».

А тут шепнули царице Евдокии Фёдоровне, что у царя Петра на стороне есть другая жена, «немка Монсиха», не венчанная, и это разожгло ревность в сердце молодой царицы.

Когда приехал Пётр, она встретила его с большими упрёками и большими слезами. Произошла ссора, и следствием этого было то, что Евдокия Фёдоровна угодила в монастырь, была насильно пострижена и стала не царицею московской, а монахиней Еленой. Вместо пышных царских хором очутилась она в убогой келье, одинокая, всеми забытая, всеми оставленная.

Тяжко ей было от этой жизни. Прежде времени состарилась Евдокия Фёдоровна. Потускнели у неё очи, пропал румянец с лица, щёки ввалились, и её красивые волосы сединой покрылись. И стала она думать о мести царю-гиганту.

Подрос царевич Алексей и стал бывать у матери в монастыре. Мать стала вооружать его против отца, но это повело лишь к гибели несчастного царевича Алексея. Погиб лютой смертью и красавец генерал Степан Глебов, к которому была неравнодушна царица, а её саму под строгим караулом отправили в Ладогу, в Успенский монастырь. Тут она и прожила немало лет в тесной келье, под бдительным присмотром, до дня кончины императора Петра Великого. С воцарением императрицы Екатерины I бывшую царицу перевезли в Шлиссельбург, а оттуда в Москву, в Новодевичий монастырь.

Войдя в свою келью, царица-инокиня переоделась и, усаживаясь в кресло, обратилась к своей юной гостье:

– Так ты – дочь боярина, то бишь графа Бориса Петровича Шереметева? Мой покойный царь-муж русских прирождённых бояр в немецкие графы производил. Любил покойник Неметчину и чуть всей Руси в Неметчину не повернул! – взволнованно добавила она и, показывая графине Наталье место на стуле, рядом с собою, предложила ей: – Садись!.. В ногах правды нет!

– Смею ли я, царица-матушка, сидеть пред тобою?

– Какая я царица? Монахиня смиренная я, а не царица… Точно, была и я царицей, только это давным-давно прошло. Всё прошло, всё порушилось… Ну, поведай мне, Натальюшка, что нового? Правду ли говорят, что мой внучек-царь Меншикова отправил в ссылку?

– Правда, государыня-матушка, правда, князь Меншиков в государеву опалу попал.

– И ништо, ништо ему. Ещё лютой казни следовало бы его предать. Злодей он, мне и сынку моему злополучному. Немало этот Меншиков злобы да несчастья принёс. О, Господи, прости, помилуй!.. Словами своими я грех совершила! Грешница я, грешница!.. Да уж больно много я выстрадала, много лютого горя перенесла, оттого и сердце моё стало такое злобное! Значит, Меншикова постигла кара Господня? О его падении недавно писал мне Остерман. Да плохо я ему верю: подлиза он, льстец, хитрый немец. Крепко боюсь я, что он и внука моего, Петрушеньку, испортил… Вот ещё Долгоруковых я, грешница, недолюбливаю! А говорят, князь Иван днюет и ночует у государя… Государь молоденек, привязчив, глядишь – живо всего послушает, что вороги его из корысти для себя посоветуют. А долго ли тут до греха? Вот и болит моё сердце, как бы Петрушеньку не испортили!.. Кто их знает, что людишки, близ него, молоденького, несмышлёного, стоящие, задумали. Совсем не знаю я князя Ивана… Может, ты… графинюшка, знаешь его?

– Как же, государыня-матушка, знаю, – вся вспыхнув и опуская свою хорошенькую головку, тихо ответила Наталья Борисовна.

– Да ты что? С чего, что зорька алая, вспыхнула и головушку свою опустила? Видно, полюбила князя Ивана? Так, что ли?

– Матушка царица… Я затем и в обитель приехала, чтобы видеть твои пресветлые очи и, если удастся, испросить твоего благословения на новую жизнь. Князь Иван Алексеевич просит моего согласия с ним под честный венец идти. В Питере я была, там и увидал меня князь Иван. Из Питера он и письмо прислал, просит моего согласия. Скоро он с великим государем в Москву прибудет… В письме-то ещё такая приписка есть: «Хотелось бы мне приехать к тебе в палаты не чужим человеком, а твоим женихом».

– Да мне-то что до этого? С чего ты вздумала моего совета просить?

– А вот с чего, матушка государыня! Ты – святая старица, много горя перенесла и разного несчастья вытерпела, изведала жизнь. Вот Бог и надоумил меня просить твоего совета и последовать мудрым словам твоим. Ещё, матушка царица, ты изволила сказать, что государь привязался к князю Ивану. Правда это… А ведомо ли тебе, что князь Иван ведёт жизнь бесшабашную, разгульную?

– Слышала про то, слышала, вот и боюсь, чтобы мой внук-государь не научился дурным примерам от князя Ивана. Ведь дурное скорее перенимается, чем хорошее.

– А я-то, матушка царица, на что? Став женою князя Ивана, я постараюсь отстранить его от всего дурного… Сердце у него доброе, хорошее; его скоро можно вразумить и от разгула отучить.

– Помоги тебе Господь в этом, Натальюшка! За твоё благое намерение и тебе благо будет.

– Так ты, матушка государыня, благословляешь мой брак с князем Иваном? – радостно спросила Наталья Борисовна.

– Ты, Натальюшка, с первого взгляда пришлась мне по нраву; чистое у тебя сердце, хорошее; я рада твоей судьбе, твоему счастью, только смотри – прочно ли то счастье будет. Я так же, как вот ты, радовалась безмерному счастью, когда выходила за царя Петра замуж, думала, счастью тому и конца не будет, а оно пронеслось, как миг единый. Прости пока, устала я, пойду прилягу. А за князя Ивана выходи. Приедет он в Москву, я с ним сама поговорю.

Счастливой и довольной вернулась молодая графиня Шереметева на Воздвиженку, в свои роскошные палаты.

II

В пятнадцати верстах от Москвы живописно раскинулась большая усадьба Горенки, принадлежавшая князю Алексею Григорьевичу Долгорукову.

Княжеские палаты были удобны и поместительны. Каменная лестница и дверь с железными затворами вели в большие сени, в которых находилось несколько стеклянных фонарей. В приёмных покоях стояли лавки и стулья, обитые цветными сукнами и кожей; тут же находились и столы, липовые и дубовые, резные, круглые и четырёхугольные; некоторые были обиты кожей, а некоторые покрыты цветными скатертями. На стенах, покрытых обоями вишнёвой камки или камчатными зеленями, местами были прибиты ковры; в каждой горнице находились образа в дорогих окладах; в парадной горнице висел портрет Петра I, писанный на полотне, в золочёной раме; в той же горнице находились большие стенные часы и орган; на дверях и на окнах – суконные красные драпировки.

Более тщательно была убрана горница, предназначавшаяся для приезда государя Петра II; здесь меблировку составляли большие кресла, обитые вишнёвым бархатом и отделанные золотыми и серебряными галунами; резные столы и стулья, дубовый резной шкаф, круглый поставец, роскошная резная кровать, с позолоченным верхом, с зелёною тафтяною занавесью, пуховая перина и такие же подушки с камчатным одеялом; на стенах, обитых китайскими обоями, висело разного рода оружие: пищали, ружья, винтовки, пистолеты, алебарды на древках, пики и прочее; на столах красовались разные вещи – «китайский чёрный шкатул», кругленькие черепаховые, оправленные серебром коробочки с благовонными свечами, дубовая «холмогорская скрыня» с выдвижными ящиками, китайский умывальный ларчик с шуйским мылом и много других безделушек.

Налево от княжеского дома были расположены избы для дворовой прислуги, далее шла берёзовая роща с псарным двором. Конюшни были переполнены породистыми лошадьми, а в каретных сараях находились всевозможные экипажи.

Подвалы и погреба в Горенках были переполнены разными заморскими винами, русскими настойками, различными медами и квасами, а также и всевозможной провизией.

Широко, тепло и сытно жилось в этой подмосковной усадьбе Долгорукова. Однако сам он и его сын Иван безотлучно находились при юном государе, а в Горенках находилась княгиня Прасковья Юрьевна[11] с дочерьми, Екатериной и Еленой. Князь Алексей, ослеплённый честолюбием, руководимый только счастливою звездой, которая поставила его, с падением Меншикова, вдруг так близко к государю, думал только о том, как бы не пропустить времени, пока светит ещё звезда. Не зная предела своему честолюбию, он, подобно Меншикову, возымел непременное желание выдать свою дочь Екатерину за императора-отрока, забыв об участи несчастного Меншикова и его злополучной дочери Марии.