Владимир Горбачев - Темные пространства

• Название: Темные пространства
• Автор: Владимир Горбачев
• Издательство: АСТ
• Жанр: Боевая фантастика
• Год: 1999
• ISBN: 5-237-03I41-2

Поселка Новый Китеж больше нет. Встало зарево — и не осталось ничего. Ничего, кроме сотен людей, одновременно впавших в буйное помешательство. Кроме тех, кто кончает с собой способами, которые невозможно даже вообразить.

Что это? Воздействие психотропного оружия неистовой мощи? Или деяние человека — человека, обладающего огромной Силой, человека, который, использовав эту Силу во зло, человеком быть уже перестал?..

---

И теперь, когда я вспоминаю этот день, я вспоминаю и впервые испытанное чувство ужасающего бессилия. Тогда я вышел из строя на несколько недель; со мной возились психологи, релаксологи, обо мне заботилось начальство. С тех пор было много других общин. С одними я угадывал (это случалось чаще), с другими ошибался, иногда это приводило к тяжелым последствиям; но никогда больше я не позволял отчаянию овладеть мной, никогда не задавал вопрос, стоило ли начинать все это. Видимо, я стал профессионалом.

…Я набрал нужный код и после недолгих переговоров с электронным секретарем увидел на экране чернобородого монаха весьма сурового и даже грозного вида. Это был настоятель Свято-Троицкого монастыря отец Кирилл. Я представился и начал излагать свою просьбу, однако святой отец прервал меня. Он уже слышал об ужасной трагедии, постигшей этих несчастных и их лжеучителя. А поскольку этот лжеучитель некоторое время был послушником вверенной ему обители, отец Кирилл ожидал, что к нему обратятся, и навел справки. Вот все сведения, которые ему удалось отыскать в монастырских архивах (визор пискнул и выдал мне еще теплый листок, заполненный едва наполовину). Вряд ли он сможет мне помочь чем-то еще. К прискорбию, тогдашний настоятель монастыря отец Даниил скончался в прошлом году, ушел от нас и отец Никодим, бывший духовником у послушника Мефодия. Правда, есть человек, который может рассказать о бывшем послушнике. Это епископ Тобольский Афанасий. В свое время он делил с Мефодием одну келью. Насколько известно отцу Кириллу, епископ человек занятой, и захочет ли он разговаривать, неизвестно. Это все.

К сожалению, нет, извинился я. Мы разыскиваем одного человека, участвовавшего в событиях той ночи. Я должен навести справки в монастырском архиве. Не будет ли святой отец любезен дать мне допуск?

По суровому лицу настоятеля прошла какая-то рябь. Еще один участник? И он тоже имеет отношение к обители? Нет, он, конечно, понимает, что идет следствие, и он, разумеется, окажет содействие, вот, пожалуйста…

Святой отец был явно растерян. Он хотел что-то спросить, но не решался. Я ждал. Наконец он решился. Тот человек, которого мы разыскиваем, — это подозреваемый в убийстве? И мы намерены сообщить об этом репортерам? Это было бы ужасно, если бы в его монастыре… У них никогда, всегда…

Я твердо заверил отца Кирилла, что до окончания расследования никакие версии и шаги следствия оглашаться не будут и что я лично постараюсь оградить репутацию его уважаемого монастыря. «Поелику представится возможным», — как можно любезнее закончил я. Вряд ли я его успокоил.

Поиски в архиве не дали ничего. Я пропустил через наш главный определитель фотографии всех обитателей монастыря, живших в нем в одно время с Путинцевым. «Существенного сходства» с незнакомцем — служебный термин, позволяющий продолжать поиски в этом направлении, — не было отмечено ни у кого. В сущности, главу «Свято-Троицкий монастырь» следовало закрывать, однако я, можно сказать, помимо своей воли, уже набирал код Тобольска. Я страшно хотел, я должен был узнать, что представлял собой глава «Дома Гармонии» в период духовных исканий.

Отец Афанасий, несмотря на свой высокий пост, не выглядел ни суровым, ни величественным — нет, скорее грустным и озабоченным. Когда же я сообщил о цели своего визита, его лицо выразило настоящее горе. Да, он знает о трагедии. Он безмерно скорбит о погибших, особенно о Максиме Путинцеве, которого знал как Мефодия. Он молится о спасении его души. Разумеется, он не забыл его; он не смог бы этого сделать ни при каких обстоятельствах. Они провели пять лет в одной келье; пять лет непрерывного и очень глубокого духовного общения, пять лет взаимных признаний, клятв, даже исповедей, обсуждений, споров. А под конец, к прискорбию, и ссор. Рассказать подробнее? О, конечно, если это может помочь.

Видите ли, на вопрос, каким был его товарищ, нельзя ответить одной фразой. Максим-Мефодий очень изменился за годы, проведенные в монастыре. При своем появлении в обители он производил впечатление человека, пережившего тяжелое потрясение, может быть, горе. Был молчалив, подавлен, брался за любую самую тяжелую работу, с радостью принимал строгое послушание. Складывалось впечатление, что он стремится искупить какую-то вину. Что было у него на душе, какой грех? Об этом знали настоятель отец Даниил и их духовник отец Никодим, но они унесли эту тайну с собой.

После двух первых лет, проведенных в монастыре, особенно после пострига, Путинцев как-то распрямился, словно снял с себя давивший его груз. Он стал усиленно изучать богословскую литературу, и не только ту, что проходили в семинарии, но и гораздо более сложную. Он и его, Афанасия, увлек на путь изучения самых сложных вопросов веры. Между ними возникло даже своего рода соревнование: кто больше прочитает трудов, неизвестных их товарищам и даже преподавателям. Мефодий писал статьи для епархиального журнала, выступал на диспутах, ему позволяли вести некоторые занятия в семинарии. Будущее его казалось ясным: священник, богослов, возможно, преподаватель Духовной академии… Однако все пошло по-другому.

Видите ли, вопросы веры столь сложны, а грань между истолкованием ее догматов, их применением к новым запросам жизни и их искажением, их разрушением столь неуловима… Мефодий вначале очень вольно трактовал некоторые краеугольные положения православия, а затем стал отвергать их вообще. Особенно нападал он на догматы о спасении души и о загробном воздаянии. Он заявил, что его раздражает и кажется унизительной эта постоянная забота о собственной душе, ему стыдно так трястись над ней, так печься о ее непорочности, когда в мире столько людей нуждаются в духовной помощи. И он не может принять Бога как судью, милующего, праведных и карающего грешных. «У вас вся жизнь превращается в бесконечный судебный процесс, и я в нем подсудимый, — кричал он во время их ночных споров. — А если я не желаю быть подсудимым, не хочу в этом процессе участвовать — тогда как? Если я заявлю судье отвод?»

Надо сказать, он умел убеждать. И он, отец Афанасий, тоже усомнился, и был такой момент… Да, был момент, когда он готов был последовать за своим товарищем по пути отрицания, а может, и по жизненному пути. Но тут у Путинцева произошло столкновение с настоятелем — Мефодий вообще был человеком очень откровенным и все свои сомнения отнюдь не держал при себе. Отец Даниил собрал наиболее уважаемых монахов, преподавателей семинарии, они выслушали почти часовую речь Мефодия и после нескольких уточняющих вопросов единогласно постановили, что его взгяды несовместимы с православной верой. Путинцев пытался спорить, но тут настоятель, как потом передавали, произнес каку-то загадочную фразу насчет его прошлого — что-то о том, что, мол, ничего удивительного в его ереси нет, такой грех тянет человека на дно пуще любого камня, — и Мефодий замолчал и покинул собрание, а на следующий день исчез из монастыря.

Будущий тобольский епископ, а тогда молодой монах Афанасий Важенин тяжело перенес этот разрыв. Ему было плохо без товарища. Мысленно он продолжал вести с ним нескончаемый спор. Потом — прошло лет 15, наверное, — просматривая подготовленный секретарем видеоматериал, он внезапно увидел на экране Путинцева и узнал, что он стал руководителем «Дома Гармонии» — сугубо мирской, сектантской организации. Первым желанием отца Афанасия было немедленно связаться с Новым Китежем. Однако он так и не сделал этого. Он хотел, чтобы Мефодий Путинцев всегда оставался в его памяти таким, каким был в годы их юности: жадным до всякого нового знания, сомневающимся, мучающимся. Он боялся встретить самоуверенного, довольного собой вероучителя, боялся разрушить бережно хранимый образ. Он столь многим обязан Путинцеву, долгим беседам с ним. В том положении, которое он сейчас занимает, в той пользе, что он принес церкви, парадоксальным образом есть заслуга и его, Мефодия.

Я поблагодарил отца Афанасия за рассказ, подождал, пока он отключился, и посмотрел на часы. Следовало связаться с «Обителью молчания», можно было также вызвать Лхасу — вдруг там есть компьютерный архив по всем монастырям и мне дадут интересующие сведения? Впрочем, это представлялось сомнительным. А главное, я не спал уже сутки и это сказывалось: я плохо соображал, упускал важные детали. В рассказе отца Афанасия была какая-то загадочная фраза. Я помнил, что она была, но не помнил какая. Можно было, конечно, прокрутить запись, но правильнее было бы хорошенько выспаться. А где спится лучше, чем во флайере? Итак, я лечу в Тибет. А по дороге сделаю остановку в «Обители» — ведь она лежит прямо на моем маршруте. Отрезки жизни Путинцева, правда, поменяются местами, но, думаю, это не страшно — на свежую голову я с этим справлюсь.

…Флайер уже лег на заданный курс, а я, устроившись в коконе, начал дремать, когда в голове всплыла та фраза, что беспокоила меня в последние полчаса. «Грех тянет его на дно, грех тяжелее камня». Эти слова настоятеля заставили молодого Путинцева — человека далеко не робкого — замолчать и покинуть монастырь. Какой же грех мог быть у дизайнера?