Карл Май - Жут

• Название: Жут
• Автор: Карл Май
• Издательство: ТЕРРА-Книжный клуб
• Жанр: Вестерн
• Год: 2002
• ISBN: 5-275-00441-9 (т. 12); 5-275-00148-7

Карл Май (1842-1912), последний великий мистик немецкой литературы, до сегодняшнего дня остается у себя на родине, в Германии, одним из наиболее читаемых авторов. Все свои произведения он написал, сидя дома, но вот уже несколько десятков поколений читателей не оставляют равнодушными вышедшие из-под его талантливого пера образы гордых, бесстрашных индейцев, так неотразимо сыгранных Гойко Митичем в экранизациях романов К. Мая.

В Собрание сочинений включены не только известные романы писателя, но и произведения, впервые переведенные на русский язык.

В двенадцатый том Собрания сочинений вошел роман «Жут». Рассказчик, побывавший в Америке и хорошо знающий обычаи индейцев, оказывается на мусульманском Востоке. В этом произведении удивительным образом сочетаются три мировоззрения: европейцев, арабов и коренных жителей Америки.

---

– Я не могу поверить в это, сиди. Мне очень жаль, что ты скоро расстанешься со мной, но, если я получу в подарок коня, на котором ты ездил, скорбь моя хоть немного утихнет. Только подумай, как же огромен твой дар! Когда у меня будет Ри, я стану богатым, очень богатым человеком, одним из самых уважаемых людей в племени. Я знаю, что у тебя нет никаких сокровищ; как же мне принять от тебя такой подарок!

– Ты можешь и примешь его. Не будем больше говорить об этом!

Он испытующе заглянул мне в лицо. Когда он увидел, что я был серьезен, то его все еще влажные глаза заблистали восторгом. И все-таки он сказал:

– Да, сиди, не будем больше говорить об этом! Должно быть, ты все основательно обдумал, ведь это такое важное дело.

– Я все обдумал и давно решил.

– Так взвесь еще раз; час разлуки пока не настал. У меня лишь одна, одна большая просьба, господин!

– Какая же?

– Позволь мне сегодня вечером, сменив тебя, нашептать Ри суры Корана. Пусть он знает, что теперь его хозяином стану я, и пусть привыкает к этой мысли. Это облегчит ему боль расставания с тобой.

– Да, сделай это! Отныне я перестану также давать ему воду и корм. Он твой, и с этой минуты я лишь одолжил его у тебя. Вот только подарок свой я обременю одним условием, Халеф.

– Назови его! Я выполню его, если это возможно.

– Для тебя возможно. Мне не хотелось бы навсегда расставаться с тобой. Ты знаешь, что, вернувшись на родину, я скоро опять покину ее. Быть может, когда-нибудь я вновь попаду в страну, где живешь ты вместе с несравненной Ханне. В таком случае пусть, пока я буду в гостях, Ри снова послужит мне.

– Господин, это правда? Ты решил нас навестить? Какая радость воцарится на пастбищах и разольется среди шатров! Встречать тебя выйдет все племя, осыпая тебя приветствиями; оседлав Ри, ты въедешь в дуар[40], и конь останется твоим, пока тебе это угодно. Надежда снова увидеть тебя скрасит мне расставание; теперь мне легче будет принять сей ценный дар, предложенный тобой. Я никогда не стану считать твоего вороного коня своим; ты лишь доверил мне беречь его и лелеять до твоего возвращения.

Конечно, он не мог никак сразу оставить эту тему. Он говорил об этом с самых разных точек зрения, и настоящий восторг охватывал его. Ему во что бы то ни стало надо было поделиться своим счастьем с товарищами. Те поздравляли его от всего сердца. Лишь лорд, коему Халеф поведал о своей радости скорее жестами, чем словами, подъехал ко мне и, чуть ли не гневаясь, промолвил:

– Послушайте, мастер, я только что узнал, что вы решили подарить Ри. Это верно? Или я неправильно понял движения рук и возгласы малыша?

– Это верно, сэр.

– Тогда вы безумец не дважды и не трижды, а десятижды!

– Я попрошу! Разве в старой, доброй Англии считается безумством осчастливить бравого, храброго человека?

– Нет, но глупостью считается сделать такой роскошный подарок слуге.

– Халеф вовсе не мой прислужник, он мой друг. Он давно делит со мной тяготы пути, покинув ради этого родину.

– Это не извиняет вас. А я – ваш друг или ваш враг?

– Я полагаю, первое.

– Я делил с вами тяготы пути или нет?

– Да, мы долгое время были вместе.

– Я покинул родину или нет?

– Разве вы уехали из старой, доброй Англии ради меня?

– Нет, но я бы давно уже вернулся туда. Это ведь то же самое. А разве я не оказывал вам ценные услуги? Разве в этих чертовых горах не меня ограбили и бросили в темницу, когда я хотел спасти вас?

– Последнее случилось лишь из-за вашей неосторожности. Впрочем, если мы будем откровенны, в этих событиях моих заслуг больше, чем ваших. Как хорошо, как прекрасно, что вы хотели спасти нас, и мы искренне благодарны вам, но я еще раньше говаривал вам, что все, за что вы возьметесь, обернется своей противоположностью. Не вы спасли нас, а мы – вас. И за это мне следует наградить вас вороным скакуном?

– Кто с вас этого требовал! Я и не думал добиваться от вас награды, но вы же знаете, как я жаждал завладеть этим конем. Я бы купил его у вас. Я бы выписал вам чек, дал бы вам бланк, в котором вы указали бы нужную вам сумму, даже не посвящая в это меня, – деньги были бы вам выплачены. Я поселил бы Ри в конюшню, в которой был бы достоин жить князь; я кормил бы его в мраморных яслях ароматным сеном из Уэльса, лучшим овсом из Шотландии и сочным клевером из Ирландии!

– И совершенно разорились бы! Ри привык жить в пустыне и питаться травами, растущими там. Несколько «бла халефа»[41] для него – самый большой деликатес. Нет, сэр, вы – богатый человек, миллионер, вы вольны выполнить любую вашу прихоть. Халеф же – бедняк; ему и желать-то нечего; он знает, что его желания не сбудутся. Такой подарок для него превосходит любые блаженство и отраду, обещанные Мухаммедом своим правоверным в земной жизни. Пусть Ри будет его. Я сказал свое слово и не возьму его назад.

– Ладно! Вы хотите его осчастливить; вы вознесли его на седьмое небо; мое же настроение вас не интересует. Черт бы вас побрал, сэр! Если бы какой-нибудь негодяй вздумал теперь вас похитить, я бы не стал отговаривать его, а, наоборот, слезно бы умолял его забрать вас и сбыть какому-нибудь старьевщику за шесть или восемь грошей!

– Благодарю вас за то, что вы так цените меня! Я-то и не догадывался, что я – столь уцененный товар. Но что же с вами творится? У вас разболелась голова, сэр?

Во время разговора он несколько раз то левой, то правой рукой хватался за голову, сдвигая феску то на затылок, то на лоб и при этом так энергично шевеля пальцами, как будто ощипывая мелкую дичь.

– Разболелась голова? С какой стати? – спросил он.

– Но вы же постоянно держитесь за голову.

– Я что-то не замечаю этого; я делаю это непроизвольно, пожалуй, потому что феска не вполне удачно сидит.

Говоря это, он снова почесал голову.

– Видите, опять то же самое, а ведь феска нормально сидела на вас.

– Да, гм! Вы знаете, похоже, у меня дурная кровь. Она застаивается в голове и зудит. Я думаю, когда я вернусь в старую, добрую Англию, я примусь ее лечить; я сяду на самую строгую диету, буду пить настой из липового цвета и заедать его пудингом с изюмом.

– Не мучайте себя подобной диетой! Сливы и изюм, коими напичкан пудинг, лишь испортят вам желудок. А вот немного жира со ртутью наверняка поможет вам, и все лечение займет не более пяти минут.

– Вы так думаете?

– Да. Если вам угодно ждать возвращения в старую, добрую Англию, то вы вернетесь туда скелетом. Все прочие части вашего тела будут попросту съедены.

– Кем же?

– Тем, кого вы зовете дурной кровью. У этих странных капелек крови шесть ног и хоботок, которым они очень нелюбезно кусаются.

– Как… что… что? – спросил он, испуганно глядя на меня.

– Да, мой милый лорд! Быть может, вы не вполне забыли латынь, которую изучали по молодости. Вы помните, что значит Pediculus capitis?

– Когда-то знал, да вот вылетело из головы.

– А, может быть, вы знаете, какую это тварь араб именует «hamli», а турок – «bit»? Русский назовет ее «вошью», итальянец – «pidocchio», француз – «pou», а готтентот – «t'garla»?

– Тихо! Оставьте меня в покое с турками и готтентотами! Я не понимаю этих слов!

– Так будьте добры, обнажите голову и исследуйте-ка подкладку вашей фески. Быть может, вас ждет важное открытие; оно принесет вам славу знаменитого знатока насекомых.

Он сорвал шапку с головы, но не стал в нее заглядывать, а смущенно спросил:

– Вы не вздумали меня оскорбить? Или вы полагаете, что там внутри?..

– Да, я думаю, что там внутри!..

– Там что-то… что-то живое ползает? – продолжал он.

– Верно! Именно это я и имею в виду.

– Черт возьми! Ах!

Он поднес шапку к лицу и уставился на нее. Его нос ходил ходуном, дергаясь то вверх, то вниз, как будто решил сам, отдельно от своего хозяина, понаблюдать за происходящим. Потом он опустил руки, в которых все еще сжимал шапку, и испуганно воскликнул:

– Woe to me! Louses! Lice![42]

Он хотел отшвырнуть феску, но одумался, положил ее перед собой на седло, запустил обе руки в волосы и принялся ужасно уродовать свою прическу; при этом он испускал такие выражения, коих мне не передать. Самое скверное, что эти вредные существа и впрямь ничуть не уважали достойную всяких почестей голову лорда из старой, доброй Англии.

Эта вспышка гнева рассмешила меня. Он отвел руки от головы, снова повернулся ко мне и прикрикнул:

– Не смейтесь, сэр, иначе мы будем боксировать! А что там у вас с вашей феской? Может, и вас порадуют подобные компаньоны?

– Не имею чести их завести, мой милый лорд. Этих нахлебников я стараюсь держать подальше от себя, поелику я с ними вовсе не так обходителен, как вы.

– Какая неосторожность! Взять эту феску! От нее одни несчастья! И времени-то прошло всего ничего! Разве такое может быть!

– О, что касается этих вещей, то у турок есть пословица, которая звучит так: «Tschapuk ok gibi hem bit gibi!» («Быстрее только стрела и вошь!») В Турции знают толк в этих вещах.